– Что значит «зачем»? Они есть, и с ними надо что-то делать.
– Вот именно. Откуда у тебя взялось такое… – Тут он махнул рукой, и стало ясно, что отнюдь не это его беспокоит.
– Ты мне поможешь? – спросила я.
– Посадить в тюрьму мерзавцев – помогу. Заработать на этом – нет.
Я засмеялась:
– Виссарион, я всегда знала, ты стоящий парень.
– А ты – дура, – отрезал он. – Думаешь, это так легко?
– Дуракам везет.
– Это ведь опасно, – нахмурился он. – Не просто опасно, а черт знает как опасно.
– Ты же мужчина, не стыдно тебе бояться? – хихикнула я.
– А я не за себя боюсь. Мне годов сколько, помнишь? Пожил. Говори, что делать.
– Спрячь бумаги и диск тоже. Отдельно друг от друга.
– Не учи.
– Ага. Диск мне может понадобиться, а бумаги… сам понимаешь…
– Понимаю, не тренди. Кто за ними прийти может?
– Никто, – пожала я плечами, он немного помолчал, потом кивнул:
– Значит, так тому и быть.
Утром у меня появился Ник. Я проснулась оттого, что он бродил по квартире. Приподнявшись на постели и увидев в открытую дверь, как он стоит, разглядывая содержимое холодильника и насвистывая мотивчик, я испугалась: «Неужто пронюхал?» Но тут же выбросила эту мысль из головы. Встала и отправилась в ванную.
– Доброе утро, радость моя! – крикнул он.
– Какое, к черту, доброе, если ты здесь, – ответила я.
Он покачал головой.
Я стояла под душем, холодные струи воды с шумом били по лицу, и я не сразу услышала, как Ник вошел в ванную.
– Есть что-нибудь выпить? – спросил он.
– Нет.
– Свинство. Башка трещит. Может, мне тоже принимать по утрам холодный душ?
– Может, стоит пить меньше?
– Как же. У меня с этим миром взаимная неприязнь, человек с тонкой душевной организацией способен взирать на него только после литра водки.
– Если ты себя угробишь, мир вздохнет с облегчением.
– Хоть бы раз сказала что-нибудь ободряющее. Например, я скучала без тебя, дорогой.
– Я скучала без тебя, дорогой, – повторила я, выключая воду. – Ты приободрился?
– Не очень. Как-то без души ты это говоришь.
А я к тебе с благой вестью. Дружок твой больницу покинул. Эскулапы его теперь наблюдают в домашних условиях. Говорить он пока не может, но уже хрипит вовсю. Или пищит. Короче, издает звуки, отдаленно напоминающие человеческую речь. Врачи отнюдь не уверены, что он вообще когда-нибудь начнет изъясняться членораздельно. Представь, какая благодарность к тебе его переполняет.
– Тебя это беспокоит? – спросила я, растираясь полотенцем.
– Скорее, это должно беспокоить вас, сударыня, – усмехнулся Ник.
– А как же ваши договоренности?
– Надеюсь, он о них помнит. Просто я сомневаюсь, что парень успокоится, получив деньги. Имей в виду, он за тобой приглядывает и не упустит случая… Одним словом, и договор не нарушит, и шею тебе свернет.
– Что за охота пугать меня с утра? – хмуро поинтересовалась я, повесив полотенце.
– Я переживаю. Ты же безголовая, непременно сотворишь что-нибудь, а тут он…
Ник развернул меня к себе и стал целовать.
– Иди к черту, – сказала я, отстраняясь.
– И не подумаю. Надо пользоваться, пока у тебя руки-ноги на месте.
Убедившись, что Ник ничего не подозревает, я вздохнула с некоторым облегчением, но мысль о том, что у Виссариона лежат документы, способные взорвать этот город, не давали мне покоя.
Я жаждала действий, но вместе с тем прекрасно понимала, что любой неверный шаг будет стоить мне жизни. Оттого и старалась вести себя так, точно этих документов не существует. Исправно ходила на работу, встречалась с Машкой и болталась по городу с Ником, день ото дня становившимся все мрачнее. Решив, что его тоска по нажитому непосильным трудом приобретает форму затяжной депрессии, я выставила на продажу загородный дом, ожидая реакции Рахманова, который у меня не появлялся, похоже, решил серьезно порвать со мной. По большому счету, меня это не волновало, если мне повезет, я верну ребенка и без его высочайшего соизволения. В общем, в тот период своей жизни я была настроена весьма оптимистично, несмотря на предыдущий опыт.
Дом удалось продать невероятно быстро, причем за самую максимальную цену, на какую я только могла рассчитывать. Мне это показалось хорошим предзнаменованием. Рахманов так и не появился. То ли ничего не знал о продаже дома, то ли решил, что его это не касается. В четверг вечером я заступила на почетную вахту в «Бабочке», когда там вдруг появился здоровячек с пышной шевелюрой, собранной в хвост, в грязных джинсах, старенькой ветровке и кроссовках на босу ногу. Он производил довольно странное впечатление: по виду вроде бомж, но смотрел уверенно и даже нагло. Я подумала, что он сильно смахивает на рок-певца, по случаю затянувшегося запоя потерявшего паспорт в чужом городе, но не смогла припомнить ни одной рок-звезды с похожей физиономией.
Между тем парень огляделся и прямиком направился ко мне. Я наигрывала мелодию из «Римских каникул», но музыка, похоже, на него впечатления не произвела. И о хороших манерах он ничегошеньки не знал, потому что, замерев в трех шагах от меня, заявил:
– Привет. Надо поговорить.
Я решила не обращать внимания на невежу, по крайней мере, пока не закончу. В конце концов, мы тут не только шлюх воспитываем, свою миссию в тот момент я видела шире: нести культуру в массы. Виссарион, судя по всему, был со мной согласен, хмуро поглядывал на пришельца и готовился вмешаться. В общем, у парня были все шансы очень долго стоять у рояля в ожидании, когда фортуна повернется к нему прекрасным ликом, но тут я обратила внимание на его руки, точнее, на левую, на которой красовалась наколка в виде якоря.
– Привет, – ответила я, закончила музыкальную фразу и поднялась. – Чем обязана?
– Ник меня вроде бы ищет, – сказал он, поглядывая на меня с сомнением. – Не знаю, с какой стати…
– Так и шел бы к нему, – удивилась я.
– Мне бы для начала понять, в чем дело.
– Пойдем, – позвала я, и мы направились в подсобку. Здесь Морячок устроился на шатком табурете и уставился на меня.
– Чего ему надо? – спросил со вздохом.
– Ты знал парня по кличке Француз?
– Твоего мужа? – усмехнулся он. – Ну, знал.
– Тебя как звать-то? – устраиваясь напротив, проявила я интерес.
– Егором. Егор Платонов.
– Очень приятно, – кивнула я без иронии. – Меня ты, судя по всему, знаешь.
– Ага. Так что за дела?
– Ты встречался с Французом. Нику интересно, с какой целью.
Вопрос как будто вызвал у парня недоумение. Он хмуро смотрел на меня, будто прикидывал, с чего вдруг мне пришла охота валять дурака, подергал себя за ухо и наконец изрек:
– А то ты не знаешь.
– Не поверишь, – улыбнулась я. – Но так оно и есть.
– Ему нужны были паспорта. Для него и для тебя.
– А ты по этой части мастер?
– Нет, – покачал он головой и серьезно сказал: – Но я знаю человека, для которого это не проблема. Вот он мастер. Француз позвонил, мы встретились в кафе, и он передал мне фотографии. Потом опять встретились, и я отдал ему паспорта.
– Больше ничего Француз тебе не оставлял?
– Нет. Если не считать денег. Но у меня их уже нет.
– Понято, – вздохнула я и поднялась, Егор забеспокоился.
– Узнай, чего он от меня хочет, – сказал ворчливо. – Чего мне ждать от жизни.
– Счастья, – хмыкнула я. – Большого и светлого.
Он никак не отреагировал, я достала телефон и набрала заветный номер.
– Ники-бой, – позвала я. – Как там твои поиски?
Ник ответил, что мне следует двигать куда-нибудь без особых целей и не беспокоить его глупыми вопросами.
– У меня тут Морячок сидит, – сообщила я без намека на большую радость.
– Где сидит? – не понял Ник.
– В подсобке у Виссариона.
– Как ты его нашла?
– Сам пришел. Твой интерес его сильно беспокоит, вот он и решил сдаться без боя.
– Бумаги у него?
– Если верить парню, никаких бумаг он не получал. Павел обратился к нему с просьбой достать липовые паспорта, что тот и сделал. Я должна отпустить его с миром или ты желаешь с ним побеседовать?
– Я сейчас приеду, – сказал Ник и минут через пятнадцать появился в подсобке.
За это время мы успели немного поболтать с Морячком. Павла он знал много лет, не раз оказывая ему услуги, не безвозмездно, конечно. И в тот раз в просьбе Павла не увидел ничего особенного, зная его образ жизни. То, что за ним приглядывали, Егора тоже не удивило, как и желание Павла поскорее покинуть родной город под чужой фамилией.
Ник вошел в подсобку и занял стул, на котором до того момента сидела я. Выражение его физиономии не предвещало ничего хорошего. А я лишний раз убедилась, что Ник производит на людей неизгладимое впечатление: здоровый мужик под его взглядом начал ерзать и тоскливо оглядываться. Посмотреть Нику в лицо он так и не решился.
– Ну, что, Морячок, – сказал Ник. – Явился, значит? Знаешь, сколько времени я на тебя ухлопал, скотина?
