— И шурхан-трава будет? — как бы еще раздумывая, идти или нет, спросил Осеин.
— Что за разговор, конечно, будет!
— Борис Семенович, — сказал он появившемуся возле машины Скляру, — Саид на плов приглашает, пойдем?
— Какой плов? Завтра съемка.
— Борис Семенович, я же нашел время ваши марки посмотреть, а вы не хотите отдать должное моему хобби — плову. Да если вы попробуете, то и марки свои забудете!
Скляр уже сидел в машине, нетерпеливо поглядывая на часы.
— Садитесь с нами, — сказал Саид Осеину, перегибаясь через спинку сидения и услужливо открывая заднюю дверь. — Прокатимся в автоколонну, а потом ко мне…
— Нет, потом меня в гостиницу, а там делай, что хочешь!
— Борис Семенович, когда человек приглашает, зачем его обижать? — настаивал Саид.
— Не могу, Саидушка, не могу, — успокаивающе похлопал шофера по плечу Скляр, — сегодня у меня еще много дел, завтра съемки, да и не ем я ничего жирного, не пью ничего сладкого. Поехали!
— Ай-ай-яй, — уже давя на акселератор, покачал головой Саид. — Как можно не любить плова и вина?
— Да не в том дело, что не люблю, а просто мне нельзя.
— Но почему нельзя?
— Гастрит, диабет… Врачи запретили.
— У нас тысячу лет кушают плов и никому никто не запрещает. А разве у нас врачи хуже?
— Не хуже, Саид, не хуже.
— Хобби любое вылечат.
— Хобби, Саид, это увлечение, а не болезнь.
— А по-моему, это до некоторой степени все же и болезнь, — вмешался Осеин. — Вначале просто увлекаются чем-то, а потом у иных это перерастает в фанатизм.
— Как, например, у меня? — хмуро спросил Скляр.
— Нет, ваше увлечение давнее и, так сказать, полезное. Филателия узаконена и нравственно, и эстетически. А вот один актеришко коллекционирует телефонные трубки. Недавно целый скандал был, попался, когда обрывал трубку у нового, только что установленного автомата…
— Ну, мало ли идиотов…
— Да тут дело не в идиотизме, — удобно откинувшись на спинку сидения, начал со всей серьезностью размышлять Осеин. — Тут дело посложнее, поглубже… Для того, чтобы меньше думать или не думать вовсе, люди находят себе тысячи развлечений. Иногда они полезны, помогают отдыхать, иногда даже с претензией на ученость и культуру. О, что люди только не делают для того, чтобы меньше думать! Заражаются добровольно футбольно-хоккейной болезнью, травят себя вином, упиваются разным чтивом про умных и находчивых милиционеров и романтических шпионов, смотрят дешевые киношки и телепредставления, где им навязываются необременительные мысли и легкие, стереотипные страстишки…
— Ну, вы, Дмитрий Андреевич, в своем амплуа, — рассмеялся Скляр. — Всех и вся кроете, у вас ум какой-то особый, направленный лишь на одно: критиковать, критиковать…
— Что, неправду говорю?
— Правда — она всегда о двух концах, — осторожно заметил Скляр.
— Нет, правда всегда одна, — вмешиваясь в разговор, убежденно изрек Саид.
— Правд, дорогой Саид, много, столько, сколько звезд на небе. А если говорить без пошлых, с претензией на поэзию, сравнений, правд столько, сколько на земле людей. И у каждого она своя, каждый по-своему ее понимает и выбирает, как невесту, ту, которая ему больше подходит. И здесь тоже чисто индивидуально: один выбирает по любви, другой из выгоды, а третий ту, что первой попалась под руку.
— Нет, нет, — снова с убежденностью ребенка закачал головой Саид, — правда, как и солнце, — одна, потому она и правда, что одна, для всех одна! — Он остановил машину. — Приехали, Борис Семенович!
— Я скоро, только договор подпишу, — выходя из машины, бросил Скляр.
— Одна, одна правда! — еще раз повторил Саид.
Осеин не спорил с ним — он привык спорить с людьми, утверждения которых строились на доказательствах, а не просто на голом убеждении. Откинув голову на спинку сидения, он закрыл глаза. Что-то еще говорил Саид, но Осеин уже не слышал: он умел отключаться и таким образом отдыхал. Так делают йоги, он когда-то увлекался их системой, но потом слишком однообразные, рассчитанные на фанатиков упражнения надоели, а вот умение вдруг отключиться, чтобы отдохнуть, осталось. Он слышал, как тронулась машина, но продолжал сидеть неподвижно, пока не вышел у гостиницы Скляр и они не подъехали к дому Саида.
— Поставим машину в гараж, — открывая ворота, говорил Саид, — и начнем совсем-совсем другую, приятную земную жизнь.
— А ты что, такси у себя в гараже держишь? — спросил Осеин, когда Саид сел в машину и осторожно направил ее через узкие ворота к распахнутым дверям гаража.
— Да какое же это такси, Дмитрий Андреевич? — рассмеялся, сверкая золотом зубов, Саид. — Вы стали рассеянным. Это не такси. Такси в таксопарке, сегодня у меня выходной, а Борис Семенович попросил, вот я и взял свою, катаю на ней.
— Бесплатно?
— Что говоришь? — возмутился Саид. — Разве для товарищей делают за деньги?
— Быстро вы со Скляром стали товарищами. Хитер он, умеет это, — усмехнулся Осеин.
— Почему со Скляром? Не только с ним — со всеми из кино. Я полюбил кино и киношников, готов для них на все… И у нас на студии часто работаю, и когда другие приезжают, добровольно соглашаюсь возить их. Хорошие люди!
— Ну, спасибо тебе, спасибо за доброе слово о киношниках, — выходя из машины и с любопытством рассматривая благоустроенный гараж Саида, сказал Осеин. И, кивая на обшитые фанерой стены, на умывальник с широким зеркалом, на небольшой бар в углу, с завистью добавил. — А я вот в более холодном краю проживаю, но свой гараж никак не соберусь утеплить и благоустроить. То времени нет, то денег…
— А зачем деньги, надо все своими руками, я два года после работы каждый день…
— У меня, Саид, после работы постоянно подкатывает еще какая-нибудь работенка.
От дома донесся веселый гортанный крик. Перепрыгивая лужи, к гаражу бежал сын Саида Ашир в спортивном костюме, кедах и белой кепчонке. Едва Саид вышел из гаража, Ашир с ловкостью обезьянки прыгнул ему на грудь и, обхватив шею короткими, но уже, видимо, сильными руками, терся о небритый, наждачный подбородок отца и что-то быстро говорил по-туркменски. Саид смеялся, качал и подбрасывал его на руках. На пороге дома появилась жена Саида Акджагуль и тоже что-то весело прокричала, вероятно какое-то приветствие, принятое только дома, только в семье — хозяина тут почитали и любили.
Осеин еще издали кивком и взмахом руки поприветствовал хозяйку; она, узнав его, немного смутилась, ответила легким, полным достоинства поклоном. Заметил Осеина и Ашир. Вначале притих у отца на руках, как это бывает, когда дети неожиданно видят у себя дома или во дворе чужих, но потом щуркие карие глазенки его заискрились радостью — Ашир узнал Осеина.
— Здравствуйте, дядя Дмитрий! — протянул он важно, по-взрослому руку.
— Ашир, дети не должны первыми подавать руку, — строго выговорил ему Саид.
— Ничего, главное — радушие, — засмеялся Осеин, — радушие и чувство приязни к гостю, а разные условные этикеты и вериги надуманных правил ему еще успеют надоесть. Ну, как живешь, герой?
Они вошли в дом. Хозяйка стояла сбоку у двери и приветливо кивала, приложив к груди руки в знак гостеприимства.
— А почему все дяди называют детей героями? — спросил Ашир.
— Почему? Вот над этим я еще не задумывался, — снова засмеялся Осеин, — предоставляю право тебе самому подумать.
— Потому что герой — это джигит. По-нашему говорят: как живешь, джигит? По-вашему — как живешь, герой?
— Что ж, определенная логика есть, — согласился Осеин.
— А что такое «логика»?
— Ашир, не надоедай, — приказал ему отец, — беги в сарай за дровами, плов будем готовить.
Ашир убежал, Саид и Акджагуль стали возиться в кухне, примыкавшей к большой комнате-гостиной, такой большой, что огромные туркменские ковры, висевшие на стенах и лежавшие на полу, казались крохотными. Посреди комнаты стоял такой же большой, покрытый тяжелой бархатной скатертью, старинный стол, а вокруг него уже современные стулья — узкие, обитые тусклой, бедно выглядевшей на фоне ковров тканью. В гостиной, кроме этого стола, стульев да еще современного секретера с откидной крышкой-столиком, на котором лежали тетрадки и учебники Ашира, больше никакой мебели не было. Оттого, может, и казалось это жилье необычно просторным.
Но была в этом человеческом жилье еще одна особенность: этот дом — один из немногих в Ашхабаде, уцелевших во время последнего, известного всем своей трагичностью землетрясения. Саиду и Акджагуль не раз предлагали квартиру на новом массиве, по они отказались. Ценнее этого дома для них ничего не было, они не променяли бы его ни на какие дворцы — ведь он спас Саиду жизнь. А Саид тогда спас Акджагуль. Они, правда, не любят вспоминать тот страшный предутренний час, когда сотрясалась земля и, хрустко громыхая, рушились дома, хороня под обломками людей. Но в прошлый приезд Осеина они все же рассказали ему…
