Вражеские свинцовые трассы пролетают где-то над кабиной, под фюзеляжем, возле плоскостей. Огненные жгуты будто играют с истребителем. Но вот, как и следовало ожидать, мессер резко создает левый крен, и в то же мгновение Бенделиани бьет по нему короткой очередью. Немецкий самолет, дымя, еще продолжает левый разворот, затем вспыхивает, и от него остается в воздухе лишь извилистая полоска дыма.
Майор бросает свой истребитель в атаку на бомбардировщиков, строй которых уже рассыпался под натиском второй нашей пары. Один из юнкерсов горит. Чичико Кайсаровича пытается атаковать ранее удравшая пара мессеров, но я разворачиваюсь на них в лобовую, и они сразу же отваливают в сторону. Под впечатлением эффективной атаки Бенделиани вражеские истребители боятся лобовых.
Майор успешно завершает атаку ведущего юнкерса, а я, идя следом и выше, одной очередью прошиваю левый бок фашистского бомбардировщика. Однако ведущий еще держится, не горит. Развернувшись, Бенделиани снова устремляется к нему. Но второй атаки не понадобилось. Ю-88 проваливается, вспыхивают купола парашютов его экипажа.
А на земле рвутся бомбы. Это уцелевшие юнкерсы освобождаются от груза за несколько километров от железнодорожной станции. Гитлеровцы спешат уйти на свою территорию. Мы пытаемся вновь атаковать их, но появляются четыре мессера. Принимать новый бой нет никакого расчета. Разворачиваемся и уходим домой.
— Вот так командир звена! — говорит мне Чичико Кайсарович уже по пути на командный пункт. — Так их, гадов, и надо бить. Я видел, как шарахнулась от твоей лобовой вторая пара мессеров. Пусть дрожат от страха при встрече с тобой и впредь!
Я иду и влюбленными глазами смотрю на штурмана полка. Смотрю и думаю: Не я их напугал, а ты. И все-таки похвала аса приятна.
На КП мы встретились с Литвинюком.
— Ну что, командир звена, сходился на лобовых? — нетерпеливо спросил он.
Вместо меня, сияя белозубой улыбкой, ответил Бенделиани:
— Ой, Вано, как мессы шарахались от Яши!
— Пиши! — подал мне комсорг боевой листок. Майор тоже серьезным тоном:
— Пиши, Яков, это надо.
Я сел за боевой листок и написал, только не о себе, а о своем ведущем майоре Бенделиани.
Горит земля сталинградская. Нет на ней ни одного не опаленного, не искореженного металлом клочка. Бьют по ней, укрывающей наши войска, фашисты. Бьют из автоматов и пулеметов, грохают из орудий, сбрасывают бомбы. И мы бьем по земле сталинградской. Бьем потому, что на ней враг. Лютый, жестокий, беспощадный. Горит все на земле – живое и мертвое.
И Волга пылает. Свинцовая октябрьская Волга. Словно факелы, падают в нее подбитые самолеты. Вражеские и наши. Дымящими островками плывут подожженные плоты и баржи. А на берегу полыхают разбитые резервуары нефтехранилища.
Я смотрю на безумную пляску огня и с тревогой думаю о том, что, если этот уничтожающий огонь прыгнет на левый берег и вверх, по течению великой русской реки, остановить его, преградить ему дорогу будет почти немыслимо. Здесь или нигде: дальше отступать некуда.
Так думаю не только я. Весь полк, вся наша дивизия. Так думают пехотинцы, артиллеристы и танкисты. Так думают приволжские партизаны. Этой думой охвачен весь наш народ. Сталинград – символ несокрушимости силы и духа советских людей. Так должно быть. Так пока и есть. Пока? Нет так оно и будет!
Летая над округой сталинградской, я видел, как идут к городу полки. Идут с востока и севера. По дорогам движутся колонны танков, дивизионы артиллерии. Надрываясь, паровозы тянут железнодорожные составы с оружием и боевой техникой. Машины везут дары народные. Вниз по Волге спешат суда. Сталинград, Сталинграду – мелькают строгие надписи на бортах машин, вагонов и судов…
— О чем думаешь, Яков? — тронул меня за рукав мехового комбинезона подошедший комэск.
Я показал рукой на буйствующий огонь. Иван Федорович понял: сейчас все думают о судьбе города.
— Зови летный состав на командный пункт, — сказал он. — Подведем итоги вылета и дадим разведданные в штаб.
Назначение меня на должность заместителя командира эскадрильи ко многому обязывало. Часто приходилось оставаться за Ивана Федоровича на земле и в воздухе, а также выполнять различные поручения.
Летчики собрались быстро. Собственно, они никуда и не расходятся после очередного вылета. Всегда вместе – на стоянке самолетов или на командном пункте. Балюк подробно рассказал о встрече с противником, о результатах воздушного боя. Бой как бой. Таких каждый день по нескольку. Но Петр Ганзеев, заместитель начальника штаба полка, записывал своим стремительным размашистым почерком все подробности, все детали – от взлета до посадки.
— А теперь поговорим об ошибках, — сказал Балюк, когда замначштаба закончил опрос людей.
Командира эскадрильи прервал телефонный звонок. Старший лейтенант поднял трубку:
— Да. Так. Понятно. Есть, товарищ майор!
Шепоток умолк. Летчики посмотрели на Балюка.
— Разбор закончим после вылета. — Командир поднялся из-за стола и потянулся к шлемофону. — Идем на прикрытие наших войск в районе станции Котлубань. По самолетам!
Стоянка рядом. Взревели моторы яков, и через несколько минут мы уже в воздухе. С нами опять летит неугомонный штурман полка Бенделиани.
Сталинград все еще затянут дымной пеленой. Глядя вниз, я вспомнил свои недавние раздумья. Но здесь в небе мысли только об одном – не допустить бомбардировщиков врага к станции Котлубань и ее округе, где зарылись в землю наши войска.
Просматриваю воздушное пространство. Кажется, все спокойно. Однако спокойствие было обманчивым. Со стороны солнца показались три точки. Мы начали готовиться к встрече с противником. Точки приближаются, растут. И вот уже на фоне светло-голубого неба четко вырисовываются длиннохвостые мессеры. Вероятно, они замышляли неожиданно атаковать нас со стороны солнца. Но тактика врага разгадана, а это, считай, половина успеха в бою.
Чичико Бенделиани со своим ведомым рванулись ввысь, чуть в сторону. Отличный маневр. Сейчас штурман атакует врага. Так и есть. Приблизившись к мессерам, он ударил по ведущему и сбил его с первой очереди. Получай сталинградскую землю! — ликует во мне все, хотя гитлеровца сбил не я, а мой боевой товарищ.
Чуть левее впереди показались бомбардировщики. Наша группа тотчас же ринулась в атаку на них. Истребителей связал боем Балюк.
Целью для себя выбираю ведущего. Если его сбить, задача бомбардировщиков будет наполовину сорвана. Сделав полупереворот и зайдя слева снизу, иду на сближение. Вижу, кто-то пытается атаковать врага справа сверху. Беру необходимое упреждение. Открываю огонь. Часть трассы чиркнула впереди бомбардировщика, и только несколько снарядов попало по передней части фюзеляжа. Фашист разворачивается влево. Положение для атаки ухудшается. Досадно, но делать нечего – надо повторить заход.
Осмотревшись, я увидел, что хвост моего яка осаждает пара Ме-109. Выполняю крутой разворот на сто восемьдесят градусов, чтобы принять лобовую атаку, но немцы, как бы опередив мой замысел, уходят в сторону с набором высоты. Струсили, не приняли вызова.
Два соседних яка, зажав с обеих сторон Хе-111, поджигают его. Самолет пошел, книзу, оставляя за собой длинный шлейф черного дыма. Это ребята из группы прикрытия, но кто именно, разобрать невозможно. Да и неважно, лишь бы наши лупили гитлеровцев.
Бой в самом разгаре. Все носятся на предельных скоростях. Часть мессершмиттов повернула вспять. От общего строя отстает и идет на снижение атакованный ранее мною хищник. Надо добить его, довести начатое дело до конца. Перевожу самолет в пикирование и с полным газом начинаю догонять противника. Сзади меня снова увязались два мессера, но какой-то як прикрыл меня, как бы подсказывая: Давай! Жги его!
Пора открывать огонь. Немец конвульсивно рванулся, пытаясь уйти от возмездия. Поздно! Свинцовая очередь прошила левый мотор и часть кабины. Но почему самолет не горит? Почему продолжает лететь? Вот уже вражеская территория. Прижимаясь к оврагу, фашист, вероятно, надеется остаться в живых. Нет, этого допустить нельзя. Ни в коем случае нельзя! Выбираю удобный момент и даю еще прицельную очередь почти по самой кабине. Самолет резко кренится, цепляется за землю. Взрыв. Огонь. Дым. Конец воздушному разбойнику!
А что там, за хвостом моего яка? Сколько их, преследователей? И кто прикрывает меня? Сделав боевой разворот, я увидел двадцатьдевятку. Илюша. Илья Чумбарев. Спасибо, друг!
Неприятельских самолетов над станцией и ее округой не было. Пройдя над нашими войсками, мы еще раз убедились, что теперь им никто не угрожает. Можно возвращаться домой.
Половина солнечного шара уже спряталась за дымный горизонт, когда мы на последних каплях горючего пришли на свой аэродром. Красное солнце на закате предвестник ветреной погоды. Поднятая самолетами пыль еще долго не оседала, колобродила над гудящей от взрывов землей.
