Ради истины вынужден признать, что писал Борис неплохо. Но я считаю, что каждый человек в земной жизни должен заниматься своим делом, а предназначение Бориса явно было далеким от литературы. Почему я был так в этом уверен? Да потому, что трудно себе представить, чтобы два великих писателя родились с перерывом в три месяца и жили бы на одной улице. И поскольку судьбу Алексея я знал совершенно точно, было понятно, что этот второй, то есть его друг, не имеет к сочинительству никакого отношения. Побалуется сейчас стишками и рассказиками, как многие в молодости, и бросит. А по ходу навсегда отобьет у моего впечатлительного, не очень уверенного в себе и немного, вынужден признать, ленивого подопечного тягу к творчеству. С этим нужно было что-то делать.
К счастью, хранитель Бориса был со мною полностью согласен. Вернее, согласна. Чудная девушка! Милая, улыбчивая, но очень уж застенчивая. Возможно, я бы мог в нее влюбиться, если бы не моя подруга Иволга, преданно дожидавшаяся меня дома.
– Мне тоже кажется, что Борис идет совсем не туда, – грустно делилась она со мной своими опасениями. – И как упорствует! От этой его тяги к сочинительству одни проблемы. Увлекается – и забывает обо всем: то плиту на кухне не выключит, то домашнее задание по математике сделать забудет. Учителя недовольны, родители сердятся… Нет чтобы занялся каким-нибудь иным делом. Настоящим.
Ей казалось. А я знал точно: Писателя охраняю я! А этот так называемый друг пусть занимается чем угодно, благо занятий Всевышний придумал для людей множество. Но с литературой он должен покончить раз и навсегда.
Так мы и порешили с той чудной девушкой-ангелом. И благодаря нашим объединенным усилиям Борис сначала не поступил в университет, а потом закадычные друзья расстались из-за вздорной студентки. Целых шесть лет их пути не пересекались, и тут вдруг этот внезапный звонок!..
Впрочем, что ни говори, ребенок был спасен, а мой подопечный счастлив. Не прошло и полугода, как он заработал немалые деньги и отдал все долги.
«Вот теперь-то, – думал я, – он с легким сердцем засядет за письменный стол, и мы продолжим работать. У меня столько замыслов накопилось…» Я чуть ли не кричал ему в ухо: «Давай, не ленись, бери перо, бумагу, садись, садись скорей!» И как он поступил со мной? Ужасно! Его решение уйти из журнала и всерьез заняться этими дурацкими автомобилями, этой опасной и пошлой торговлей меня убило. Даже не убило. Раздавило! Если бы убило, я бы не мучился, не страдал, потому что боли бы уже не чувствовал. А раздавленный еще живет какое-то время, испытывая нестерпимые муки. И чем хуже было мне, ежесекундно страдающему от невозможности изливать потоки своих фантазий на бумагу, тем все радостнее и радостнее становился мой Алексей. Он явно сворачивал со своего пути и, самое неприятное, был глух к моим советам. Сколько бы я ему ни намекал на написание очередной книги, он продолжал собственными руками гробить свою судьбу.
Вообще, мой Писатель постоянно держал меня в каком-то подвешенном состоянии. Я точно знал, что ему на роду написано быть великим сочинителем, но у меня складывалось такое впечатление, что это «быть» целиком легло на мои плечи, что это я вечно должен был отвечать за то, чтобы он следовал своему предначертанию. В обычной-то жизни он не был ленив, но вот в том, что касалось творчества… Тут мне постоянно приходилось только что не подталкивать его в спину, заставляя сесть за письменный стол.
Зато когда он, точнее, мы все-таки начинали творить… Нет, не стану гневить Всевышнего, мне все равно повезло с подопечным. Такое счастье быть в ангелах-хранителях у великого таланта! Я заслужил этот дар Небес, я слишком долго стремился к нему. И чтобы доказать это, я вынужден вновь отступить от своего повествования о Писателе и вернуться к тому месту, на котором в прошлый раз оборвал историю, начавшуюся несколько человеческих веков назад.
История, произошедшая со мною самим в год 1770-й от Рождества Христова
За первый несчастный случай с дочкой рыбака меня, конечно, наказали. Ведь согласно Книге Судеб, бедной Эльзе, любительнице вкусной еды и мужчин с пышными усами, суждено было прожить еще долгие годы – а из-за моего невмешательства она погибла в расцвете лет. К тому же я слишком вольно обращался с ее жизнью: например, помог ей выйти замуж не за того человека, что был предназначен ей судьбой. Хорошо еще, никто не узнал про мои планы насчет советника и постели короля! Тогда бы мне точно не поздоровилось.
В общем, будь на моем месте более опытный ангел, его, конечно, навсегда бы отстранили от почетной обязанности охранять людские души, но меня пожалели – мол, молод еще, зелен. На высочайшем Совете было решено дать мне шанс исправиться спустя несколько человеческих веков. Мне ничего не оставалось, как пообещать, что впредь буду строже придерживаться общих правил, которые хоть и не запрещают нам привносить в жизнь человека новые краски, но тем не менее оговаривают густоту этих красок. Однако уже тогда я знал, как трудно мне будет выполнить это обещание. Я по натуре все-таки творец и не могу не разнообразить судьбу своего подопечного. На то, по-моему, и дается человеку ангел-хранитель, чтобы сделать его жизнь счастливее, ярче и интереснее. Многие ангелы так и поступают… Впрочем, есть, конечно, среди моих собратьев и те, кто оправдывает свою лень и скудость фантазии предназначением человека. Например, именно таким был хранитель отца моей Эльзы. «Если человек рожден рыбаком, – рассуждал он, – то ему и не нужно ничего другого. Пусть все в его жизни будет наполнено одним только морем». Но это совсем не мой стиль.
Итак, несколько человеческих столетий я провел в основном Наверху, выполняя рутинную работу в Небесной Канцелярии. Для нас, ангелов, это не очень большой период времени, но я сильно тосковал. Скрашивало мою скуку только общение с подругой. Иволга выглядела необыкновенно счастливой, я же, признаюсь, никак не мог похвастаться таким же состоянием. Моя деятельная натура жаждала разнообразия и творчества, а жизнь на Небесах, с ее размеренностью, спокойствием, благополучием и предсказуемостью, казалась монотонной и унылой. Единственным развлечением была возможность иногда подменять своих крылатых собратьев. Ангелы ведь тоже живые существа, они иногда устают или болеют, их могут зачем-то срочно вызвать Наверх или по необходимости отправить в короткую, как сказали бы люди, командировку в другую точку Земли или куда-нибудь еще. В этом случае, чтобы их подопечные не оставались без присмотра, на Землю присылают замену этим хранителям из числа совсем юных ангелов, практикантов, или таких, каким был я, – временно безработных. Я всегда с большой охотой и удовольствием соглашался на подобные подмены. На Земле, с людьми, мне было куда интереснее, чем в Канцелярии. За время этих кратких командировок я увидел, узнал и понял массу всего интересного и с удовольствием описал бы все это здесь. Но так как случившееся, к сожалению, не имеет отношения к моему повествованию, то я решил все-таки не делать этого и потому остановлюсь подробно только на одной истории. Именно тогда я понял, какого именно человека мечтаю охранять… Ах, как же я благодарен тому счастливому случаю на моем нелегком пути!
Дело было так: один мой коллега-хранитель залетел в монастырский подвал с винными бочками и, как бы это помягче сказать, потерял над собой контроль. Возможно, вы знаете о том, что монахи, когда делают вино, обязательно оставляют небольшую порцию напитка в открытом сосуде, называя это «долей ангелов». Многие из нас прилетают попробовать вино, и мой юный собрат увлекся этой дегустацией настолько, что на некоторое время был отстранен от своих обязанностей. Меня использовали, что называется, как затычку для винных бочек, отправив подменить его на время отсутствия. Отправляясь в тот раз на Землю, я еще и понятия не имел о том, что это временное дежурство обернется для меня настоящим подарком судьбы.
Помню все как сейчас. Я прибыл, огляделся и увидел небольшую, богато обставленную комнату. На улице первые осенние заморозки, и оттого в доме так жарко натоплено, что приходится обмахиваться крыльями. В красивой изразцовой печи весело трещат березовые дрова, маленькие окна запотели. У одного из окон стоит резной дубовый стол, и за ним, обхватив голову руками, сидит человек уже далеко не первой молодости. Столешница вся завалена какими-то бумагами, а на них все письмена, письмена… Хозяин комнаты ведет себя как-то странно: то яростно черкает по бумаге гусиным пером, то вдруг с той же страстностью скомкает лист, отбросит его в сторону и начнет новый, то откинется назад, закроет глаза и шепчет, шепчет… Потом снова склоняется над бумагой, пишет, губы шевелятся в такт дрожащему перу, а во взоре горит огонь – я такого огня и не видел никогда раньше!..
Помню, что я сначала очень удивился. Потом во мне проснулось любопытство, я пристроился у пишущего за спиной и заглянул через плечо. Стало интересно, отчего же он так волнуется, переживает? Что пишет такого важного?
