— Не забудь, что ты находишься в районе Возмущения, — заметил Руденок. — Поверни-ка немного левее.
В луче прожекторов возникли туловища других актиний, похожие на громадные гофрированные трубы.
Дерюгин передал тем временем наверх информацию о колонии гигантских анемонов.
— Вообще-то на такой глубине актинии предпочитают одиночество. Но сделаем скидку на необычность их места обитания, — продолжал Руденок.
— Насколько я понял, кроме размеров, ничего сверхъестественного в них нет, — проговорил, оторвавшись от бортового журнала, Хачирашвили.
— Не мешало бы всплыть над щупальцами, оттуда вся картина выглядела бы полнее.
— А гидры эти не затянут наш аппарат в свои трубы-туловища? — забеспокоился Дерюгин.
— Нет. К неживым предметам актинии равнодушны… Да и слишком крупная добыча мы для них, — успокоил Руденок.
— Рискнем, Тенгиз Зурабович? — не то спросил, не то скомандовал Дерюгин.
— Рискнем, Александр Александрович. Хачирашвили передвинул рукоятки управления.
«Дельфин» по спирали пошел вверх между цилиндрами актиний. Руденок приготовил кинокамеру к съемке. Почти под самыми метелками щупалец легкий толчок встряхнул аппарат.
— Смена плотности воды, — объяснил Хачирашвили, — обычное дело.
«Дельфин» вышел на верхний уровень колонии актиний. Ближайшие из них, обеспокоенные светом прожекторов, втянули щупальца, остальные горели лохматыми кострами, будто цыганский табор в ночи.
Хачирашвили попробовал остановить аппарат на одном месте. Но малой тяги не хватало — «Дельфин» заметно сносило. Тенгиз прибавил обороты на противоход — снос уменьшился, однако аппарат продолжал двигаться параллельно дну.
— Течение захватило! — с досадой в голосе громко сообщил Хачирашвили.
Руденок снимал через иллюминатор и, занятый работой, не обратил внимания на возглас товарища.
Дерюгин бросил торопливо несколько слов в трубку телефона и затем скомандовал Хачирашвили:
— Выбирайся, Тенгиз! Вверх, немедленно!
Тут уж и Руденок почувствовал, что происходит что-то неладное, отложил кинокамеру и с тревогой стал следить за действиями Хачирашвили.
Смуглое лицо Тенгиза стало еще темнее от напряжения. Он решительно двинул рукоятки хода на полный назад. «Дельфин» почти остановился. Хачирашвили сбросил балласт аварийного подъема. Облегченный аппарат должен был рвануться вверх, как поплавок. Но сброс балласта не помог — аппарат сидел в струях течения, словно укутанный в пеленки. Хачирашвили резко послал «Дельфин» вперед, одновременно дав рулями глубины предельный крен на корму — может, за счет скорости удастся выскочить. Однако продвижение вверх было незначительным. Хачирашвили за время своих многократных погружений попадал во всякие течения, но с таким мощным и плотным столкнулся впервые.
— Будем надеяться… что выскочим… прежде, чем нас затянет… в воронку… — медленно проговорил Хачирашвили, так как был занят управлением.
— А что — нас несет именно туда? — встревожено спросил Руденок.
— Магнитный указатель курса словно взбесился, а если верить гирокомпасу, то туда, — уже свободнее ответил Хачирашвили, бросив на время бесполезные усилия быстро вывести аппарат из потока. Он сделал все, что мог в такой ситуации, и успокоился, если только в нынешнем их состоянии существовало понятие спокойствия.
— Связи нет, — совсем тихо обронил Дерюгин и защелкнул в зажимы трубку телефона.
— Какая уж тут связь, рванули будто торпеда, 50 узлов[16] на лаге, — Тенгиз кивнул головой в сторону измерителя скорости. — Наш ультразвуковой телефон берет расстояние до 15 миль, а мы уже перекрыли это расстояние вдвое-втрое… Сигнальный буй, думаю, нет смысла выпускать, потому что он должен указывать местонахождение аппарата… А где мы будем даже через 10 минут?..
— Ребята, я ведь сыну обещал на угрей его свозить, а? — потерянно произнес Руденок.
— Григорий Иванович, не отчаивайся! — Хачирашвили ободряюще хлопнул товарища по плечу. — Половишь еще этих скользких дьяволов.
— Да я так, — будто извиняясь за минутную слабость, сказал Руденок.
Вода за иллюминаторами резко помутнела, лучи прожекторов уперлись, как в туман.
— Пристегнуться к креслам! Закрыть шлемы! — выкрикнул Хачирашвили.
И вовремя. «Дельфин» крутануло несколько раз вокруг вертикальной оси и понесло боком. На телеэкранах и в иллюминаторах заплясали сполохи света, видимые даже сквозь муть. Хачирашвили движители не выключал — чутьем угадывая крены, он на пределе возможного удерживал аппарат от кувыркания.
Вдруг «Дельфин» быстро и вместе с тем мягко замедлил ход, будто соскочил с асфальта на размокший глинистый проселок, свет за иллюминаторами стал ярче, потом вспышкой ударил в стекла. Аппарат прыгнул вперед и через мгновение ухнул во что-то мягкое, наглухо залепившее и телекамеры, и иллюминаторы. «Дельфин» при этом ощутимо тряхнуло, и, если бы не ремни, державшие экипаж в креслах, без серьезных ушибов не обошлось бы. Исследователи повисли на ремнях наискось вниз головой. Положение не из приятных.
Первым освободился Хачирашвили. Включил освещение. Осторожно ступая по верхней части боковой стенки, ставшей полом, помог отстегнуть ремни Дерюгину и Руденку.
Открыли шлемы.
Руденок сразу начал искать кинокамеру. К счастью, ей тоже повезло — зацепилась кольцом ручки за какой-то рычажок, только слегка погнулись кассетные барабаны.
— Где мы: под водой или на суше? — попытался выяснить Дерюгин.
Хачирашвили осмотрел приборы.
— Если приборы не врут, то на берегу. На глубиномере — ноль. Внешнее давление одна и две десятых атмосферы.
— Ну?! — радостно воскликнул Руденок.
— А ты опасался, что сына на рыбалку не свозишь, — упрекнул Руденка Дерюгин. — Однако уж больно быстро нас выбросило… Сколько мы мчались?
Хачирашвили глянул на бортовой таймер.
— С момента погружения прошло всего один час тридцать четыре минуты.
— Что за чертовщина? За такое короткое время далеко не уплывешь. До Бермуд миль триста будет… — продолжал сомневаться Дерюгин. — Но все равно надо выбираться из этой табакерки… Тенгиз Зурабович, где у нас сегодня парадный выход?
— Попробуем через нижний десантный люк, если не завалило. Смущают меня только эти две десятых атмосферы сверх нормы…
— Никуда не денемся, Тенгиз Зурабович, надо рисковать, — проговорил Дерюгин.
— Уже один раз рискнули, — вздохнул Хачирашвили и, не ожидая дополнительной команды, отдраил промежуточный люк между отсеками и пополз по тесному проходу. Добрался до люка шлюзовой камеры и начал откручивать кремальеру[17].
— Шлемы-то закройте! — поостерег Дерюгин. Хачирашвили открутил до отказа кремальеру, уперся рукой в крышку — она пошла легко. Тенгиз влез в камеру, и через несколько секунд звякнул внешний люк. В мембранные устройства шлемов до Дерюгина и Руденка донеслось его удивленное:
— Ух ты!
Хачирашвили подтянулся на руках и вылез на днище аппарата. Спутники его неуклюже протиснулись вслед и — онемели от изумления.
Аппарат зарылся в вершину внушительной кучи водорослей, отсюда хорошо была видна закругляющаяся долина с разбросанными по ней невысокими скалами. Метрах в двадцати от «Дельфина» с низким гулом неслась сине-зеленая стена, охватывая дугой долину и поднимаясь в зенит к яркому круглому пятну. Центр долины был подернут розовой кисеей, испарявшейся вертикальными рваными прядями.
— Ребята, да что же это такое?! Куда нас вновь угораздило? — заволновался Руденок.
Тем не менее волнение не помешало ему тут же зажужжать кинокамерой, которую он не забыл прихватить с собой.
Дерюгин позавидовал прыткому оператору. Надо же! Прямо какой-то исследовательский рефлекс.
— Вот тебе, бабушка, и Юрьев день! — посетовал Дерюгин. — Дернула нас нелегкая над актиниями всплывать…
— Воздух надо бы проверить, — посоветовал Руденок, не отрываясь от кинокамеры.
— А как? — пожал плечами Хачирашвили.
— Как, как?.. — раздумывая, проговорил Дерюгин. — Ага!.. У нас в аварийном запасе спички или зажигалка найдутся?
— Есть. Зажигалка.
— Спустись, пожалуйста, за ней, Тенгиз Зурабович, у тебя лучше это получается.
Хачирашвили ловко скользнул в люк и спустя минуту вылез из него, держа в руке никелированную зажигалку.
Дерюгин взял ее, чиркнул колесиком — фитиль загорелся ровным голубым язычком, без копоти и трепетания. Значит, кислороду в воздухе достаточно. Дерюгин открыл шлем, глубоко вдохнул, потом разрешающе кивнул товарищам. Хачирашвили и Руденок последовали его примеру.
Ноздри защекотал теплый с йодистым запахом воздух. Гул стены, слабо слышимый в шлемах, теперь усилился и напоминал звук отдаленной снежной лавины, без конца катящейся с гор.
