Разгром шпионажа в Салониках был не по плечу простому смертному. Даже если бы всю семидесятимильную зону, отделявшую город от позиций, очистили от гражданского населения, то всё равно оставалась опасность, что агенты противника проникнут на фронт в форме союзной армии.
Для борьбы с этой опасностью разведка каждой зоны расставила своих офицеров в различных пунктах. Я помню визит к одному из них — одно из наиболее ярких воспоминаний тех дней.
Офицер, которого я навестил, белокурый юноша двадцати лет, командовал двумя сотнями балканских партизан — «комитаджи», которые питали пристрастие к пёстрому театральному одеянию и щеголяли ужасными кортиками и еще более ужасными усами. «Комитаджи» выговорили право держать при себе семьи тут же, на передовой, — линия фронта проходила как раз через их родную деревушку — в четырёх милях от неё расположились батареи. Так я и застал их с женами — цыганками, престарелыми родственниками и бронзовыми ребятишками, разгуливающими по «ничьей земле».
Этот отряд был весьма полезен английской разведке, так как проводил почти столько же ночей в тылу болгарского фронта, сколько и в своей деревне на «ничьей земле».
* * *
В течение войны полевая контрразведка союзников ввела различные усовершенствования в свою работу. Были созданы, например, «специальные районы» непосредственно в тылу тех позиций, с которых предполагалось атаковать противника.
Незадолго до наступления под Амьеном в 1918 году союзники предприняли чрезвычайные меры. Одной из таких мер было распространение ложных слухов; предполагалось, что агенты противника подхватят эти слухи и передадут своим хозяевам.
Немцы, должно быть, убедились, что шпионаж в тылу союзников — задача нелёгкая. Зато англичане были полностью в курсе всего, что происходило за германскими позициями. На основании предварительно собранных сведений англичане после перемирия арестовали среди гражданского населения триста шпионов и подозрительных; их немедленно эвакуировали.
Бельгийское мирное население весьма удивляла точность сведений нашей разведывательной службы. Было бы бесполезно закрывать глаза на то обстоятельство, что среди бельгийских женщин на оккупированной территории, к сожалению, не все отстояли честь своего пола, некоторые поддерживали дружеские отношения с немцами.
Союзники знали об этом уже давно. Первое, что они сделали, вступив в такие бельгийские города, как Монс, Шарлеруа и Намюр, — это арестовали сих слабых сердцем дам (немцы могли оставить их в качестве своих агентов) и выслали поглубже в тыл. «Чёрный список», который мы так тщательно составляли, оказался совершенно точным, и многие местные мэры могли подумать, что мы прибегаем к черной магии. Не понадобилось даже выслушивать сплетни и болтовню женщин, устоявших против соблазна, которым не терпелось рассказать о позоре своих более слабых сестёр.
Бельгия очень страдала. Её страдания известны всему миру. Однако немногие знают о моральных муках, перенесенных Бельгией. Высшие классы имели возможность хлопать дверью и глядеть в сторону при встречах с оккупантами. Иначе дело обстояло с массами… А четыре года оккупации — очень долгий срок.
После перемирия в каждом бельгийском городе и поселке создались две группы — те, кто сдружился с противником, и группа «независимых». В окнах некоторых домов и теперь можно увидеть выбитые стёкла, а на дверях надписи «бош»: так в старину отмечали зачумленные дома. Вспыхнула свирепая и беспощадная родовая месть. Семьи погибших бельгийцев мстили родственникам предателей, которые наживались на войне и помогали противнику.
Предательство процветало не в одной Бельгии. Ужасная история доносчиков из Лана[8], — а такие доносчики существовали не только в Лане — заставила бы Золя содрогнуться и изъять из обращения своих «Ругон Маккаров», как недостаточно сильное выражение человеческой низости и вырождения. Нигде, даже в «Гран Гиньоле», нельзя найти фигуры отвратительней этой ланской ведьмы — Алисы Обэр.
Группа, созданная эльзасцем по фамилии Томас, который состоял на секретной службе немецкой армии Герингена, насчитывала 25 человек. В этой шайке были преимущественно молодые мужчины и женщины, достойные пера Эмиля Золя. Они не только занимались шпионажем, но не брезгали и доносами на своих друзей и родственников.
Однажды Алиса Обэр донесла Томасу на некую мадам Хеп, которая укрывала двух французских сенегальских стрелков. Чтобы не подводить свою благодетельницу, сенегальцы сами явились в полицию и были на следующий же день расстреляны. Обэр заработала на этом 300 марок. Другая женщина донесла на своего собственного мужа, чтобы иметь возможность свободно продолжать интрижку с германским офицером, третья — Габриэль Ламбэр — выдала своего свёкра, который мешал её любовной связи с Томасом.
Разврат проходит красной нитью через всю эту отвратительную историю, — разврат, корыстолюбие и пьянство.
Методы, к которым прибегала германская армия, чтобы превращать честных людей в шпионов и предателей, можно проследить на примере мадам Калленбах, француженки и жены эльзасца. Во время германской оккупации она жила недалеко от Гирсона с сыном, которого немцы хотели забрать под тем предлогом, что «он немец». Агент германской полиции дал понять матери, что она должна либо сделаться немецким агентом, либо расстаться с сыном… После мучительной внутренней борьбы она, наконец, сдалась; любовь к сыну поборола любовь к родине.
Алиса Обэр, молодая женщина с чрезвычайно жестокой и грубой внешностью, но с остатками своеобразной дикой красоты, кроме доноса на двоих сенегальцев, донесла еще на двух французских солдат и мэра Ангилькура, у которого они скрывались. Все трое были расстреляны.
Обэр была также и военным агентом. Дважды она пробиралась через Швейцарию в Париж, прикидываясь беженкой. В Париже собирала информацию для фон Герингена, с которым тогда жила. Впоследствии Алиса утверждала, что любовник кнутом добился её согласия работать в качестве шпионки. Алиса Обэр работала на Германию с самого начала 1914 года; до рождества выполняла в Женеве задание, за которое получила 200 франков; позднее за одну из своих поездок в Париж, где следила за передвижением войск, она получила 600 франков.
Некий господин Тог за вербовку шпионов среди молодых французов для действий в тылу союзников получал до 6 фунтов стерлингов в месяц и вдобавок сколько угодно вина. Анжель Гернсом, также любовница германского офицера, созналась: она донесла на своих соседок, рассердившись, что одна из них отказалась продать ей гвозди, и позавидовав другой — счастливой обладательнице велосипеда.
Герберт Леандр донёс на своего собственного брата, приютившего британского лётчика. Этот выродок сопровождал германских агентов во время облав, пытал своих соотечественников и до крови избивал заключённых. Муаз Лемуа за 50 марок донёс на нескольких заключённых в концентрационном лагере, которые поймали почтового голубя.
К сожалению, есть основание предполагать, что, кроме ланских доносчиков, существовали и другие предатели и предательницы среди французов и бельгийцев, рассеянных по оккупированной территории.
Хотя в то время об этом старались не говорить из боязни задеть больное место французов, но британская разведка была в курсе всего, что там творилось. Специальные агенты, назначенные для наблюдения за мирным населением на оккупированных территориях, докладывали о французах и бельгийцах, работавших у немцев. Непрерывный поток беженцев, прибывавший во Францию через Швейцарию, был дополнительным источником информации. Случалось, что и немецкий военнопленный ронял словечко, компрометирующее иного жителя оккупированной зоны.
В результате постоянно пополнялся «чёрный список»: уже в 1915 году в этом списке было шестьдесят женщин из Лилля, Рубэ и Туркуэна. Занятен факт, что одни города отказывались общаться с грязными гуннами, другие же склонялись к дружбе с оккупантами. Камбрэ и Сен-Кантен, например, стояли, как гранитные скалы, и говорят, что жители этих городов на протяжении всех четырёх лет не вступали с оккупантами ни в какие разговоры, кроме деловых.
Одна прославившаяся в Брюсселе до войны «дама полусвета», по имени Анжель, осталась в городе, когда вступили немцы. Вскоре она сделалась любовницей недоброй памяти германского генерал-губернатора фон Биссинга. Это продолжалось до самой смерти фон Биссинга. Как только бельгийская армия после перемирия вновь вступила в Брюссель, началась облава на граждан, которые вели дружбу с противником. Мадемуазель Анжель арестовали одной из первых. Она заявила, что сошлась с Биссингом по настоянию бельгийской секретной службы и вообще вела работу в качестве бельгийского агента; больше того, Анжель утверждала, что своими капризами сократила жизнь этого тирана.
