— А где Кароль нашел венеру? — спросила я.
— Не знаю, — покачала она головой, — где люди, как он, находят такие вещи, как эта. Еще хереса?
— Нет, спасибо, — сказали мы в унисон.
— Не возражаете, если я себе еще налью? — проговорила она, наполняя заново бокал. — Зря я рассказала про деньги, — добавила она.
— О! Мы никому не скажем, — заверила ее Моргана. — Ведь правда, Лара?
— Конечно, нет, — подтвердила я. — Мы не станем этого делать, если вы не хотите. Но почему бы вам не рассказать об этом людям? Это очень щедрое пожертвование, и оно могло бы подвигнуть других поступить подобным образом.
— Не думаю, чтобы Кароль хотел этого, — произнесла она. — В этом-то и причина.
Моргана стала похожа на Чеширского кота.
— Ну, Лили, мы пойдем, — сказала она. — Мы не хотим отнимать у вас много времени.
— Да что вы! Никакого беспокойства, — замотала она головой. — Полагаю, вы больше не придете?
— Конечно же приду, — заверила ее Моргана.
— И вы тоже заходите, Лара, — обратилась она ко мне. — В ближайшем времени.
* * *
— Разве это не что-то? — сказала Моргана, пока мы шли к ее машине. — Женщина видела венеру почти в то же самое время, как и мы. А этот мерзавец Кароль солгал об этом. Дождаться не могу, когда расскажем все дивам.
— Придержи коней! — осадила я ее. — Я не помню, как в точности звучали слова Кароля, но она действительно в каком-то смысле пожертвовала венеру. Она дала ему денег для ее приобретения. Да и музею бы ни за что не удалось приобрести статуэтку без нее. Думаю, он просто сказал, что она внесла очень щедрое пожертвование. Возможно, он немного неясно выразился насчет того, в какой форме было совершено пожертвование, вот и все. Полагаю, мы могли бы обвинить его лишь в том, что он фактически не стал упоминать о чеке. Но это ничего не доказывает.
— Ты на чьей стороне? — спросила Моргана.
— Я на стороне интеллектуальной честности, — ответила я. — Ты и остальные решили, что венера — подделка, а Кароль — мошенник, но мы не доказали ни этого факта, ни обратного. Все, что мы сделали, это подтвердили, что венера никогда Лили не принадлежала. Учитывая ее девичью фамилию, было бы интересно узнать, не владела ли ее семья венерой некоторое время. Это немного осложняет дело, вот и все.
— Интеллектуальной честности? Ты начинаешь говорить почти так же напыщенно, как и он. Думаю, ты все еще влюблена в него, — выдала она. — Признай это.
— Не говори глупостей! Это было двадцать лет назад, да он даже не помнит меня.
— Это ты уже говорила, — парировала она. — Не уверена, что верю тебе, но, — ее голос смягчился, — в какой-то мере я могу это понять. Знаешь, что я думаю? Та попытка взлома — его рук дело. Он прекрасно знает, что венера не выдержит серьезной проверки научного института, поэтому он обнародует ее, получает признание. Потом он пытается украсть ее, чтобы никто, кто знает что-либо, не смог подобраться к ней.
— А я думаю, что, если бы у него действительно было такое намерение, я имею в виду украсть венеру, он бы получше провернул это дельце, учитывая тот факт, что он знает все о системе безопасности.
— Хм-м… — задумалась она. — Полагаю, что ты права. Тогда, что следующим пунктом?
— Мне нужно подумать над этим. Возможно, мне следовало бы спросить Чарльза, но поскольку в тот вечер в Коттингеме я не воспользовалась возможностью снова с ним познакомиться, мне придется найти другой способ подобраться к нему, — рассуждала я. — А ты бы не могла…?
— Не смотри на меня, — замотала она головой. — Мы с Чарльзом не очень-то ладим.
Да уж, плохая идея. Могла бы и сама догадаться, ведь я подслушала тот их разговор в Коттингеме.
— Тогда мне надо подумать, как к нему подобраться, — повторила я.
* * *
Как оказалось, мне вовсе не пришлось ломать над этим голову. Через несколько часов зазвонил телефон.
— Могу я поговорить с Ларой Макклинток, пожалуйста? — произнес мужской голос, и мое сердце подпрыгнуло в груди. Я бы узнала этот голос где угодно.
— Слушаю, — ответила я, затаив дыхание.
— Простишь ли ты меня за то, что не узнал тебя в тот вечер? — спросил голос.
— Не уверена, — пролепетала я, хотя следовало сказать «А кто говорит?».
— Не согласишься ли пообедать со мной, тогда я смог бы тебя убедить?
— Я не знаю, — снова сказала я. Казалось, я теряю дар речи.
— В Бистро Брауни, через час, — произнес голос.
— Брауни, через час, — повторила я.
— Пожалуйста, не отказывай мне, даже если я того заслуживаю, — взмолился голос.
Затем за сорок пять минут я перемерила кучу нарядов и чуть не закричала от разочарования, когда обнаружила пятно на лацкане моего любимого пиджака. В конце концов, я остановилась на том, что мне показалось утонченным: легкий брючный костюм из черной креп-шерсти. Образ дополнили черные шелковые туфли на высоком каблуке и шелковая блуза. Я надеялась, что ее оттенок мне очень шел — зеленоватый, цвета морской пены, который, по словам Роба, подчеркивал цвет моих глаз. Разве меня беспокоило, что костюм был немного тепловат для этих ранних осенних дней? Конечно, нет. Ведь он стройнил меня. Нет нужды говорить, что я опоздала.
* * *
Он встал в ту самую минуту, когда я вошла. Он был одет в дорогой серый костюм, в тон седине на его висках, и на нем были очки в черепаховой оправе.
Он взял мою руку и поцеловал ее. Это должен был быть милый жест, но он напомнил мне его речь в тот вечер и его довольно снисходительные комментарии. Я подумала о женщинах, скорее леди, если использовать его слова, и его резкий тон, в котором он разговаривал с парой наших одногруппниц.
— Теперь я вижу, что я пропустил, поскольку был слишком тщеславен, чтобы носить очки, — произнес он. — И так мне и надо. Ты потрясающе выглядишь. — Он отодвинул мой стул, все еще не отпуская мою руку. Более того, он держал ее еще какое-то время.
— Я боялся, что ты не придешь, — сказал он. — Сидел, как на иголках.
Вмиг я простила ему все.
— Ну как я могла устоять и не увидеть вновь обворожительного Чарльза Миллера? — ответила я. — Также известного как Кароль Молнар, героя дня на сцене искусств Торонто.
— Да ладно тебе, — улыбнулся он. — Присаживайся, пожалуйста. Я заказал бутылку шампанского. Ты позволишь? — произнес он, поднимая бутылку и фужер.
— Только немного, — кивнула я. — Приятно тебя видеть, но, для того чтобы заслужить прощение, ты немедленно объяснишь мне всю эту путаницу с Чарльзом-Каролем. А потом я хочу услышать все о сенсации с Мадьярской венерой. Как она попала к тебе. Все. Но начни с имени.
Мне вовсе не хотелось, чтобы у него сложилось впечатление, будто я пришла только из-за венеры. Хотя, может, так оно и было.
— Я родился в Венгрии, — начал он. Мы чокнулись бокалами. — Кажется, я об этом никогда не рассказывал тебе. Кароль Молнар — моё настоящее имя. Мои родители, Имрэ и Магдолна, бежали из страны во время восстания 1956 года, когда мне было всего три года. Ну, вот я и раскрыл мой настоящий возраст. Я старше тебя.
— Я знаю это, — ответила я. — Это было частью твоей притягательности в колледже.
— Неужели? — улыбнулся он. — Опытный мужчина, который старше. Ну, не таким уж опытным я был.
— Я считала, что — да, — сказала я.
— Нет, это не так. Уверен, что кое-что из моего скромного прошлого все-таки прокралось, как бы я ни старался скрыть его.
— Я ничего подобного не помню. Я не помню, чтобы я встречалась с твоей семьей, раз ты упомянул об этом. Разве ты не сказал мне тогда, что они в Европе? Кажется, Лондон?
— Ну, хорошо, это был Лондон. Лондон, вообще-то Онтарио, но я не вдавался в детали. Мне было стыдно вас знакомить. Ты была такая умная. Отец в дипломатическом корпусе, жила в разных странах по всему миру. Я помню, как ты пригласила меня к себе домой на обед. Твои родители были такими очаровательными! Беседа была просто чудесной! А еда — потрясающей! Я же вышел, бесспорно, из семьи рабочего класса. Если бы ты пришла ко мне домой, за кухонным столом тебе бы предложили цыпленка с паприкой. По-английски я не говорил, пока не пошел в школу, да и дома это было не принято. Моя мать никогда не знала английский достаточно хорошо, чтобы говорить на нем дома. Отец работал на заводе, а мать — в пекарне. Она пекла венгерские торты — и тому подобное, благодаря чему она могла на обед позволить себе гуляш. Это была тяжелая жизнь для них обоих, и, если честно, к сожалению, иногда я просто стыдился их.
— Ты вряд ли был единственным или даже первым ребенком, которого смущали родители, — вставила я.
— Возможно, но не все обманывали себя, представляя, что у них нет родителей. Не знаю, помнишь ли ты, но я не пошел на выпускную церемонию, потому что я не хотел, чтобы прозвучало мое имя, мое настоящее имя.
— Я помню, что тебя там не было. Я тогда сильно расстроилась, но подумала, что ты был на собеседовании с работодателем в Париже, ну или что-то в этом роде.
