Билли внезапно умолк и подсел вплотную к Юри. Он пытливо посмотрел в лицо мальчика, затем стиснул ему руку и сказал голосом, в котором звучало не только предостережение, но и угроза:
— Об этом доме ты не смей никому и словом заикнуться, понятно? Не то разыщем тебя… Если понадобится, достанем из-под земли. И вот этой штукой превратим в отбивную котлету!
Билли распахнул полу пиджака. Из внутреннего кармана выглядывала оплетённая кожей рукоятка нагайки.
По спине Юри пробежала дрожь. Конура, залитая синеватым светом, зловещий шёпот атамана, наводящая ужас нагайка… Всё это заставило Юри невольно съёжиться, словно он уже слышал над собою её свист.
Где-то внизу замяукала кошка. Долго и протяжно.
Билли отпустил руку Юри. Прислушался.
Вдруг лестница заскрипела.
Юри понял: мяуканье кошки было условным сигналом — это шли свои.
Из темноты лестницы появились лица Вялого и Щелкуна. В синем свете лампочки они казались мертвенно-бледными и внушали ужас.
Вялый бросил одеяло на угол кушетки и проворчал:
— На, парься, если охота…
— Теперь поешь. А потом айда спать. Выключатель здесь, у тебя в изголовье. И смотри, чтобы ты завтра не высовывал носа на улицу до тех пор, пока не придёт Щелкун. Ясно? А то, о чём я тебе говорил, заруби себе на носу. Иначе из-под земли достанем, — закончил Билли свои распоряжения и многозначительно похлопал рукой по внутреннему карману пиджака.
Затем лестница заскрипела под осторожными шагами. На чердаке воцарилась тишина.
Вдруг портфель Юри соскользнул с его колен на пол. Устрашающий грохот, казалось, потряс весь дом и был слышен даже в центре города.
Юри испугался и торопливо погасил огонь. Но сидеть в темноте было ещё страшнее. Рука мальчика вновь нащупала выключатель…
Немного успокоившись, Юри принялся есть. Отломил хлеба, откусил колбасы. На ящике рядом с бутылкой молока мальчик заметил коробочку. «Аспирин», — прочёл Юри. Сомнений быть не могло: лекарство принёс и положил сюда Щелкун.
Но для чего?
И вдруг Юри понял, в чём дело. Ведь он сам жаловался на боль в горле. Вот Щелкун и принёс лекарство. Да, мама всегда говорила, что при простуде лучше всего помогает, если пропотеешь. А от аспирина потеют. Поэтому, наверное, Билли и приказал Вялому принести второе одеяло.
В сердце Юри родилось горячее чувство благодарности к новым друзьям, и каморка на чердаке показалась мальчику не такой страшной, как прежде. Даже тишина, которая вначале пугала, теперь приятно успокаивала нервы. Она располагала к отдыху, усыпляла.
Юри принял аспирин, снял верхнюю одежду и залез под слегка влажные одеяла.
«Странно, что парни ни о чём больше меня не спрашивали, — подумал он, закрывая глаза. — Их вполне устроило то, что я сказал сам».
Казалось, тело с каждой минутой становилось тяжелее, будто наливалось свинцом. Под веками скребло.
Кто-то прошёл мимо дома, гулко прозвучали шаги по мостовой. Где-то далеко-далеко прогудел паровоз. Остановилась машина. Немного погодя дверца, машины громко захлопнулась, и машина покатила дальше…
Юри протянул руку и надавил на кнопку выключателя.
Лёгкий озноб пробежал по всему телу, как бы подтверждая, что аспирин был принят не зря.
8
Не помогли ни два одеяла, ни таблетки. На следующее утро у Юри поднялся жар. Лицо пылало, во рту пересохло, ставшие непривычно тяжёлыми руки и ноги сводило от боли.
В первый момент после пробуждения Юри, правда, приподнялся на кровати. Даже отпил глоток молока. Но сразу же вынужден был опуститься на постель и лежать не шевелясь. При малейшем повороте головы там словно бултыхался большой камень. Каждое движение сопровождалось долго не прекращающейся тупой болью.
Глаза мальчика вновь закрылись. Но сон его был неспокойным, и слух улавливал малейший шорох как в доме, так и на улице.
Скоро солнце начало прокалывать своими лучами мешковину, занавешивающую окно на чердаке. Правильнее было бы сказать не на чердаке, а в чуланчике, отгороженном от чердака дощатой переборкой, в нём-то и лежал сейчас Юри.
При солнечном свете Юри удалось разглядеть те предметы, которые трудно было различить вечером при синей лампе.
Возле стены валялись пустые бутылки с пёстрыми наклейками. В углу — две-три банки из-под консервов и вся в выщербинах эмалированная кружка. На ящике у самого окна лежала лопата с поломанным черенком.
Обзор всего этого скарба настолько утомил Юри, что он вновь заснул.
Около полудня явился Щелкун. Юри даже не слышал скрипа лестницы. Слух мальчика уловил шаги лишь тогда, когда Щелкун вплотную подошёл к его постели.
— Ого! Ты пылаешь, как после двадцать пятого фокстрота! — воскликнул Щелкун вместо приветствия. — Прими аспирин. Он, щелчок тебе в лоб, снижает температуру.
Юри проглотил таблетку и запил её молоком.
Щелкун вроде бы ещё говорил что-то. Кажется, обещал скоро вернуться и принести горячего молока. Но Юри не был уверен в том, что правильно понял его слова, — мальчик с трудом приподнимал отяжелевшие веки, а в ушах у него гудели какие-то машины.
Так прошло два дня. Затем жар начал спадать. Руки и ноги вновь обрели свой нормальный вес. Песок из глаз тоже куда-то исчез, большой камень в голове стал гораздо легче, не бултыхался больше и не причинял боли.
Очевидно, мальчик так легко отделался только благодаря своей хорошей закалке — весеннее купание могло вызвать и гораздо более серьёзные последствия. Во всяком случае, Билли, как выяснилось, тоже заболел и до сих пор лежал пластом. Он жаловался на колотьё в боку. Оно не давало парню ни повернуться, ни дышать нормально.
Обо всём этом Юри рассказал Щелкун, когда они вдвоём сидели на краю кушетки и за обе щёки уплетали хлеб с мясными консервами.
В течение двух последних дней Щелкун приходил навещать больного каждые три часа. То приносил в термосе горячую воду, то какие-то таблетки, то насильно заставлял Юри есть, то сидел просто так и болтал о всякой всячине.
Однажды вечером Щелкун принёс банку мёда, электрическую плитку, какой-то ковшик и воду в бутылке. Из всего этого должна была получиться, как он выразился, домашняя аптека. Мать, дескать, всегда лечила ему горло мёдом. Пусть только Юри сначала как следует наестся хлеба с мясом.
— В какой школе ты учишься? — спросил Юри, ложкой доставая из банки тушёнку.
— Ни в какой. Мне уже шестнадцать, — ответил Щелкун и добавил для ясности: — Шесть классов кончил — и баста!
— Значит, ты где-нибудь работаешь. Посоветуй и мне, к кому обратиться! — оживился Юри.
— Не хожу я на работу. Просто так шатаюсь по городу.
— Как это просто так?
— Ну, неужели ты не понимаешь? Ничего не делаю. Только старухе иногда дров наколю.
— Матери?
— Нет, бабушке. У меня больше никого нет.
— Если бы у меня была хоть бабушка! — вырвалось у Юри. Всё его горе, которое болезнь оттеснила было на второй план, в это мгновение вновь, словно тяжёлая глыба, навалилось на плечи.
— Такой бабушки, как моя старуха, я и врагу не пожелаю! — Щелкун махнул рукой. — Душу вымотает своими молитвами. И хоть бы только сама молилась. Так нет, и меня заставляет, да ещё кулаками! А если перед едой не помолишься, и есть не получишь.
Щелкун сделал паузу. Затем поднял руку к самой крыше, покрутил в воздухе пальцем и сердито сказал:
— Теперь атомы. Ракеты летают. Верно ведь, щелчок тебе в лоб. А она всё носится со своим Иеговой… Ах, знаешь, из-за этого мне и дом осточертел. Только спать туда хожу.
— Как тебя зовут?
— Эрви. Эрвин Яанович Коппель. Хе-хе-хее!
— А откуда ты еду берёшь?
— Ну ты и мастер допрашивать! Словно милиционер. Откуда я беру?! И там и сям. Ты же видел, как я четыре бумажки выплакал. Иной раз и почище коленце выкидываю.
С минуту оба молчали.
На худенькое лицо Эрви словно бы опустилась серая тень. Парень уставился в засыпанный песком пол. Обычно такие живые, глаза мальчика потускнели, — казалось, он вдруг увидел себя со стороны. Пальцы нервно потирали донышко только что опорожненной консервной банки…
Вдруг банка полетела в угол, к окошку. Эрви поднялся и вздохнул. Устремлённые на Юри глаза его словно бы спрашивали совета, спрашивали, долго ли всё это будет продолжаться, есть ли выход из создавшегося положения…
Юри опустил глаза. Взгляд Эрви был до того печален, что мальчик не в состоянии был его вынести.
Что мог он посоветовать? Как мог утешить Эрви?
— Поступи на работу, — высказал он первую пришедшую в его голову мысль. Ту самую мысль, которую он втайне лелеял.
Вопреки ожиданиям Юри, Эрви расхохотался.
— На работу! Ты что, за дурака меня принимаешь?! — сказал он презрительно. — Среднюю зарплату я и так, щелчок тебе в лоб, сварганю!
