г) Южный фронт;
13 февраля советские войска после двухмесячной осады овладели г. Будапешт. Западная Венгрия продолжает находиться под контролем группы армий «Юг» (под командованием генерала пехоты Отто Велера)…
…На югославском направлении группа армий «F» совместно с хорватскими войсками занимает линию обороны по боснийско-сербской границе…
Глава 7 Поездка к сыну. Эльза (Яковлев А.Н., агент «Крот»)
16–17 февраля 1945 года, Фриденталь – Аугсбург
1
На военный аэродром в пригороде Берлина меня доставил штабной вездеход, выделенный капитаном Шмидтом. Там я почти сразу пересел на транспортный «Юнкерс», вылетевший ночным рейсом в Мюнхен. (Место в самолете для меня забронировали по распоряжению штандартенфюрера Вайса.) Почти весь полет продремал на боковой откидной скамье; помимо меня в транспортном полутемном салоне расположились десятка два офицеров люфтваффе, а проход был заставлен большими деревянными ящиками, выкрашенными в светло-коричневый цвет. Вскоре после взлета заметно похолодало: я поднял воротник серо-зеленой армейской шинели и поглубже натянул фуражку – хорошо еще, что поддел под китель шерстяной пуловер.
Сразу после приземления прямо на взлетной полосе полевого аэродрома ко мне подошел совсем юный лейтенант СС, безошибочно выделив среди сошедших по трапу самолета летчиков. Козырнув, негромко спросил:
– Лейтенант Яковлев?
Получив утвердительный ответ, представился:
– Унтерштурмфюрер Ланге! Мне поручено вас встретить и обеспечить транспортом. До Аугсбурга и обратно.
Я взглянул на часы: половина второго ночи.
– Обратно полетите этим же самолетом, – сообщил Ланге. – Взлет в восемь тридцать утра.
– Неужели нет более поздних рейсов? Вас что, не предупредили о цели моей поездки?
– Мне сообщили, что вы прибыли повидаться с сыном.
– Тогда какого черта! – не сдержался я. – Как я смогу пообщаться с ребенком ночью?!
– Я все понимаю, господин лейтенант, – примирительным тоном заметил эсэсовец. – Но других авиарейсов на Берлин в течение дня не предвидится. Днем наши аэродромы почти непрерывно бомбит вражеская авиация – полеты возобновляются только в ночное время.
«В моем распоряжении только сутки. Значит, уже сегодня, не позднее двенадцати ночи, обязан вернуться во Фриденталь, – подумалось обреченно. – Похоже, этот долговязый юноша прав – других вариантов у меня нет…»
– Город вообще бомбят круглосуточно, – добавил немец, кивнув в сторону Мюнхена.
Действительно, над одним из городских районов – по всей видимости, в ближайшем пригороде, до которого было километров десять-двенадцать, – поднимались в черное небо гигантские языки пламени. Оттуда же раздавались приглушенные расстоянием взрывы мощных авиабомб и непрерывное уханье скорострельных зенитных установок.
Миновав в полной темноте (режим светомаскировки) открытое пространство, мы подошли к приземистым металлическим ангарам на краю летного поля. Зарядил мокрый снег вперемешку с дождем, под сапогами противно чавкала разбухшая от влаги глинистая почва. «Типичная южногерманская зимняя погодка, мать вашу!.. – выругался я про себя, поскользнувшись и чуть не выронив чемодан. В другой руке я нес объемистый армейский рюкзак с продуктами.
От бессонной ночи в сочетании с выпитым шнапсом у меня к тому же чертовски разболелась голова. Одно радовало и согревало душу: предстоящее свидание с моим мальчиком.
– Прошу садиться, господин лейтенант! – Ланге распахнул дверцу легкового «Опеля», предварительно заняв водительское место.
Выкрашенный в защитный грязно-коричневый с зелеными разводами автомобиль, на стеклах которого отражались отблески отдаленных городских пожаров, незаметно притулился на обочине гравийной грунтовки – сразу за одним из аэродромных ангаров. Бросив на заднее сиденье свой видавший виды походный чемодан и рюкзак, я расположился рядом с унтерштурмфюрером, после чего мы тронулись. В скупом свете из щелей специальных светомаскировочных фар я первое время равнодушно наблюдал за дорогой: беспрепятственно миновав поднятый при нашем приближении шлагбаум, мы еще некоторое время ехали открытым полем. Затем свернули на обсаженное с обеих сторон высокими тополями пустынное в этот час асфальтированное шоссе, и здесь «Опель» резко увеличил скорость.
Головная боль никак не проходила, говорить не хотелось, поэтому в ответ на очередную реплику моего сопровождающего, которому, наоборот, явно хотелось поболтать, я буркнул что-то вроде: «Извините, чертовски устал!» – и демонстративно прикрыл веки, делая вид, что задремал. Ланге обиженно умолк, а через некоторое время начал усиленно вращать рукоятку встроенного в приборную панель радиоприемника – при этом преувеличенно вежливым тоном осведомился: не помешает ли мне музыка? Я был не против, и вскоре в салоне приглушенно зазвучали звуки какой-то веселой мелодии. «Наверняка какая-нибудь англо-американская радиостанция», – подумал я вскользь. И действительно, вскоре из динамика полилась бойкая английская речь. Немец покосился в мою сторону и перенастроил приемник на новую волну: теперь из него раздавался бравурный немецкий марш. «Не рискнул в моем присутствии слушать союзничков – вдруг донесу «куда надо»!» – отметил я не без некоторого злорадства. После чего снова углубился в свои мысли…
Я вспоминал недавний разговор с Цейко и тот непростой вопрос, который он задал в конце нашей беседы. Я-то знал: сам Петр Евсеевич, несмотря на внешнюю браваду и готовность воевать с большевиками «до победного конца» (по его же выражению), на деле испытывал серьезную душевную драму. Помимо разочарования в немцах полгода назад в жизни Цейко произошло серьезное событие, сильно повлиявшее на его прежние «идеологические устои». Как я уже упоминал, помимо умерших младших мальчиков у него были еще два сына. С одним из них он давно порвал всякие отношения: тот еще до войны связался с уголовной шпаной и в конце концов угодил на пять лет в тюрьму за какую-то мелкую кражу. Цейко считал Сергея (так его звали) «отрезанным ломтем», откровенно презирал – тот, видимо, платил отцу той же монетой – даже редкие письма из заключения писал на имя матери.
А вот старшего, Василия, Петр Евсеевич любил, более того – он им гордился. До войны они вместе трудились в одном леспромхозе под Вологдой: Василий руководил там бригадой стропальщиков. К июню 41-го ему «стукнуло» тридцать, имел он жену, двоих детей – в общем, все «как положено». На войну отца и сына призвали почти одновременно, только, в отличие от Цейко-старшего, в тылу Василий не пробыл ни дня: их часть в спешном порядке отправили на фронт. Было это в июле, а уже в августе пришла на рядового минометного взвода Цейко Василия Петровича похоронка: погиб смертью храбрых где-то в районе Смоленска. Безутешная мать, Анна Петровна, отписала об этом мужу, и до последнего времени Петр Евсеевич считал своего сына Василька очередной жертвой бездарной сталинской стратегии – что только усилило его ненависть к большевикам.
Но вот чуть более шести месяцев назад произошло событие из разряда почти невозможных, на грани чуда: оказалось, старший сын Цейко жив! Впрочем, на войне и не такие «чудеса» случаются – испытал на собственной шкуре.
В начале августа 41-го санитарный эшелон, в котором тяжелораненого минометчика Цейко должны были эвакуировать в тыл, был полностью уничтожен «Юнкерсами», даже не успев тронуться с узловой станции, где шло формирование состава. Потом на станцию ворвались немецкие танки, и остатки советских войск спешно отступили. Естественно, всех раненых из этого эшелона скопом списали в графу «невосполнимые потери», ибо выжить в той «мясорубке» было просто невозможно…
А вот Василий выжил. Ночью, услышав слабые стоны, солдата подобрала немолодая женщина из местных: вместе с соседкой она волоком дотащила бойца до своей хаты неподалеку от железнодорожных путей. Здесь он пробыл почти два месяца: с трудом, но выходила Василия простая русская баба, рискуя жизнью, скрывая от немцев и местных полицаев. Она же свела его с подпольщиками, и в октябре Василия переправили в лес к партизанам. Два года он храбро сражался в отряде «Народный мститель», а на исходе 43-го года вновь влился в ряды наступающей Красной армии.
О том, что Василий жив, Цейко узнал случайно летом 44-го. Редкую фамилию с инициалами сына он случайно увидел в распечатке абверовского радиоперехвата фронтового эфира: командир одного из советских стрелковых полков запрашивал в штабе дивизии дополнительные данные на группу вновь прибывших офицеров. Среди них фигурировал младший лейтенант Цейко Василий Петрович, 1911 года рождения, уроженец хутора Степной, что на юге Украины. Сомнений почти не оставалось – по всем данным, это был старший сын – у отца даже дыхание перехватило! Тем не менее тут могло быть и редчайшее совпадение. Никак не афишируя свой личный интерес, Петр Евсеевич в течение последующего месяца скрупулезно, буквально по крупицам собирал из всевозможных источников разведданные по личному составу интересующего его полка, в котором предположительно служил его Василий. И в конце концов окончательно убедился: младший лейтенант Цейко В.П. – действительно его сын! При этом данный факт от немцев он скрыл, что само по себе являлось серьезным должностным преступлением.
