Затем фея подробно рассказала принцу всё, что с нею сделала злая негритянка, и Карлино, вне себя от гнева, радости и счастья, начал прыгать, кричать и плакать. Ему казалось, будто он избежал ада и попал в рай.
На шум и крик прибежал старый король и, увидев фею, принялся прыгать и плясать с короною на голове и скипетром в руках. Но вскоре он остановился и нахмурил брови, что служило доказательством того, что ом о чём-то думает. Затем он накинул на свою невестку густую вуаль, покрывавшую с ног до головы и, взяв её за руку, повёл в столовую.
Был как раз час завтрака. Министры и все приближённые стояли за большим стоили, роскошно украшенным; все ждали прихода короля, чтобы садиться кушать. Король начал поочередно подзывать к себе каждого приближённого отдельно и, когда тот приближался к нему, он поднимал вуаль с лица невестки и спрашивал его:
— Что нужно сделать с тем, кто пожелал погубить такую красавицу?
Каждый из спрошенных отвечал по-своему. Многие говорили, что за подобное преступление виновного следует повесить; другие требовали, чтобы ему привязали камень на шею и бросили в воду. Старому министру показалось малым наказание отрубить преступнику голову; он предлагал содрать с него живьём кожу в присутствии всего народа.
Когда наступила очередь негритянки, она подошла к королю и, не узнав феи, сказала:
— Государь, чудовище, которое хотело погубить подобную красавицу, достойно, чтобы его живьём сожгли и пепел развел по ветру.
— Ты сама произнесла себе приговор, — воскликнул добрый король, — Проклятая, узнай свою жертву и приготовься к смерти. Пусть приготовят костёр на площади перед дворцом. Я хочу, чтобы весь народ вид казнь этой ведьмы.
— Государь, — сказала прекрасная фея, беря короля за руку. — Надеюсь, вы не откажете мне в свадебном подарке.
— Конечно, — возразил старый король, — скажи только, что ты хочешь. Если тебе нравится моя корона, — то и её я тотчас тебе отдать.
— Государь, — произнесла тогда фея, — обещайте мне простить эту несчастную. Она, несчастная, никогда не знала ничего, кроме злобы и зависти, позвольте мне осчастливить её и показать ей, что всё счастье на земле состоит только в любви к ближним.
— Дитя моё, — отвечав растроганным голосом король, — сейчас видно, что ты необыкновенный человек. У нас преступников убивают, а не исправляют. Но я дал тебе слово и позволю тебе пригреть эту змею, только я не буду ни в чем не виноват, если она окажется недостодной твоей милости.
Фея подняла с земли негритянку, которая со слезами поцеловала ей руку. Все уселись за стол и король, очень довольный, ел за четверых. Что же касается Карлино, то он всё время смотрел на свою невесту и несколько раз обрезал себе пальцы ножом, что доставляло ему большое удовольствие.
Когда на душе весело, всё доставляет человеку удовольствие!
Когда старый король, удручённый годами и славой, умер, Карлино и его жена вступили на престол. В продолжение почти полувека, как говорит предание, они благополучно правили, делая счастливыми своих подданных, никогда не воюя с соседями и не ссорясь друг с другом.
Даже и теперь, спустя тысячу лет, народ с сожалением вспоминает о том далёком времени, когда им правили добрые феи.
ИСЛАНДСКИЕ СКАЗКИ
Я знаю многих — людей умных, учёных и солидных, которые считают волшебные сказки литературой нянек и мамок. Не отрицая мудрости в этих учёных людях, я всё-таки не могу не заметить, что подобное мнение обличает их крайнее невежество. С тех пор, как современная наука узнала начала цивилизации и восстановила памятники жизни человечества — сказки заняли почётное место в мнении учёных. Тысячи любознательных путешественников, от Дублина до Бомбея, от Исландии до Сенегала с благоговением разыскивают эти стёршиеся медали, которые всё ещё не потеряли ни своей красоты, ни цены. Кому не известны имена братьев Гримм, Широка, Бука Стефановича, Асбьернсена, Мо, Арнасона, Хана и многих других? Если б Перро ожил, то крайне бы удивился, узнавши, что никогда он не был так учён, как тогда, когда, забывая свою анатомию, он издавал «Похождения и деяния Кота в сапогах».
В настоящее время, когда каждая страна восстанавливает богатство своих легенд и сказок, делается ясно, что все они — похожие друг на друга — имеют своим источником глубокую древность. Любопытнейшая вещь, оставленная нам египетскими папирусами, собранными благодаря моему собрату Руже, — без сомнения, сказка, напоминающая приключения Иосифа. Что такое сама Одиссея, как не собрание басен, которыми Греция восхищалась ещё в колыбели? Геродот, точнейший из путешественников, в то же время самый неверный из историков оттого только, что в искренний рассказ лично виденного беспрестанно мешает сказки, которые ему рассказывали. Ромуловская волчица, Егерийский фонтан, детство Сервия Тулия, мак Тарквиния, подвиг Брута и много тому подобного, всё это сказки, обольстившие легковерие римлян. Мир имел своё детство, ложно называемое древностью, и в то время человеческий ум создавал эти рассказы, восхищавшие мудрецов, а теперь — когда человечество состарилось — занимающие только детей.
Но самое странное обстоятельство, которого и предвидеть было нельзя, состоит в том, что все эти сказки имеют одну связывающую нить. Внимательно проследя за ней, непременно всегда придёшь к началу её — к Востоку.
Если кто-нибудь из любопытных желает убедиться в этом неоспоримом факте, то пусть обратится к учёным комментариям Панха-Тантра, которые приносят большую честь учёности и проницательности М. Бенфея. Легенды, волшебные сказки, басни, былины, новеллы — всё это идёт из Индии. Она одна даёт всем этим творениям канву, по которой каждый народ вышивает сообразно своим национальным вкусам. Восток предлагает первоначальную тему, а Запад только её варьирует.
Этот факт имеет большое значение для истории человеческого ума. Кажется, будто каждому народу Провидение дало своё назначение, за пределы которого он переступить не может. Греция получила в удел чувство красоты и поклонения ей. Римляне — это грубое племя, родившееся для несчастия мира — создали механический порядок, внешнее послушание и царство администрации. На долю Индии досталась фантазия: от этого народ её по сю пору остался ребёнком. В этом её недостаток, но зато она создала те поэмы первых веков, которые осушили столько слёз и заставили впервые биться столько сердец!
Каким путём проникли сказки на Запад? Не видоизменились ли они сперва у персов? Не обязаны ли мы сказками арабам, евреям или просто тем морякам всех стран, ко торые, как Синдбад из «Тысяча и одной ночи», распространяли их повсюду? Разработка этого вопроса уже нячата и когда-нибудь приведёт к неожиданным выводам. Сравнивая, например, неаполитанский Пантамерон с греческими сказками, изданными два года назад г. Ганом, ясно видно, что Средиземное море имеет свой цикл сказок, в которых постоянно являются Сандрильона, Кот в сапогах и Психея. Последняя сказка пользуется безграничной популярностью. С рассказа Апулея до сказок Перро видоизменяется история Психеи. По большей части герой их является в виде змея или даже свиньи, но первообраз этих сказок всегда проглядывает в этих вариантах. Всё в этих сказках есть: и злые сёстры, мучимые завистью, и нежные красавицы, борющиеся между любовью и любопытством, и тяжкие испытания, ожидающие бедное дитя. Но здесь, как и везде, Греция только даёт поэзию и грацию всему, до чего касается; самый же вымысел принадлежит не ей. Легенда эта живёт на Востоке, и оттуда она перешла в сказки всех народов. Часто она рассказывается иначе: женщина является в образе обезьяны или птицы, а мужчина наказывается за любопытство. Что такое «Ослиная шкура», как не вариант той вечной сказки, которою столько веков убаюкивают больших и малых детей?
Достаточно ли всего того, что я сказал, чтобы дать почувствовать мыслящим людям, что можно, не унижаясь, любить волшебные сказки. Если для ботаника не существует такой травки и такого мха, которые бы ему не представляли интереса и не объясняли бы какого-либо закона природы, то с чего же презирать эти домашние легенды, прибавляющие любопытную страницу к истории человеческого разума.
Философия тут остаётся тоже в выигрыше. Нигде нельзя так жизненно изучить характер одной из могущественных наших способностей — способности, которая, освобождая нас от времени и пространства, выносит нас из нашей обыденной грязи и открывает перед нами бесконечность. В волшебных сказках воображение царствует нераздельно, в них оно ставит свой идеал справедливости и потому, что бы там ни говорили, а сказки — нравственное чтение. Обыкновенно говорят, что в них нет действительности. Потому-то они и нравственны. Матери, любящие своих детей, не засаживайте их рано за историю: дайте им помечтать, пока они молоды. Не закрывайте их сердца первому дуновению поэзии. Ничто меня так не пугает, как резонёр-ребёнок, который верит только в то, что осязает. Эти десятилетние мудрецы бывают в двадцать лет дураками и, что ещё хуже, эгоистами. Пусть дети негодуют с ранних лет на Синюю Бороду, чтоб потом у них осталось хоть немного ненависти к насилию и несправедливости, если даже они и не прямо их коснутся.
