– Садись, брат, садись, – приглашал гопломаха Пилумн, смахивая со стола полой хламиды[103] остатки скудной трапезы попрошаек. – Тут все свои. Ищейкам царя Понта сюда ходу нет.
Видно было, что Пилумн пользуется в обществе, собиравшемся в «Мелиссе», немалым авторитетом.
– Этот горбатый пес! – Пилумн с любовью смотрел на Таруласа. – Случись то, что он задумал… О, боги! – отставной легионер одним духом опорожнил вместительную чашу. – Я бы умер от горя.
– О ком ты говоришь? – Тарулас только теперь почувствовал, как он проголодался; пододвинув к себе истекающую горячим жиром баранью ляжку, он с наслаждением вонзил все еще крепкие зубы в хрустящую подгоревшей коркой мякоть.
– Макробий, будь он проклят! Гнусный кровопивец, сквалыга, каких свет не видывал. Это он нанял меня, чтобы я отправил тебя к праотцам. Прости.
– Кто он?
– Ростовщик. Римлянин. Сын блудницы и вонючего козла… – Пилумн выругался.
– Нанял тебя? – гопломах посуровел. – Мне не приходилось с ним встречаться… – он задумался.
– А и правда, с чего это он вдруг? – Пилумн попытался принять глубокомысленный вид, но это ему удалось плохо – голова его работала куда хуже рук.
– Авл Порций… – глаза гопломаха опасно сверкнули. – Значит, он узнал меня. Увидел. И нанес удар первым… – Тарулас хмуро улыбнулся в ответ на недоумевающий взгляд Пилумна. – Старые счеты. Макробий всего лишь орудие мести другого человека.
– Это опасно? – с тревогой спросил Пилумн.
– Еще как, – Тарулас дружески похлопал отставного легионера по мускулистой руке. – Сегодня я в этом уже убедился, – он подмигнул смутившемуся Пилумну. – А Макробий, судя по всему, дока в таких делах. Знал, кого нанимать. Таких молодцов, как ты, немного.
– Можешь на меня рассчитывать. Я не подведу, – с горячностью сказал Пилумн.
– Спасибо. Не сомневаюсь. Кстати, ты мне, наконец, расскажешь, какие ветры занесли тебя на варварский Восток?
– А… – беспечно махнул рукой отставной легионер, наполняя чаши золотистым вином. – Простая историйка. Ты же знаешь мое везение… Центурионом я не стал, хотя имел все права на этот чин. Свои фалеры[104] я пропил, как и золотой венок за храбрость. Возвратился в Рим с пустым кошельком. Во время заварухи, устроенной врагами Тиберия Гракха, отправил в Эреб[105] богатого всадника[106]. Ну и, сам понимаешь, решил, что золото ему ни к чему… Погулял всласть. Эх, были времена! –блаженно улыбаясь, он допил свое вино.
Тарулас последовал его примеру. Вино в высокогорлом кувшине и впрямь оказалось отменным. Сабазий, издали украдкой наблюдающий за Пилумном, вздохнул горестно, словно застонал – этот римлянин пьет, будто вол, а свои счета оплачивать забывает.
– Но вскоре я попал, словно кур в ощип, – продолжил рассказ Пилумн. – Денарии мои сплыли, как вешние воды, меня разыскали родственники покойника… Короче, пришлось бежать из Рима. Нанялся я в охрану к одному купцу. Служил у него почти три года. В Никомедии[107] подрался с ночной стражей, ранил двоих – и попал в эргастул. Откупиться было нечем, а купец, дерьмо собачье, даже не попытался вытащить меня из ямы, удрал восвояси. Нацепили на меня ошейник раба, заковали в кандалы и отправили в каменоломню. Бежал, скитался в горах. Притащился в Синопу, весь в струпьях, как дохлятина. Сабазий свел меня с Макробием. С тех пор он мной покровитель, – невеселая улыбка промелькнула на квадратном лице бывшего легионера.
– Ростовщик Макробий… – Тарулас задумчиво поглаживал рукоять махайры. – Послушай, Пилумн, мне нужно с ним встретиться.
– Зачем? Я эту горбатую вонючку и сам придушу, – Пилумн с силой сжал широченной ладонью медную чашу и смял ее в лепешку.
– Не стоит спешить. Успеется, – восхищенно покачал головой гопломах, глядя на бесформенный кусок меди. – Макробий, похоже, знает многое. А мертвые, как тебе известно, глухи и немы…
Тем временем в харчевню зашел бродячий музыкант-кифаред в поношенной экзомиде[108]. Угостившись вином, он настроил кифару[109] и ударил по струнам. Подгулявшие завсегдатаи раздвинули столы и несколько гетер закружили в буйном вакхическом танце. В открытую дверь «Мелиссы» вливался свежий воздух, и бассары женщин казались парусами судов, попавших в штормовое ненастье.
ГЛАВА 6
Митридат Евергет от ужина отказался. Он съел немного сушеных фруктов в меду и запил ключевой водой из священного источника, в которую было добавлено несколько капель дорогого фасосского вина. На завтра был назначен прием римского легата, и царь Понта перед вечером принес посвятительные жертвы в храме богини Ма. Когда главный жрец Даипп полосонул бронзовым ножом по горлу черного козла с белой отметиной на лбу, кровь, ударив ключом, неожиданно обрызгала плащ царя, стоявшего чересчур близко к жертвенному камню. Митридат едва не свалился без чувств. Ему в этот миг почудилось, что поры тела раскрылись, и его кровь просочилась сквозь одежды. До самого ужина он ощущал, как мириады иголок покалывают кожу, постепенно скапливаясь где-то под сердцем.
Когда царя облачали в ночные одежды, он вдруг почувствовал режущую боль в желудке. Испуганный постельничий помог Митридату Евергету добраться до спального ложа и побежал за лекарем.
Иорам бен Шамах застал владыку Понта в беспамятстве. Царь лежал на полу в разорванных одеждах, изо рта текла мутная пена, лицо исказила гримаса нестерпимой боли.
– Воздуха! Откройте окна! – вскричал иудей. – Помогите! – он попытался поднять Митридата.
Начальник телохранителей Арторикс и постельничий подхватили царя под мышки и уложили на постель. Внимание лекаря привлекли сушеные фрукты в меду – небольшое блюдо с остатками скромной царской трапезы стояло неподалеку от ложа на невысоком круглом столике. Иудей бросился к фруктам со стремительностью коршуна, понюхал, лизнул подогретый мед и тут же с омерзением сплюнул.
– Кто?! – обернулся лекарь к постельничему. – Кто готовил?! – показал на фрукты. – Бакхий?
– Н-новый п-повар… – заикаясь от страха, выдавил из себя постельничий.
– Арторикс! Перекрыть все выходы из дворца! Всех под стражу! Паппия немедленно сюда!
Галл все понял. Словно тисками сжав руку помертвевшего постельничего, он потащил его за собой. Тот не упирался, ковылял заплетающимися ногами, обреченно ссутулившись.
Когда в опочивальню царя вошел запыхавшийся Паппий, лекарь уже сумел напоить пришедшего в себя Митридата отваром трав, и владыку Понта рвало.
– Цикута… – тихо и коротко ответил иудей на немой вопрос своего ученика.
