— Господин полковник! Разрешите доложить — господин Манзырев, по вашему приказанию, доставлен.
— Пусть зайдет. Вы свободны, господин майор.
Я вошел. Дверь за моей спиной тихонько щелкнула, и сопровождающие остались в коридоре. Большой, метров 50 кабинет, хорошая кожаная мебель. Радиоприемник в углу на низком столике. Хозяин кабинета стоял ко мне спиной около окна и курил в форточку.
— Садись… дядя Саша, — сказал он, не оборачиваясь. — Поговорим?
Он повернулся к столу и загасил сигарету в пепельнице.
— Здравствуй… Барин. Или тебя уже как-то иначе ТУТ называть надо?
— Нету больше Барина, дядя Саша. Нету. Кончился весь, еще там во дворе.
— Так кто же ты теперь? И, что это вообще тут за шарашка?
— Полковник Генрих Ланге. Военная разведка — абвер. Слышал?
— Да, откуда ж. Полковник… Эк, залез то! Не страшно?
— Не залез, дядя Саша. Вернулся. Домой.
— Так, подожди… Ты немец, значит?
— Чистокровный. Всегда им был и им же и помру.
— Во, значит как… А что же ты тогда на зоне-то делал? Туда-то ты как попал?
— Разные бывают случаи, дядя Саша, разные. Иногда и чужое на себя брать приходиться, чтобы живым остаться.
— Не понимаю — я помотал головой. — Не слыхал я раньше про такие штуки.
— И я, дядя Саша, много про что не слыхал. Однако вот, пришлось научиться.
— Ты и по-русски, как я говоришь, а выходит — немец.
— Не нравиться?
— Непонятно. Странно как-то и непривычно.
— Тут каждый второй так говорит. Майор вон, так тот, вообще в школе учителем работал.
— В школе?
— Ну, да. В Белостоке. В обычной средней школе, детей до войны учил.
— А потом, значит, к вам пришел.
— Не пришел. Вернулся.
— Как ты?
— Как я. Только не так кроваво это у него вышло.
— Да, уж — я скрипнул зубами. — Если б не эта…. Если б не Иголка…Попадись он мне…
— Не только тебе, дядя Саша, не только тебе. Он бы здесь у меня пол насквозь бы прогрыз, аж до подвала, веришь?
— Верю. Злой ты, как я погляжу.
— Не злой я, дядя Саша. Справедливый. А что, у нас по справедливости за предательство полагается?
— Пику в бок — и в аут.
— Хм-м… Ну, так тоже можно. Хотя и другие способы есть. Пить будешь?
— Буду, конечно. У тебя тут, поди, не самогоном поят?
— Обижаешь… В таких хоромах — да самогон?
Ланге потянулся рукой к столу, что-то там нажал. Из неприметной двери, справа, беззвучно возник коренастый солдат. Быстро расставил на приставном столике рюмки и тарелочки с закуской. И также, беззвучно исчез. Мы присели к столу и Ланге плеснул мне водки. Себе тоже налил и мы, не чокаясь, выпили.
— Слышь, Барин…. Тьфу ты, даже и не знаю, как тебя сейчас величать-то?
— Наедине и Генрихом можешь. А на людях — господин полковник.
— Ага, понял. Ты, вот скажи, на кой я тебе сейчас-то сдался? Сызнова бежать ты вроде уже и не собираешься?
— Ты мое хозяйство видел?
— Откуда же? Мы только по этой дорожке через лес проехали и все. Ничего я, кроме леса и ворот не видел.
— Тут у меня народу нехило. Даже и твои знакомые есть.
— Это какие же у меня ТУТ знакомые есть? Откудова им тут взяться-то?
Ланге усмехнулся, снял телефонную трубку и бросил туда несколько слов.
— Вот сейчас и посмотришь.
В дверь постучали.
— Разрешите? Господин полковник, унтер-офицер Дьяченко по вашему приказанию прибыл!
Я обернулся.
На пороге стоял… 'Длинный'. В немецкой военной форме.
— Знакомы? — усмехнулся Ланге.
— Видел я его — ответил я. — Не убедил он меня.
— Это почему же?
Так, про сигареты и сытость помолчим, слишком уж нетипична такая подозрительность для бывшего зека. Или в норме?
— Говорит он не так. А, второй, которому я поленом заехал, тот командные нотки в голосе прятать не научился. А сам, даже и не в законе. Не по масти ему так борзеть, молод ишшо.
— А ведь еще что-то есть — прищурился Ланге. — Да?
— Есть — кивнул я головой. — Он мне тогда сказал, что они лампочку кокнули, так?
— Так — подтвердил Дьяченко. — А что тут неправильно?
— А то, что она через два часа снова горела.
— Так постовые и ввернули новую лампочку.
— Ага! И НОЧЬЮ осколочки подмели? Я специально утром посмотрел, не было там ничего. Договорились вы с ним, вот они и свет погасили.
Дьяченко открыл рот и снова его закрыл. Промолчал.
— Понял? — посмотрел Ланге на него тяжелым взглядом. — А на ТОЙ стороне такой ляп в могилу тебя сведет. Да и не одного тебя. Свободен!
Дьяченко молча козырнул, повернулся через плечо и вышел.
— Остальные тоже твои?
— Мои, — кивнул Ланге. — Но, этот старший был.
— Ну, те вообще лохи.
— Знаю. Вот и займись ими, дядя Саша. Да, и кроме того, сколько у тебя побегов?
А сколько их? Крест вспоминал про 4, но надо полагать, это не все. А — была не была!
— 8.
— А жмуров?
— Не считал, но десятка два точно есть.
— Да, ну?
— Ну, может и больше.
— Тебе и карты в руки. Жизнь ты знаешь, п о р я д о к тоже. Вот и натаскай ребятишек моих. А я уж в долгу не останусь. Мое слово крепкое.
— Чему я их учить должен?
— Как по жизни себя ПРАВИЛЬНО вести. Что кому говорить, как себя вести на зоне и в жизни. Чтоб не один опер не расколол, что перед ним не зек.
— Ну, это смотря какой, опер будет. Ежели такой, как тот капитан — то тут и мне ловить неча.
Ланге помрачнел, плеснул нам обоим водки.
— Такой — вряд ли. Он такой же капитан, как я генерал.
— Не понял?
— А он и не опер вовсе. Он по мою душу приехал. Из контрразведки он.
— А чего ж он тогда в капитанских петлицах форсил? И все вертухаи перед ним тянулись?
— Ему зеленкой лоб кому помазать — как тебе чихнуть. Меня он искал, точно тебе говорю. Знали они, что в этапе немецкий разведчик, да не знали кто именно. Вот и шерстили всех подряд.
— Во как…
— Да. Не прорвись тогда мотоциклисты к тюрьме вовремя — кирдык нам всем был бы.
— Вот, значит как оно все складывается… Да уж, поговорил бы я с ним ТЕПЕРЬ.
— Опоздал, дядя Саша. Они, когда на прорыв пошли, под пулемет попали, вот его и… Не рассчитали они, с расстрелом затянули. Им бы нас по камерам кончить, а так… Все по порядку сделать хотели, вот и упустили время.
— Так я слыхал и тебе досталось?
— Было дело. В ногу прилетело и уже лежащему — в руку.
— Эк…
— Да. Хорошо врача быстро организовали, а то истек бы я там кровью и все.
Мы помолчали.
— Так как, дядя Саша? Пойдешь к нам?
— А куда ж я теперь-то денусь? Взялся за гуж… Два раза все едино к стенке не поставят, так что нет у меня другого пути.
— Ну, к стенке тебя ТЕПЕРЬ поставить не так уж и просто будет. Абвер своих не сдает.
— А как я на работе все объясню? Меня вон, с каким конвоем повезли-то?
— А так и объясни. Возили мол, на допрос.
— Это на двух-то машинах?
— Так и не лоха, какого кончили. Целый генерал погиб.
— Это ты случаем не про того, которого партизаны из леса подстрелили?
— Про него. Только не партизаны это были.
— А кто ж тогда? Говорили, что из леса напали.
— Ага. И по воздуху, как птички, 100 метров пролетели, снегу не помяв.
— Не понял?
— Стреляли по нему, действительно — из леса. Солдата одного положили. Ты, вот скажи мне, смог бы ты из своего нагана за сотню метров человеку в лоб попасть?
— Да, и я не смогу и никто другой не сможет.
— Вот. А из леса никто к дороге не подходил, следов нет, снег нетронутый лежит. Значит, несколько человек работало. Одни его тормознули, а как встали машины, так другие и добили.
— Вот оно значит как…
— Вот так. Ищем мы их, тут они, где-то совсем рядом сидят. Генерал внезапно выехал, про поездку никто чужой не знал.
— Интересно, а ты-то, откуда это знаешь? Вы ж, как я понял — разведка? А тут, скорее гестапо искать должно, это ж вроде как их дело-то?
— Они и ищут. Только генерал от нас выехал, смекаешь?
— Ух, ты…
— Вот тебе и ух. Ладно. С этим все.
Ланге встал и прошелся по кабинету.
— Представление я на вас сегодня же и отправлю. Не обижайся, порядок такой. Кандидатуры ваши должны сначала в Берлине утвердить, потом уж и наше ведомство здесь приказ издаст. Будешь готовить таких вот — он кивнул головой на дверь. — Как этот Дьяченко, лопухов. Чтоб не слишком уши развешивали. Жить будешь тут. В городе, как я понимаю, тебя ничего не держит?
— Нет.
— Вот и славно. Но, недельку поживешь пока дома, пока не утвердят твою кандидатуру. Ходи на работу, живи как обычно. Будет приказ — перевести тебя в гебитскомиссариат.
— Это еще куда?
— Тебе не все едино? Далеко это. На самом деле — сюда тебя привезут.
— Понял.
