Для моей подруги наступили страшные времена. Она-то думала, что ребенок вскоре вернется к ней, надеялась начать новую жизнь. Откладывала деньги, чтобы купить собственную квартиру и поселиться там с сыном. У нее было большое любящее материнское сердце, и не ее вина, что ей пришлось зарабатывать таким способом.
Эта история оставила глубокий след в ее душе. Она тяжело страдала последующие годы. Никому не пожелаю пройти через такие испытания. К счастью, сейчас у них с Лонни хороший контакт. Но что ему наговорила приемная мать, как она запудрила ему мозги – это просто немыслимо.
Детство у Лонни было одиноким. Ему не разрешали играть с другими приемными детьми Нигтевехта, «потому что они плохие». Эта ехидна наговорила ему кучу лжи, все для того, чтобы получить больше денег. Она говорила, что в Вилле-аан-де-Вехт – там, где росла моя старшая, – живут только скверные люди и дети проституток. А между тем у нее дома, образно говоря, ножи летали над столом, и муж был отнюдь не добряком. Впрочем, потом они все равно развелись. Эта надутая гадина считала себя «спасительницей» ребенка шлюхи. Она вцепилась в него как бульдог. Организация по защите прав ребенка сделала доброе дело, да…
Лонни хорошо учился. Сейчас он работает в авиакомпании KLM и летает по всему миру. Он видится со своей приемной семьей и регулярно навещает Элли. Но, честно говоря, бедняжка так и не оправилась от того удара. Слишком несправедливо с ней обошлись как с матерью, заклеймили шлюхой до конца жизни. Время от времени она прикладывается к бутылке – это помогает ей поддерживать бодрость духа.
Так вот… Шлюха. Говорят, проститутки не отличаются тонкостью чувств и не испытывают душевной боли.
И прав мы тоже не имеем. Мы ведь всего лишь шлюхи, что с нами считаться?
Мы с Мартиной часто приезжаем повидать Элли и ее сестру. И отлично проводим время, смеясь как прежде, вспоминая прошлое и болтая о разной ерунде.
Пишите заявление!
Мартина, 2010
Раннее утро. Я в борделе одна. Перед витриной останавливается незнакомец и жестом спрашивает: сколько? «Пятьдесят», – отвечаю я. Он входит, и мы идем в заднюю комнату.
Я очень спокойно спрашиваю:
– Не хочешь заплатить?
– Не хочу, – говорит он.
И хватает меня за горло.
– Я убью тебя!
Бьет кулаком в челюсть и снова шипит:
– Я тебя прикончу!
Мой мозг словно взрывается. В голове пусто. Через мгновение я возвращаюсь к реальности и принимаюсь вопить. Он хватает меня за шею сзади, но я прижимаю подбородок к груди. Этот тип силен, я отбиваюсь что есть сил. Стараюсь не впадать в панику. Вдруг чувствую, что сознание «плывет». Судорожно молочу руками, пытаясь ухватиться за что-нибудь. Хватаюсь за стул, собираю все силы, разворачиваюсь и бью коленом по яйцам. Он кричит от боли, я тоже ору во всю глотку. Ура, сюда бегут люди! Мерзавец отпускает меня и бросается наутек, я – за ним, призывая прохожих схватить его.
Увы, никто не успел ничего понять: он удирает. А мне даже некому пожаловаться, не на кого опереться. Никакой поддержки…
Полиция говорит:
– Пишите заявление.
Скажите пожалуйста! Ну да, в квартале есть камеры наблюдения, но что от них толку? Случись что, обо мне просто скажут: одной больше, одной меньше. Им не понять. Я одна. Другие девочки тоже ничем не помогают. Все как раньше, когда мы шли на все, чтобы подцепить клиента. Даже мы сами говорим «минус одна цыпочка на панели».
Иногда мы недостаточно внимательны. А ведь нужно всегда быть настороже, всегда сохранять бдительность, всегда спрашивать себя: «Чего на самом деле хочет этот тип?»
Я однажды еще раз вляпалась в подобное дерьмо. Он тогда не стал снимать куртку. Мне показалось это странным, так что я не стала подходить очень близко и сказала:
– Раздевайся!
Я всегда проверяю, нет ли у них за пазухой пистолета или ножа.
Он снял куртку, и я чуть не рухнула: он был весь в татуировках! Я испугалась. Что ему от меня нужно? Он держал руки в карманах и брюк тоже не снимал.
– Нет, так не пойдет, – произнесла я. – Вот, забирай деньги и уходи.
Он ушел, очень недовольный. Я же была рада-радешенька. Я не готова так рисковать из-за денег.
Иосиф и Мария звонят в колокола
Луиза, 1965
Почему бы мне об этом не рассказать? Правду трудно проглотить, что ж, а я лучше перевариваю, когда рассказываю…
Стояла осень, начался листопад. Я вышла на панель. Стояла, опираясь спиной о дверь. Был воскресный полдень, звонили колокола церкви Ауде-Керк. Мимо прошел священник в красивом коричневом одеянии, из-под него выглядывали сандалии. Пятью минутами позже он вернулся. Подходит ко мне и спрашивает:
– О Мария, можно пойти с тобой?
Я подумала: «Этого гуся мне еще не хватало! Может, мне потом ему исповедаться?»
– О Мария, Мария, пожалуйста!
– Хорошо, отец, если вы заплатите сотню флоринов.
– Разумеется, – просто ответил отец Иосиф.
– Что ж, Иосиф, пойдем к Марии в комнату.
Я смутила его. Он спросил:
– Мария, поможешь мне звонить в колокола?
– Не вопрос. А красиво ли они звонят?
Что ж, он решительно взялся за свои колокола и свое кропило. Ничего себе! Удержать его богатство можно было лишь обеими руками!
– Надо же, как природа тебя побаловала! И чего же ты хочешь?
– Хочу, чтобы мы делали это стоя, Мария.
– Как скажешь, Иосиф. Пойдем-ка.
И я занялась колоколами Иосифа, и звон стоял что надо. Вскоре он закричал:
– Мария! Мария!
– Что такое?
– Споем вместе «Аве Мария».
И он завопил во весь голос:
– Мария, пой со мной!
Он пел, колокола звонили, и с воплем «Пресвятая Мария!» он кончил.
Позднее, за чашечкой кофе, отец Иосиф рассказал, что он – старший сын в семье, что родные страшно гордятся тем, что он стал священником. Но на самом деле это не было его желанием. Ему пришлось уйти в монастырь. Отец Иосиф был влюблен в девушку и никогда ее не забывал.
Какое отсутствие свободы! И еще это целомудрие. Кому оно нужно? Ты говоришь об удовольствии мысленно оказаться в постели с Марией. Это не по-человечески. Что удивительного в том, что церкви пустуют? Прошло столько времени с тех пор, как Рим пересмотрел отношения между мужчинами и женщинами, в монастыре и за его пределами. Даже мужчины-мужчины и женщины-женщины могут проповедовать – и делать это с честью.
Запрещено!
Мартина, 2011
– Нет, мефрау, я не имею права на оргазм.
Я всякий раз возношу его на седьмое небо – мне это проще простого, – и всякий раз он орет:
– Нет, мефрау, мне нельзя испытывать оргазм! Мне нельзя испытывать оргазм!
Он стыдлив и не раздевается во время секса. И пока я ласкаю его, кричит все громче и громче:
– Нет, нельзя!
Тогда я оставляю его в покое, и он уходит. Это нормальный, самый обыкновенный голландец, сильный и здоровый, он приходит ко мне регулярно. Однажды я не выдержала:
– Почему ты все время повторяешь, что тебе нельзя испытывать оргазм?
Запрещено!
– Я верующий.
– И что с того? Это причина, что ли? Я тоже верующая. И мне – можно. По-моему, это просто глупо.
– В моей религии это грех, поэтому я и боюсь оргазма.
– А тебе он пошел бы на пользу. Я не подкалываю. Давай-ка помогу. Ложись и сними одежду.
Он испуганно раздевается. Ходит ко мне вот уже шесть лет, а я впервые вижу его обнаженным. Он хорошо сложен. Не придерешься. И дрожит как осиновый лист!
– Да что с тобой такое?
– Меня это пугает.
– Ничего страшного тут нет. Ты красивый парень, все отлично.
– Да?
– Конечно.
Устав от его нытья, я хватаю его «дружка» и принимаюсь за дело.
– Ох, мефрау, как хорошо… Я больше не могу… Можно мне кончить?
– Еще как можно. Если ты сейчас не кончишь, то я просто не знаю, что с тобой еще делать.
И он кончает.
И небо не падает ему на голову. Он смотрит на меня с облегчением:
– Ох, мефрау, до чего ж это хорошо! Вы так любезны. Большое вам спасибо.
Мария и раввин
Луиза, 1966
Сегодня я начала позже обычного. И сразу же – бинго! Выглянула на улицу, а там идет компания мужчин, и среди них – раввин. Красивая черная шляпа, локоны у висков, отличный костюм. Он отделился от товарищей и вошел ко мне.
– Добрый день. Можно сюда?
– Разумеется. Проходите в комнату.
Раввин снял шляпу. Под ней обнаружилась кипа, ее он оставил. Аккуратно повесил одежду на вешалку. Но тонкую хлопковую сорочку снимать не стал. Я ему тогда говорю:
– Ребе, делайте как считаете нужным, никаких проблем.
Он заплатил, и мы легли в постель. Прежде всего он прикрыл глаза и прошептал какую-то молитву. Я протянула презерватив, он его натянул, и мы приступили к делу. Этот шалун оказался крупной рыбой! Он умело использовал свои деньги, и мы долго занимались сексом.
