– Эй, ты чего задумал? Вылезай оттуда.
Снова хватаю его за загривок и тащу к кровати.
– Грязная женщина, я знаю, вы хотите делать со мной плохие вещи!
– О да, – говорит тетушка, – это мама с папой меня попросили.
Он сидит на краю кровати и сосет большой палец.
– Давай шустрей, гадкий мальчишка. Раздевайся! И вытащи палец изо рта.
– Не хочу.
– Да ладно, это не так уж плохо.
– Нет, это отвратительно!
– Встать!
Он поднимается и медленно снимает с себя одежду. Я толкаю его на кровать.
– А теперь слушай хорошенько. Здесь я командую, ясно?
– Да, тетушка.
Мы вытягиваемся на кровати. Он ласкает меня. Внезапно он чувствует вкус к происходящему и страшно возбуждается. Старается изо всех сил, чтобы угодить.
– У меня хорошо получается?
– Ты правда очень способный мальчик. Видишь, как здорово все выходит.
– Тетушка, я думаю, что вы и правда грязная женщина.
Но мальчик утратил способность трахаться.
– У вас еще остался тот приборчик?
– Конечно, малыш.
Тетушка вытаскивает старый массажер «Филипс» со спиральным проводом. Он ревет, как пылесос, зато его вибрации очень приятны. Кладет его на пенис. Детка кончает очень быстро. Мы прощаемся.
– До свидания, тетушка. Я приду еще, когда папа с мамой снова пошлют меня за покупками.
Орел или решка
Луиза, 1975
Слышу стук в оконное стекло. Я только что приехала на Ауде Ньивстраат и еще не успела прибрать в комнате. Выхожу посмотреть, кто пришел, и вижу двух бугаев. Впрочем, вид у них мирный. Спрашивают, можно ли им войти.
– Ну конечно, входите!
– Мы видели, как ты идешь по улице, и подумали: эта цыпа такая аппетитная!
– Спасибо. Меня зовут Мария. А вас?
– Я Лу.
– Франк. Мы из Лимбурга.
Даже не уточни он, я все равно успела расслышать мягкое «г», типичное для жителей южных регионов.
– И что же желают господа?
Они переглянулись и ничего не ответили. Стоят как два истукана.
– Давайте говорите. Я же вас не съем.
Тогда Лу произнес:
– Мы хотим сыграть в «орел или решка». Кто выиграет, тот получит вас.
– Отлично, моя копилка готова.
Они вытаскивают флорин.
– Ты что выбираешь?
Франс выбрал орла, Лу – решку. Я подбросила флорин, поймала его и зажала в кулаке. Мы с любопытством переглянулись, и… это был орел. Итак, выиграл Франк. Но я задала себе вопрос: а чего же хочет Лу? Они решили, что один будет заниматься сексом, а второй – мастурбировать, глядя, на что способен его приятель.
– Ну, парни, судьба уже все решила, вам осталось только заплатить – и орлу, и решке.
Они расхохотались.
– О, точно, прости. Мы уже приготовили достаточно орлов и решек.
Франк дал мне сто пятьдесят флоринов за обоих.
– Хватит этого, Мария?
– Хватит. Раздевайтесь, складывайте одежду на стуле. Я приготовлю презервативы.
Они оба были хороши: крепкие, с кудрявыми темными волосами. Настоящие крестьяне с юга. Сначала мы все трое легли на кровать, они нежно ласкали меня. Минут через десять Лу поднялся. После всех наших ласк ему стоило немалых усилий держаться прямо. Я подумала: «Все идет по плану». Франк тоже приподнялся, его член пришел в полную готовность.
– Тук-тук, Мария, можно войти?
– Входи без стука, Франк.
Он не был новичком в этом деле, так что Лу мастурбировал вдохновенно. Кровать скрипела просто непристойно громко!
Все шло как нельзя лучше.
Когда все завершилось, парни сказали:
– Спасибо, это было потрясающе!
– Передавайте привет своим, здоровяки.
– Чего?
– Говорю, передавайте привет своим от Марии из квартала «красных фонарей».
– Хорошо, Мария, так и сделаем.
Они ушли, держась за бока от смеха.
– Чао!
– Пока!
Наш уютный уголок
Мартина, 1978
Спустя почти десять лет работы на Аудезейтс Форбургвал мы перебрались на улочку между Сингел и Спуйстраат. В то время там было девять борделей, все они принадлежали бывшим проституткам: Китти, Катя, Мария, Ханни, Эмми, Вайс. Они знали все нюансы профессии и хорошо заботились о девочках. Поскольку они в большинстве случаев жили в комнатах над борделем, то были в курсе всего происходящего.
Я работала у Марии, первый этаж, комната номер шесть. Лу работала у Кати. Но нас уже достало вкалывать на кого-то, мы многие годы мечтали о том, чтобы самим открыть бордель. Каждый раз мы оказывались с носом. От мафии Валлена мы предпочитали держаться подальше. Другие девочки не отказывались время от времени пропустить с ними по стаканчику, но у нас-то были дети, так что завтра с утра мы обязаны быть в форме. Дети Лу уже уехали из Нигтевехта, а я все эти годы вместе с Яном сама заботилась о своих. Тогда нам приходилось работать шесть дней в неделю. Так что мы подыскивали бордель, где сами могли бы планировать свое время.
Нам предложили заведение на Коестраат, маленькой улочке, пересекавшей Кловениер-сбургвал и Ахтербургвал, недалеко от Ньивмаркта. На этой улочке толпились проститутки, работавшие в основном у дверей. Гостей они принимали в номерах на втором этаже.
Наш новый бордель находился в центре этой улицы, в доме под номером четырнадцать. Там раньше располагался вещевой склад и местный магазинчик. В наш первый визит он был забит лестницами и ведрами мойщиков окон. Пугающее впечатление. Нужно было все переделывать.
Бывалые хозяйки борделей объяснили нам, как нужно все устроить. Сначала аккуратно заняться внутренними работами, потом быстро вставить стекла и начать открываться по выходным.
Это заняло некоторое время. На крыше торчала длинная радиоантенна. Пожарные приехали снимать ее и оставили нам записку: нужно было также установить новые коллекторы, а это значит – вести земляные работы. Хорошо, что мой муж Ян был на все руки мастер. В конечном счете у нас ушло два года на ремонт силами мастеров, родственников и друзей. Мы смогли открыться только в 1978 году.
В борделе была приемная, номера с крепкими широкими кроватями – шире обычного, ванная и кухонька.
Наше заведение считалось «условно разрешенным», тогда вопрос о закрытии домов терпимости еще не поднимался, это случится только в 2000 году. Но местные хозяйки порой устраивали неприятные сюрпризы. Была, к примеру, такая мадам по кличке Лошадиная Голова, она сдавала комнаты ниже по улице. Когда ей что-то ударяло в мозги, она делалась невыносимой. В день, когда мы открылись, она приперлась в стельку пьяная, уснула на новом кожаном диване. Через несколько часов нам пришлось просить, чтобы ее вынесли вон.
Впрочем, такая мелочь не могла испортить нам праздник. Мы были полны гордости оттого, что обрели свой уютный уголок.
Тяжелоатлет
Луиза, 1979
Весь путь от Харлема Нелис проделал на велосипеде. Он следовал за нашими перемещениями. Из Аудезейтс на Ауде Ньивстраат, оттуда – на Коестраат. Он знал, где нас искать…
– Можно мне оставить велик внутри, Долли, и пойти с тобой? Я бы задержался на часок.
– Конечно. Как ты хочешь. Но что с тобой такое? Тебе как будто тяжело идти.
– Ну да, верхом на велосипеде было проще. На седле-то хорошо разместить и мои «фамильные драгоценности», и мои гантельки.
– Вот зачем тебе такое широкое седло. А помимо этого все нормально, Нелис?
– Я бы выпил стакан воды.
– Присаживайся.
– Нет, спасибо.
– Почему нет?
– Ты же знаешь, я на себя навьючил кучу всего.
– Отлично. Ну показывай, что у тебя там.
Нелис снял штаны. На его члене висели две гирьки. Они были закреплены на ремешках, которые обхватывали член и яйца – те тоже были оттянуты вниз гирьками.
– Да уж, ты и впрямь навьючил на себя кучу всего.
Нелис, согнувшись, посеменил в комнату, поглядывая на меня с надеждой. Зрелище напомнило мне весы продавца овощей.
– У меня в сумке еще две гирьки, можешь принести?
– Конечно. Что ты собираешься с ними делать?
– Хочу добавить весу на мои шары. Я каждый день выполняю это упражнение. Прикрепи их, пожалуйста, сюда.
– Ладно.
Подвешиваю гирьки к яйцам. Каждая гирька весит примерно полкило. «Черт, у него же не поднимется», – думаю я.
– Ты забавный, мой тяжелоатлет. Смотри, чтобы у тебя кое-что не оторвалось.
Нелис обходит комнату, волоча ноги. Потом, утомившись, осторожно садится в кресло и просит чашечку кофе.
– Поможешь мне, Долли?
Я снимаю две гирьки, и Нелис убирает их в сумку. Оставшиеся две прячет в штаны.
– Знаешь, Долли, я собираюсь продолжать упражняться с весом. Так натренирую нужные мышцы, что смогу выстреливать спермой, когда захочу.
– Ух ты. Ладно, умелец, до скорого.
Нелис забирается на велосипед и, очень довольный, отбывает. Будет крутить педали до самого Харлема, сидя на своем широченном седле.
Никакой помощи
