Спереди донесся скрипучий голос Долла:
— Шире шаг! Мы не можем тащиться весь день. Скоро стемнеет.
— Пошел ты к… — прокричал один солдат. Другие поддержали его в столь же красочных выражениях.
— В чем дело?! — воскликнул Долл.
Блонди и я догнали его первыми. Он ждал нас; его красное веснушчатое лицо блестело от пота. Томас стоял рядом с каской в руке и вытирал рукавом пот. Не знаю, было ли у Долла такое красное лицо от жары или от еле сдерживаемого гнева.
— Хочешь что-то сказать, Гласс?
— Ничего.
— Выкладывай мне в лицо, слышишь!
— Он ничего не сказал, — вступился Блонди.
— Тебя не спрашивают, бездельник!
— Легче, капрал, — спокойно сказал Томас.
— Заткни свою пасть! И не зови меня капралом. Ты не какой-нибудь лейтенантишка.
Томас удивленно посмотрел на него:
— Спокойно, парень. Не нарывайся на лишние неприятности. Мало, что ли, у тебя их было?
— Я пока еще командую и не хочу больше слышать никаких возражений от этого сброда. — Долл поглядел мимо нас на столпившихся в траве солдат. — Нам осталось еще четыре-пять часов ходу. Так обстоит дело, и чтобы больше никто не смел брюзжать. Вам еще предстоят большие неприятности, когда вернемся. Понятно? И мы еще не избавились от чарли. Пикник еще не кончился. Гуки бродят по всей этой сволочной долине. — А теперь построиться в линию — и шагом марш!
Он повернулся к нам спиной и зашагал через траву. Томас, надев каску, пошел следом.
— Всадить бы пулю в его поганую толстую рожу, — сказал какой-то солдат.
Кто-то еще проворчал. Я отвернулся от их ненавидящих лиц и пошел за Блонди.
Покрытое травой поле казалось бесконечным, и я подумал, что наше задание тоже бесконечно. Трудно было поверить, что прошло меньше двух дней, с тех пор как мы вышли из лагеря. Моей натерпевшейся страха голове и ноющему телу казалось, что прошел целый месяц.
Неожиданности случаются во Вьетнаме так быстро, что не успеешь моргнуть глазом, — быстрее, чем успеешь выстрелить из винтовки. Прошло пять минут, и продвинулись мы на каких-нибудь пятьдесят метров после накачки Долла, как справа затрещали автоматные очереди и в траве засвистели пули. Мы уже лежали на пузе, когда один солдат закричал: «Чарли строго справа!» Это был запоздалый сигнал, к тому же сквозь густую траву ничего нельзя было увидеть. Долл заорал, чтобы мы не стреляли.
Мы лежали не шевелясь и слушали. Огонь прекратился, потом возобновился и снова стих.
— Два вьетконговца, может быть, три! — закричал Долл.
Они не могли видеть нас, так же как мы их, однако, будучи в меньшинстве, все же решили напасть. Я не мог понять почему. Тактика противника была мне непонятна. Долл передал, что сейчас откроет огонь, и приказал всем стрелкам встать и прочесать огнем поле по дуге в сорок пять градусов. Когда затрещала первая очередь, мы вскочили и открыли сосредоточенный огонь из восемнадцати автоматических винтовок. Весь огонь был в одну сторону. Ответного огня не последовало. Солдаты перезаряжали винтовки и продолжали стрелять. Я выпустил магазин в воздух, как раз поверх травы. Это принесло мне удовлетворение.
Через три-четыре минуты Долл приказал прекратить огонь. Поле снова стало тихим, мирным и чужим. Мы слушали, ожидая ответного огня противника. Но его не последовало. Долл был уверен, что мы убили вьетконговцев, и поспешил один через траву к тому месту, откуда стреляли. Это показалось мне глупым, но к тому времени никакие поступки Долла меня уже не удивляли. Однако меня удивило, когда через минуту за ним последовал Томас. Все остальные оставались на месте и ждали. Вдруг мы услышали одиночный винтовочный выстрел, а потом короткую автоматную очередь, и снова наступила тишина. Блонди с тревогой взглянул на меня. По всей цепочке солдаты беспокойно забормотали, недоумевая, что случилось. Мы ожидали новой вспышки огня, но ее не было. Наконец мы услышали шорох в траве и голос Томаса:
— Это я. Не стрелять!
В траве показался Томас; тяжело дыша, он хлопнулся на землю рядом с Блонди и со мной.
— Что случилось? — спросил Блонди.
— Один из гуков убил Долла. Гук лежал, притворившись мертвым, и, когда Долл отвернулся, выстрелил в него из винтовки. Я прикончил его. Там еще двое убитых.
— Бог ты мой! — воскликнул Блонди. — Спятил он, что ли, лезть туда? Сам напросился.
— Да.
— Тебе повезло.
— Да.
— Что же теперь делать?
Томас глубоко вздохнул.
— Вы с Глассом возьмите Долла. Отнесем его в лагерь. Нечего ждать вертолета. Капрал всего метрах в тридцати. Я вызову лейтенанта и расскажу ему.
Блонди кивнул мне:
— Пошли.
Взволнованный, я пошел за ним через траву. Мы увидели Долла, лежащего на животе. У него был снесен весь затылок. Рядом с ним лежал на спине вьетнамец. Его мертвые глаза уставились на меня. На лбу, чуть выше переносицы, зияло круглое пулевое отверстие. Оно было похоже на третий, сердито глядящий глаз. Он мог быть старшим братом мальчика, убитого на берегу реки, — так велико было сходство. Два других убитых вьетнамца в черных пижамах, съежившись, лежали в траве голова к голове, как будто спали.
Не говоря ни слова, мы перевернули Долла на спину. Я взялся за ноги, Блонди — за руки, и мы понесли его через траву. Он оказался гораздо тяжелее, чем я ожидал. С каждым шагом его голова покачивалась, как у живого. Я так и ждал, что он обругает нас за неловкое обращение.
Когда мы вернулись на место, Томас рассказал, что лейтенант взбешен и ругает Долла за то, что тот связался с противником. Нам было приказано по возможности избегать перестрелки. Лейтенант не хотел больше потерь.
— Но мы убили троих, а потеряли только одного, — заметил Блонди. — Ты сказал ему это?
— Да, сказал. Это его немного успокоило.
Я недоверчиво покачал головой.
— Ты что, Гласс? — резко спросил Томас.
— Ничего.
— Говори, парень.
— Ведь Доллу теперь наплевать, что лейтенант ругался.
— Долл старался для себя, а не для пользы подразделения. Испортил все дело. Запомни это, Гласс.
Мы несли Долла, сменяясь по двое. Солдат злил добавочный груз, и они небрежно обращались с телом. К тому времени, когда мы дошли до базы, все лицо покойника было покрыто синяками и порезами от хлеставшей острой травы. Но всем было наплевать.
Прежде чем начать крутой подъем к лагерю, мы отдохнули в конце тропинки. Становилось темно, но теперь впереди не таилась опасность, и мы почувствовали облегчение. Я наблюдал, как Томас закурил марихуану и уставился в темнеющее небо. Я восхищался им. Раньше я недооценивал его, считал простоватым, послушным «вторым номером». Теперь меня поразило, что он оказался гораздо проницательнее и сложнее. Старик был мертв, и Долл был мертв, а Томас, который рисковал так же, как они, остался жив. Я уважал его за это. Он рассчитал все шансы и заставил их работать на себя. Меня тревожили мысли о том, что все-таки случилось с Доллом там, в поле, но я выбросил эти сомнения из головы. Не время об этом думать.
Мы медленно поднимались по склону: тяжело было нести мертвое тело. Потребовалось четыре часа, чтобы добраться до вершины плато, и еще полчаса, чтобы дойти до лагеря. Когда мы около половины девятого вступили на его территорию, там было заметно значительное оживление. Одни солдаты готовились к выходу в ночную засаду. Другие, стоя у своих палаток, курили и подавали советы уходящим. Никто не обратил на нас особого внимания, пока кто-то не заметил убитого и не закричал:
— Кто это?
— Капрал Долл, — ответил Блонди.
Его ответ пробудил интерес.
— Не тот ли это парень, который взял на себя командование в лощине?
— Он самый.
— Должно быть, вам пришлось туго. Сколько людей вы потеряли?
— Десять — двенадцать.
Окруженные солдатами, мы направились к палатке лейтенанта Колдрона.
— Сколько гуков вы ухлопали? — спросил один из солдат, заметивший висящие на плече Томаса вьетнамские автоматы.
— Достаточно, — буркнул Томас.
Солдат настаивал:
— А все же?
— Не сосчитать.
— Брехня! Где же их винтовки? У вас только две.
— Отвяжись, — сказал Томас.
— Мы очистили лощину от вьетконговцев, — похвалился одна из солдат.
— Да, мы слышали. Лейтенант утром плясал джигу. Вас представляют к благодарности в приказе.
— Плевать. Столовая еще открыта?
— Только для тех, кто уходит в засаду.
— А для тех, кто выбрался из засады?
— Палатка священника всегда открыта.
— Болван!
Подойдя к палатке командира, Томас приказал двум солдатам отнести тело Долла в медпункт. Потом распустил нас и вошел в палатку для доклада. Несколько солдат поспешили в столовую в надежде выпросить горячей пищи. Остальные устало поплелись в свои палатки, чтобы выспаться перед завтрашней войной.
