— Я просто узнала, что Ареса в тот же вечер отравили. И кто это мог сделать, если не кто-то из вас?
— А с чего ты вообще взяла, что его кто-то травил?
— С того, что Арес умер по дороге домой. Пошла пена изо рта — и все…
— Ну и что? Айка, глупости все это. Ты думаешь, его в отместку устранили, или чтобы следы замести? Но даже если такое допустить, то это сделали бы сразу после боя. После, а не до, когда никто еще знать ничего не знал. Я это к тому, что пена у него пошла еще здесь, на ринге, когда мы Алку вырывали у него из пасти. Эдька вон, после того, как Арес успел при этом его ухватить, на уколы ходит, от бешенства. Так что дело в самом Аресе. То ли он нажрался чего, то ли и впрямь какую заразу подцепил — кто теперь узнает? А что он быстро сдох, так ведь он был крупным псом, и немолодым уже, а тут такая нагрузка на сердце, да еще электрошокером его пришлось успокаивать, потому что иначе было никак. Вот оно и не выдержало. Инфаркты не только у людей бывают. Логично?
— Логично, — кивнула Аглая, удивляясь, как не могла сама до этого додуматься. — Да… А я уж себе вообразила и пошла накручивать. Ночные страхи — вещь прилипчивая, и растут, как снежный ком. Даже на пустом месте, а у меня когда-то брата искалечили. И ты знаешь, чего я больше всего боюсь? Даже не того, что меня убьют, а что вот так же искалечат. Нет, лучше уж сразу… Не знаю, как тогда Ромка будет без меня обходиться, но два инвалида на одну квартиру — это уж точно перебор…
— Айка, — Гена неловко обнял ее своей лапищей за плечи. — Выбрось все из головы и спокойно езжай домой. И знай, что до тех пор, пока я здесь работаю, и пока от меня хоть что-то зависит, я тебя в обиду не дам.
— Спасибо, Ген, — благодарно улыбнувшись, Аглая развернулась под его рукой и чмокнула его в щеку. — За добрые слова и за благие намерения. Ну, а если не судьба будет их выполнить, то ты помни, что я просила сразу меня убить.
— Дурочка ты, — Гена покрутил пальцем у виска, и тоже улыбнулся. Он был далеко не красавец, если не сказать больше, но вот улыбка у него оказалась на удивление обаятельной, хотя и грустной. Именно она-то и успокоила Аглаю окончательно. И радуясь тому, что у нее наконец отлегло от сердца, Аглая действительно поехала домой.
Дома Ромка тоже ее порадовал. Сидел на кухне за столом, трезвый, и собирал отказавшийся недавно работать вентилятор.
— Привет! — Аглая обняла его сзади за плечи, поцеловала в щеку, и тут же отпрянула: — Ромка! Ну ты хоть побрился бы, ёжкина ты родня!
— А ты смотри, куда с поцелуями лезешь, — шутливо огрызнулся он. — Хотя есть за что целовать. Починил я твою вертухайку. Провода в ней оказались, как сопли. Перепаял.
— Вот спасибо! — Аглая нацелилась было на вторую Ромкину щеку, но передумала и чмокнула его в нос.
— Да ну тебя, Айка! Облизала всего, как кошка котенка, — добродушно отмахнулся он от нее.
— А кого мне еще облизывать, как не любимого братишку?
— Не знаю, не знаю. Наверное, есть кого, учитывая, во сколько ты являешься домой.
— Ромка, ведь я же с работы! Заказывают кафешку на вечер. Что я могу с этим поделать? И потом, нам же от этого с тобой лишняя копейка капает.
— Что, и среди недели заказывают? Сегодня ведь не выходной…
— Так ведь лето на дворе! Сезон! Даже местные многие в отпусках, не говоря уж о приезжих. И у всех душа требует праздника.
— Да, — Ромка задумался, потупившись. Потом вздохнул: — Знаешь, Айка… как бы я много отдал за то, чтобы хоть разок в море окунуться! И — поплыть!
— Ромка, милый! — Аглая уткнулась лицом ему в шею. — Этого я тебе не обещаю, но пойти ты однажды пойдешь. Будут тебе протезы!
— Ага, с неба свалятся! — фыркнул он. — Брось ты, Айка! Не морочь себе голову этими фондами.
— Но очередь-то движется! — возразила Аглая.
Брат не знал, что около половины суммы на эндопротезы уже собрано. Даже больше. Но не могла Аглая ему этого сказать, потому что, как и недавно следователь, Ромка тут же задал бы вопрос: откуда деньги? Ответить же на этот вопрос, не сведя Ромку с ума, невозможно. Не ответить — то же самое, вообразит себе невесть что. Вот пока и сочиняла Аглая, чтоб не терял надежды, сказку про некий благотворительный фонд. Иногда Ромка прислушивался к ее рассказам. Но сегодня отмахнулся:
— Ладно, Айка! Это все в перспективе. А жить надо тем, что есть.
— Ну, раз тебя волнуют не перспективы, а только насущное, сейчас тебя буду кормить, — улыбнулась Аглая. Открыла холодильник. Там еще с утра были почищены, разрезаны на куски и замаринованы два крупных пеленгаса. — Пожарю быстренько рыбки… Ромка! — ахнула она, открывая кастрюлю, — опять ты сырую рыбу ел!
— Не сырую, а маринованную. Вкусно, Айка. Правда. Но я и от жареной не отказался бы сейчас.
— Будет тебе и жареная, — улыбнулась Аглая. Поставила сковородку на огонь, а сама метнулась в прихожую, к сумочке. Замаринованную с овощами рыбу она быстренько обжаривала, а потом тушила в соусе. Специи же дома закончились, и она купила их сегодня у знакомой бабульки, торговавшей своими травками рядом с их кафе на набережной. Сунула руку в сумочку, нащупала край целлофанового пакета, потянула. Даже несмотря на двойную упаковку, по прихожей тут же начал разливаться пряный аромат, от которого аж скулы свело. Или пакет порвался? Что-то уж больно легкий… Аглая взглянула на то, что только что извлекла, и вздрогнула от неожиданности. Это оказались не специи. Это был другой пакет, который Аглая, совершено забыв о нем, таскала с собой в сумочке вот уже…
— Айка, сковорода! — напомнил из кухни Ромка.
— Бегу! — со второго раза выхватив из сумочки именно специи, Аглая устремилась с ними к фронту действий, второй пакет сунув пока обратно.
Ромка, хоть и позвал ее, уже сам выкладывал рыбу на сковородку. Аглая тут же перехватила инициативу, потому что высота Ромкиного кресла оставляла его лицо как раз на «линии огня», то есть летящих со сковородки брызг. А потом они с братом ужинали. И болтали обо всем понемногу. Но когда Аглая легла в кровать, мысль об обнаруженном пакете, словно дождавшись своего часа, тут же разогнала весь сон. Шприц. Выброшенный Денисом (или Борисом?) в роковую ночь Аллочкиной смерти. Неведомо зачем подобранный опьяневшей Аглаей и забытый ею на дне сумочки на долгие дни. Еще позавчера Аглая, вспомнив про него, выбросила бы, не раздумывая. Чужую грязь, выуженную из мусорного ведра. Такую можно подобрать только спьяну. Но, наверное, сама судьба не позволила Аглае обнаружить забытый в сумочке шприц раньше времени. Раньше случайной встречи в «Лагуне», до разговора, состоявшегося с хозяином Ареса. И теперь Аглая, лежа без сна в кровати, пыталась понять: то ли снова у нее фантазия разыгралась, то ли и в самом деле есть во всем этом какая-то связь? Отгоняя прочь эмоции, она пыталась мыслить логически. С чего начался тот роковой вечер? С угроз Бориса. Она сама их слышала, своими собственными ушами. И неизвестно, как Аллочку, а ее они и в самом деле испугали. Что он там говорил? Что-то вроде «если сейчас же не попросишь прощения, то уже сегодня сильно пожалеешь об этом». Но Алка оказалась не робкого десятка, так и не извинилась. После чего погибла на ринге от зубов странно вдруг взъярившейся собаки. Аглая знала Ареса не первый день, сама несколько раз выходила с ним на ринг, и в тот вечер сразу поняла: с ним что-то не так. Только почему не задумалась об этом? Просто не до того стало. Эмоции поглотили все. А Арес… Пес оказался так взбешен, что его не могли успокоить без электрошокера. А потом и сам погиб. Отравили? Но Гена высмеял сегодня это предположение. Тогда что же? Сердце не выдержало? Но чего именно? Явно не угрызений совести. Логично предположить, что пес той ночью вложил в свои действия гораздо больше сил, чем мог себе позволить чисто физически. Но почему? Ведь Арес был уже немолодым и, в общем-то, совсем не злым псом. Не объясняет ли все это выброшенный в ведерко шприц? Выброшенный теми, кто явно вышел позлорадствовать над Аллочкой, и выдал удивленное: «Надо же, она еще и ходит!». А почему не должна ходить? Оттого, что искусали? Но такое на ринге случалось не раз. Иногда девушкам даже самим приходилось «подставляться» под зубы, потому что любая игра с крупными ставками — это, как правило, грязная игра. И их «собачий» ринг не стал исключением: самые маленькие ставки, «нищему разогреться», в нем начинались от пятисот долларов, но мало кто из зрителей не постеснялся поставить такую сумму. Иногда «гладиаторши» и получали от шефа совершенно недвусмысленный совет: проиграть. Именно проиграть, и никак иначе. А уж как они это должны обставить — это их проблемы. Порой очень даже болезненные, потому что, в отличие от обычных рингов, в сговоре из двух бойцов мог участвовать только один. Так почему же Борис был удивлен тем, что Алла «ходит»? Может, заранее знал, что Арес в этот день превзойдет самого себя? Попросту говоря — совершенно озвереет? Скинув с себя ставшее влажным покрывало, Аглая села в кровати. Обхватила руками колени, глядя в темноту. Могло ли такое быть? Мог ли жаждущий мести боров, не дождавшись требуемых извинений, вколоть Аресу какой-то допинг, чтобы осуществить свою месть Аллочке его клыками? А почему бы и нет? Да и откуда бы еще мог взяться этот шприц? Зачем он мог потребоваться этим двоим? Борис так заботился о своем здоровье, что даже не курил, не то, что стал бы чем-то колоться. Шофера своего, едва его заподозрив в этом, и подавно выгнал бы в три шеи. А между тем, шприц полетел в ведро в присутствии обоих. И выбросили они его не в зале, где это могли увидеть, а именно в темном тупичке… Аглая потерла ладонями лицо. Верна ли ее догадка? Как узнать? Есть один способ, но надо вначале подумать, прежде чем решиться на такое. Потому что, с одной стороны, она уже и так увязла в проблемах. А с другой… Если ее предположения верны, то получается, что Алка не просто погибла. Ее убили! И разве она, Аглая, как лучшая ее подруга, не обязана все это выяснить до конца? Мучимая этими мыслями, Аглая в конце концов легла, но еще долго металась по кровати, прежде чем заснуть. И, уже засыпая, твердо решила, что непременно пойдет к следователю…
