Ни Василевский, ни Хирохито, ни Сталин, ни кто-либо еще на континенте не знал, что процесс уже начался. Петля приближалась к шеям преступников Альянса так же неотвратимо, как и к преступникам Японии. Просто она была несколько дальше.
10 августа 1946 года.
Голландская Социалистическая Республика, Амстердам.
– Леня? Здорово, когда вернулся? – направлявшийся в столовую офицер был остановлен криком сослуживца.
Повернувшись, Васильев увидел старого друга – командира батальона Терентия Шимазина.
– И вам не болеть, товарищ майор.
Видимо тон гвардейца был не слишком радостным, потому как улыбающийся Терентий насупился и серьезно спросил:
– Ты чего такой серьезный? Случилось чего?
– Да не, в порядке все. Просто у сестры ребенок заболел, вот, подзадержался на Родине. А то ты ж знаешь, у нее муж в сорок четвертом того, – Леонид отвел глаза.
– Так у тебя ж отпуск до двенадцатого?
– Неа, завтра заканчивается. Просто хотелось немножко дольше в Арнеме побыть, – грустно вздохнул Васильев.
Шимазин понимающе усмехнулся. Он вообще в последнее время стал делать значительные успехи в области «постоянства» – менял девушек не раз в две недели, а раз в два месяца. А последняя так и вообще была у него уже почти полгода. И как подозревали сослуживцы, скоро вполне мог наступить прорыв «линии фронта» – и товарищ майор решит остепениться.
– Да ладно тебе, скучно будет – позвонишь. Или напишешь, – все же до «прорыва» было еще пока далеко. – И чего ты в ней нашел? Дите еще, худая как не знаю что. Танцует она конечно уууу, – офицер поднял большой палец вверх, – эт да. Думаешь, станет звездой Голливуда?
– Дурак ты, Терентий, и шутки у тебя дурацкие, – Васильев неодобрительно покачал головой.
– Да ладно тебе, не кисни. Все будет хорошо. Хотя по виду твоему не скажешь. Ты чего такой помятый?
– А того, что подняли сегодня в четыре утра, пожрать ничего не успел, весь день бегаю как наскипидаренный. И только собрался чуток передохнуть – как тут ты еще.
– А, так ты кушать топал? Давай я с тобой. По дороге расскажу.
– Чего расскажешь-то? – поинтересовался Леонид, уже возобновив свой путь к храму еды.
– Нам новые игрушки привезли.
– В смысле?
– Офицерам и всяким танкистам да летунам вместо ТТ теперь новые пушки выдают.
– Да? И как?
– «Оружие персональной обороны». Уж точно не ротной, ха-ха. А вообще – что-то среднее между пистолетом и автоматом. Нашему полку пока не выдали, на днях будут. На вид штука хорошая, хотя странновато выглядит, – ПП, внешне сильно напоминающие израильские «Узи» и чешские Sa 23, и вправду были не слишком обычны для советских офицеров, – только один фиг, если какая заварушка, мы с тобой опять за автоматы возьмемся. Но остальным может и пригодится, – Шимазин пожал плечами.
– Какая еще заварушка? – Васильев насторожился. – Японцы же капитулировали?
– А про Альянс ты не забыл? – иронично посмотрел на сослуживца Шимазин.
– Да ладно. Там же не идиоты сидят. Они чего, не видят, что мы их уделаем? Они вон с япами боролись сколько, а мы их за неделю к ногтю прижали, – не согласился Леонид.
– Идиоты не идиоты, но ты последний месяц по Союзам да Арнемам гостил, а мы, неусыпно несущие свою службу здесь, на передовой самого передового строя на земле, – Терентий хохотнул получившемуся каламбуру, – должны видеть и понимать больше, чем простые советские люди.
После этой фразы, введшей Васильева в ступор, комбат заржал как лошадь, вызывая недоуменные взгляды проходящий мимо людей.
– Это сейчас что такое было? Кто вы такой и что сделали с майором Шимазиным?
– Ой, не могу, ты бы видел сейчас свою рожу – нет, правда. А всего-то и стоило, что немножко процитировать своего замполита.
– Хватит фигней страдать, Терентий. Правда. Тут что, какие-то слухи ходят? – уже серьезно спросил Леонид.
Вечно зубоскалящий офицер убрал с лица улыбку и уже совсем другим тоном заметил:
– Если б только слухи. У нас же недалеко аэродром летунов. Ну вот, я там пару ребят знаю – совместный футбол, баскетбол – ну все такое, выпивали пару раз. Так вот, последнее время наши заморские друзья повадились постоянно нарушать воздушные границы.
– Чьи? Голландские?
– Если бы. Почти всех стран, входящих в этот наш Евразийский Союз. Просто Россия далеко, ее границы особо не понарушаешь, а тут – гуляй не хочу. И их газеты…Ты «ОбЗарПресс» читаешь?
– Ну да, временами.
– Заметил, последнее время они как с цепи сорвались? Нас таким дерьмом поливают, что есть у меня – и не только у меня, – сильное предчувствие, что все это неспроста.
– Думаешь, полезут? – поинтересовался Васильев, заходя в помещение гарнизонной столовой.
– Ага. Ты вспомни, как немцы перед войной действовали. Точно так же. Да и с торговыми делами – позавчера англичане задержали наш корабль. Уж под каким предлогом не знаю, – но это ведь далеко не первый случай. Чувствуется проторенная дорожка.
– Неверной дорогой идут товарищи, – перефразировал классика Леонид.
– Вот-вот. Ладно, ты чего будешь? Я себе мясо по-царски возьму. Нам нового повара прислали – вот это мастер, – Шимазин с интересом уставился в меню, одновременно с удобством устраиваясь за накрытым белоснежной скатертью столом.
– Советуешь?
– Ага. Ты, кстати, его знаешь. Помнишь Ваську Терехина? Так это его брат. Готовит – пальчики оближешь.
Еще пятнадцать минут спустя два офицера с аппетитом уплетали обед, рассказывая друг другу о событиях прошедшего месяца. Отсчет последних мирных дней стартовал.
15 августа 1946 года.
Южно-Американская Федерация, Рио-де-Жанейро.
Генерал Альверде задумчиво рассматривал собравшуюся в порту толпу. Количество людей было просто огромно – казалось, что весь город отправился к берегу на встречу с возвращающимися из Азии войсками.
Из-за шума заготовленная речь так и норовила исчезнуть из головы президента, заставляя его вновь и вновь пробегать глазами по листку с основными тезисами.
Но, помимо гомона толпы, была еще одна причина, отвлекающая харизматичного лидера Федерации – шестое чувство и пятая точка одновременно чувствовали сгущающиеся над планетой свинцовые тучи очередного шторма войны. Еще недавно средний фон англо-американских газет, где встречались как положительные статьи о Советском Союзе, так и отрицательные постоянно темнел. А после речи Черчилля в Гарварде, являвшейся почти точной копией Фултонской (с поправками на изменение обстановки, конечно, но все же), эти изменения стали нарастать как снежный ком, превращая серые полутона в откровенно черные.
И это пугало, поскольку начинало казаться, что война уже на пороге. И будет не через год, а вот-вот, буквально сейчас. Что, конечно же, устраивать ЮАФ не могло.
Если честно, то Альверде вообще бы отказался от войны и попытался бы отсидеться в сторонке. Но это с некоторых пор невозможно. Вступления в очередную бойню потребуют обе стороны. И обе не потерпят отказа.
– Жозе, – голос друга отвлек президента от мрачных мыслей, вернув в реальность, – по-моему, тебе пора, – и Гаспар указал на выстроившихся на пирсе солдат прибывшей с далеких берегов Окинавы 7-ой Гвардейской Бронетанковой дивизии.
Благодарно кивнув своему вице-президенту, генерал одернул китель и, поправив берет, широкими шагами вышел на трибуну.
Толпа, увидев своего кумира, взвыла от восторга.
Дождавшись, пока страсти несколько утихнут, Альверде улыбнулся и громко сказал:
– Мои дорогие сограждане! Друзья! Я рад видеть вас всех здесь, сегодня, в этот прекрасный день! – простые слова вызвали очередной всплеск народной радости.
– Но мы собрались чествовать не меня. Мы собрались, чтобы отдать дань уважения героям, вернувшимся с битвы за свободу. Храбрым воинам, сражавшимся вдали от дома за мир. Бившихся за него с отвагой и мужеством, достойным величайших! – развернувшись, генерал указал на ровный строй солдат и офицеров.
– И я хочу сказать, что наш народ всегда будет готов постоять за себя и за мир! Потому что достоин этого! Ура героям!
– Уррраааа!! – рев толпы, ее энтузиазм и энергия били через край.
Альверде простер над людьми руки, словно волшебник добившись тишины.
– А теперь я хочу, чтобы мы все вспомнили о тех тысячах борцов, которым уже не суждено вернуться домой к своим женам и невестам, детям и родителям. О тех, что пали на полях сражений, защищая свои дома, – тишина, воцарившаяся на площади, казалась еще более торжественной в сравнении с тем шумом, что был здесь же еще пару минут назад.
– И в память о погибших в боях за правое дело соотечественниках мы должны немножко помолчать, – и отец наций Южно-Американской Федерации склонил голову, предварительно сняв берет театральным жестом.
