— Я знаю. И, как я уже сказал, мне очень жаль.
— Знаете что? Вы можете работать над своей терпимостью и практиковаться в вашем новом, непредвзятом подходе, пока будете искать мотель. — Сиренити демонстративно взглянула на часы.
— Неужели вы действительно собираетесь выставить меня и вынудить добираться обратно по незнакомой горной дороге, да еще в таком тумане?
— Ну, во всяком случае, здесь вы не останетесь. — Она была полна решимости не уступать. К несчастью, она также понимала, что он прав. И ей не хотелось взваливать на себя бремя ответственности за его безопасность. — Думаю, вы могли бы переночевать в доме Джулиуса. Он не будет возражать.
— Кто такой Джулиус?
— Джулиус Мейкпис. Это мой отец. В некотором роде.
— Ваш отец? — Калеб казался ошеломленным. — Я совсем не уверен, что это хорошая мысль.
— Не волнуйтесь. — Сиренити встала, чувствуя облегчение оттого, что нашла какое-то разумное решение проблемы. — Джулиуса и Бетэнн сейчас нет в городе.
— Где же они? — Калеб тоже поднялся, выжидающе глядя на нее.
— Они в свадебном путешествии.
— В свадебном путешествии?
Сиренити вынула ключи от дома Джулиуса из небольшой керамической вазочки.
— Это была любовь с первого взгляда, можно сказать. В один прекрасный день пятнадцать лет назад Бетэнн въехала в поселок на ревущем «харлей-дэвидсоне». Джулиус только взглянул на нее — и пропала его головушка. С тех пор они неразлучны.
Калеб нахмурился.
— Значит, они все-таки женятся после пятнадцати лет совместной жизни?
Сиренити пожала плечами.
— Бетэнн сказала, что пора.
— Вам это не кажется немного странным?
— В Уиттс-Энде это никому не кажется странным. Как долго были знакомы ваши отец и мать до того, как поженились?
— Они не были женаты, — сказал Калеб странно невыразительным голосом.
— Ваши родители не были женаты? — Сиренити удивленно заморгала. — Мои тоже.
— Но вы только что сказали, что ваш отец в конце концов женился на этой Бетэнн. — Калеб помолчал. — Которая приехала сюда пятнадцать лет назад. А, понимаю. Бетэнн вам не мать.
— И Джулиус мне не отец. Просто так получилось, что его фамилия стоит на моем свидетельстве о рождении. Я думаю о нем скорее как о дяде. Так же, как думаю о Монтроузе, Куинтоне и Блейде.
Калеб взглянул на нее с непроницаемым выражением.
— У вас куча дядюшек.
— И несколько тетушек, — сказала Сиренити. — Моих настоящих родителей нет в живых. Они оба умерли, не успев пожениться. Мой отец умер еще до моего рождения. Погиб в результате несчастного случая в учебном военном лагере. Мать умерла в тот день, когда родилась я. — Она потрогала маленького металлического грифона, висевшего у нее на шее.
— Вас удочерили?
— Я приемная дочь города Уиттс-Энда. — Ей показалось, что так ему будет понятнее.
— Не обижайтесь, но это звучит не вполне законно.
— Кого волнуют такие мелочи? У меня есть семья, а это ведь главное, не так ли?
— Это зависит от точки зрения, — медленно проговорил Калеб. — Мне кажется, у нас есть кое-что общее. Мои родители погибли, когда мне было три месяца от роду. Они еще не были женаты. Я вырос в доме деда.
Эти слова как бы повисли в воздухе между ними. Сиренити не хотелось, чтобы они дотянулись до нее, коснулись ее. Но вышло именно так. Похоже, все в этом человеке так или иначе касалось ее.
— Мне очень жаль. Странно, правда?
— Что странно?
— Не знать своих родителей. Я даже не знаю, как они выглядели. У меня нет ни одной их фотографии. А у вас есть фотографии ваших?
— Да. — Глаза Калеба смотрели холодно. — Есть.
— Значит, вам повезло.
— Вы так думаете?
Сиренити поняла, что ступила на какую-то очень опасную почву. Она попыталась найти путь к отступлению от той невидимой ей черты, где взгляд Калеба сделался таким холодным.
— Ну, пошли. Дом Джулиуса недалеко отсюда. Можно дойти пешком.
Она сняла с крючка куртку, быстро надела ее и открыла входную дверь. Перед ней оказалась на вид непроницаемая стена серого тумана.
— Не найдется ли у вас фонарика? — вежливо спросил Калеб. — Здесь, в горах, ночь наступает быстро.
— Да, конечно. — Она открыла шкаф и, порывшись в нем, нашла ручной фонарь. Вытащила его, включила и стала решительно спускаться по ступеням, тонувшим в тумане.
— А вдруг мы заблудимся? — Калеб застегнул свою куртку и поднял воротник.
— Ну, поплутаем несколько часов, потом умрем от переохлаждения, — безмятежно ответила Сиренити. — Хорошо то, что, если такое случится, мы не узнаем о вторжении.
— О каком вторжении?
— О том, которого Блейд ожидает со дня на день.
— Спасибо за предупреждение.
— Всегда пожалуйста. — Сиренити поняла, что не видит даже машин, стоящих у нее на подъездной дорожке. Несмотря на это, она смело двинулась вперед. Ей нужно было во что бы то ни стало выдворить Калеба из своего дома.
— Эта идея не кажется мне очень удачной, — сказал у нее за спиной Калеб. — Может быть, стоит пока подождать и посмотреть, не поредеет ли хоть немного этот туман.
— В Уиттс-Энде я знаю все как свои пять пальцев. — Сиренити сделала еще один шаг вперед и налетела на жесткое металлическое крыло своего джипа. — Ой!
— И свою дорожку тоже? — Калеб подошел и взял у нее фонарь. — С вами все в порядке?
Она поморщилась. Удар пришелся на колено.
— Да-да, все нормально.
— Рад это слышать. Однако дальше мы сейчас не пойдем. Вам, может, и нравится спотыкаться тут в тумане, а я не хочу изуродовать себя, пока ищу этот дом. — Калеб взял Сиренити за руку, развернул ее кругом и повел обратно сквозь туман к коттеджу.
У потерпевшей фиаско Сиренити настроение было хуже некуда.
— Ладно. Сначала поужинаем, а потом пойдем к Джулиусу.
— Ну, наконец. А то я уже стал бояться, что вы так и не пригласите меня на ужин.
Проснувшись на следующее утро после беспокойного сна, Калеб вдруг ощутил, что кровать почему-то двигается. Ответ напрашивался сам собой. Землетрясение.
Он резко сел в постели, готовый ринуться к выходу. Постель закачалась еще сильнее, и Калеб наконец вспомнил, что постель Джулиуса Мейкписа была подвешена к деревянному потолку на четырех толстых цепях. От малейшего движения она начинала дрожать и качаться. Он еще подумал, не вызовет ли это у него приступа морской болезни.
Он снова откинулся на подушки и стал задумчиво смотреть, как серый свет раннего утра просачивается в спальню через цветные витражи.
Он нерешительно высунул было одну ногу из-под груды лоскутных одеял ручной работы, но тут же втянул ее обратно. Было дьявольски холодно. Похоже, что в печке, которую ему удалось растопить накануне вечером, до конца прогорели все угли.
