7
Отец потребовал, чтобы она вернулась домой в два часа дня для «разговора». Самое неудобное время — день будет разбит, словно один из дурацких глиняных горшков с цветами, заполнявших все подоконники и которые она смахивала время от времени на пол, а мать безропотно убирала осколки, землю и остатки растений, скрывая эти маленькие домашние катастрофы от приходящей прислуги.
Хоуп избегала конфронтации с отцом в последние годы, и он, казалось бы, смирился с этим, оберегая и свою, и ее нервную систему от дополнительных стрессов. Остаться с ним наедине, лицом к лицу было для нее тяжким испытанием, и к приближению намеченного часа она успела взвинтить себя до предела.
Она трижды переодевалась, стоя перед зеркалом, отражающим ее во весь рост, сама смутно представляя, какого эффекта хочет добиться. Первая блузка показалась ей чересчур детской, вторая — слишком соблазнительной. Она остановила свой выбор на голубой майке и желтой юбке спортивного фасона, а волосы откинула назад и собрала в хвост. Стандартно, молодежно, но и не вызывающе. Потом, к встрече с женихом, намеченной на пять часов, она сменит наряд.
Древние напольные часы отбили два, и она тотчас переступила порог библиотеки. Билл уже успел комфортно расположиться на обитом кожей диване, развернув перед собой «Бостон глоб», естественно, на страницах деловой хроники.
— Я здесь, — прошелестел ее голосок.
Он аккуратно сложил газету и положил возле себя, чтобы вновь вернуться к чтению после обременительной, но важной беседы.
Хоуп присела на стул, скрестила ноги и постаралась унять нервную дрожь, предательски выдававшую ее настроение.
— У тебя нет причин так нервничать, — сказал он. — Я ведь все-таки твой отец.
Хоуп выдавила, как крем из тюбика, на лицо понимающую улыбку. Он напомнил ей о своих родительских правах, и в этом нет для нее ничего опасного.
— О чем ты хочешь поговорить со мной?
Билл вдруг рассмеялся.
— Я и вправду воспитал в тебе прямоту. А это качество неплохое. Ты довольна тем, как идет подготовка к свадьбе?
— Да.
Она знала, что чем короче будут ее реплики, тем скорее, к обоюдному удовлетворению, беседа окончится. Все эти приготовления к свадьбе, на которые Аделаида положила столько сил, его ни в малейшей степени не интересовали. Лишь бы бюджет такого мероприятия не вверг его в разорение. Пока расходы не превысили допустимой нормы, он держался в стороне.
— Это хорошо. Твоя мать хлопочет не покладая рук…
— Я знаю.
Он протянул руку, желая по-отечески нежно коснуться ее руки, но Хоуп дернулась и спрятала свои кулаки меж плотно сдвинутых бедер.
Он не обиделся. Так ей показалось.
— Моя девочка выходит замуж… Я знал, что когда-нибудь этот момент наступит, и все равно к нему не готов. Кажется, что еще вчера мы с твоей матерью меняли тебе пеленки, ты училась ходить, а я сажал тебя на колени, подбрасывал в воздух, а тебя это радовало.
Его слова впились в нее, словно осиные жала. Он вспоминал одно, а у нее были другие воспоминания о своем детстве.
— Ты заслуживаешь самой прекрасной свадьбы. Это будет особый день и для тебя, и для нас.
Особый день! Как будто отец облил ее кипятком, и кожа ее мгновенно покрылась пузырями. Хоуп понимала, почему у нее не было другого выхода, кроме как склонить голову, подобно жертвенному барашку. Весь ее короткий жизненный путь приводил ее к этому жертвоприношению. Прошлое доставляло ей мало радости, ну а будущее представлялось совсем свинцово-мрачным.
Билл набил трубку душистым табаком, раскурил ее и окутался таким привычным дымом.
Если бы ей удалось пройти вспять тысячи дней обратно в детство и все поправить!
Когда-то она сказала Джеку, целуясь с ним в его машине: «Мне нравится запах твоего табака. Он напоминает мне папу».
Он воспринял это без обиды, как должное.
«А я полюбил тебя еще сильнее после того, как ты это сказала. Другие женщины — а я целовался с ними, прости, если сможешь, — заявляли, что не переносят запах трубочного табака».
Он такой искренний, ее Джек… и непробиваемый в своей доброте и доверчивости. Его нельзя ничем уязвить. Он все прощает…
— Я бы хотел кое о чем предупредить тебя, пока не поздно…
Отец сменил тон, и Хоуп поняла, что они наконец подобрались к цели беседы.
— Тебя люблю я, любит твоя мать, любит Джек. Мы с ним, наверное, потому, что ты единственная женщина в нашем окружении, кто снисходительно относится к нашей слабости — курить трубку. Но… восприми это как шутку, а дальше речь пойдет о вещах серьезных. На пути к твоему счастью есть порог, через который ты должна переступить. Выйдя замуж, ты уйдешь из-под нашей опеки и начнешь самостоятельную жизнь.
«Что ты вертишь вокруг да около? Прекрати!» — хотелось воскликнуть ей, но она сдержала себя. Такие ритуальные словесные танцы совершались и прежде, когда отец уговаривал ее прекратить сеансы у доктора Франка и оборвать связь с Карлом. И каждый раз он начинал с того, что заботится прежде всего о ее счастье, говорил о непонимании между дочерьми и отцами, а потом взрывался, и беседа оканчивалась ссорой.
Темы были изъезжены многими парами колес. Ждет ли ее на этот раз нечто новенькое?
— Думаю, тебе известно, что Кэботы желают, чтобы ты подписала соглашение на отказ от средств супруга. Джим снова мне звонил и опять на этом настаивал. Я хочу быть уверенным, что ты понимаешь значение такого документа и то, почему он так важен для них.
— Мы с Джеком обсуждали эту тему. Ни он этого не хочет, ни я.
Хоуп почувствовала облегчение. Если в этом был смысл разговора, то он закончится быстро.
Она мельком взглянула на часики. Через сорок минут они с мамой отправятся в Бостон на очередной предсвадебный прием — утомительная, но обязательная процедура, устраиваемая в данном случае ее сводной сестрой. Но даже поездка в компании с озабоченной Аделаидой и все дальнейшее было приятнее, чем беседа с отцом. Впрочем, ей предстояли разговоры и потруднее.
Билл снова затянулся, словно набираясь одновременно мужества, выпустил дым и снял очки в черепаховой оправе, открыв дочери взгляд требовательных и безжалостных глаз… но и заискивающих одновременно.
— Я хочу, чтобы ты поставила свою подпись.
На «я» он сделал особое ударение.
— Почему? — Хоуп изучала его лицо и не могла уловить, что крылось за такой настойчивостью. От Джека она узнала, что Кэботы боятся, что в будущем, в случае развода, Хоуп возжелает запустить руку в их трастовые фонды, а главное, хотят таким условием еще крепче сцементировать их брак.
Хоуп не видела в этом ничего унизительного, а тем более опасного для себя. Однако отчаянная решимость в тоне отца заставила ее насторожиться.
— Ты спрашиваешь, почему? Потому что Кэботы не желают, чтобы ты вошла в их семью без этой подписи. В наших обстоятельствах мы вынуждены пойти им навстречу. И, честно говоря, я их понимаю. Тебе повезло по-крупному поймать на удочку Джека после твоей рыбалки с Карлом.
— Карл не рыбак, а ловец крабов, — зачем-то уточнила Хоуп.
Она понимала, что ее поправка в данном случае нелепа. Для ее семьи, да и для всех в округе, такие тонкости значения не имеют. Карл был низшим существом, и неважно, чем он конкретно занимался.
— Ты хоть поняла, что пора прекратить заниматься глупостями…
Отец был предельно осторожен в выборе выражений, хотя имел полное право сорваться на грубость.
Хоуп очень хотелось как-то защитить то, что связывало ее с Карлом, но она знала, что не в силах описать вслух свои чувства к нему и наслаждение, которое он ей доставлял. Хоуп до встречи с ним и вообразить не могла, в какие заоблачные высоты способен увлечь за собой мужчина женщину. И на какие изъявления ответной страсти она способна.
Правда, за такие короткие часы близости — урывками, тайком, — за свидания иногда в самых неподходящих и непристойных местах она расплачивалась жуткими ночными кошмарами. Продолжение их сексуальной связи обрекало ее на проклятие… и здесь, и за порогом земной жизни. Кольцо его сильных рук, сжимающих ее тело — и во сне, и наяву, — надо было разомкнуть, она это понимала. Рано или поздно на это придется решиться, но боль от такого разрыва будет непереносимой.
