которые выходили далеко за рамки его компетенции — ведь он занимался автокредитованием.
Но Бруно — это не Коул. Он, вероятно, так же ошеломлен и растерян, как и я, таким неожиданным поворотом событий. Мало того, трудно понять, куда девать чувства, оставшиеся со вчерашнего вечера. Это же не пакет с остатками ужина, который можно просто выбросить.
Мы целовались.
Целовались.
Это не был простой и формальный поцелуй на ночь. Хотя и не был наполнен вожделением.
Поцелуй был вежливым, но не нерешительным.
Осторожным, но заботливым.
Мы соединились.
Да, это было относительно скромно с точки зрения поцелуев. Но в этом-то все и дело. Если не ошибаюсь, мы словно заботились о том, чтобы наш первый поцелуй был действительно хорошим, потому что оба не только хотели большего, мы хотели, чтобы он был запоминающимся. Чтобы когда-нибудь, вспоминая наш первый поцелуй, мы обменялись бы понимающими улыбками, и я бы сказала что-то вроде: «Вау, мы начали сильно». На что Бруно ответил бы: «Мы действительно отличились с самого начала». Хотя, скорее всего, он использовал бы эквивалентную ссылку на футбольный термин. Вчера вечером я сделала мысленную пометку узнать больше об этой игре. Теперь, это неважно.
Внушительная фигура Бруно затеняет окна второго этажа, видимые отсюда, с улицы. Интересно, видел ли кто-нибудь нас во время наших недолгих объятий, пока Лука и Нико не прервали их?
Мы вдвоем в обрамлении больших окон — романтическое представление, навеянное рождественскими украшениями на Мэйн-стрит: гирлянды и огни, венки и банты, огромные светящиеся коробки с подарками, припорошенные снегом, молочай и остролист, чулки и звезды.
Снег непрерывно падает с лавандово-серого неба, хотя сейчас едва ли полдень. Я привыкла к ненастной погоде, но Хоук-Ридж-Холлоу как-то приветствует ее, словно это праздничное событие, а не неудобство, связанное с закрытием дорог.
Несмотря на тяжелое начало с Бруно и травму, меня наполняет надежда, что, возможно, все получится.
Или нет. Я не должна на это надеяться.
Но мне нужно сохранить эту работу, потому что не думаю, что мистер Крампус благосклонно относится к неплательщикам.
Я поднимаюсь по лестнице в тапочках Санты — у них зеленый низ и носок с красными и белыми полосками сверху. Они длиной по щиколотку, с зелеными нитями, а завершают их трио красных, белых и зеленых помпонов. Я стратегически расположила и пришила координирующие блестки, чтобы сделать полоски более яркими. Подумывала добавить к этой паре звенящие колокольчики, но рада, что отказалась от этого, потому что представляю, как они начнут раздражать всех, кто окажется поблизости.
К моему удивлению, лестница не скрипит, и пользоваться ею гораздо легче, чем когда я ходила на высоких каблуках. Хорошее избавление.
Когда добираюсь до верха, до меня доносятся слова, от которых я замираю.
— Я собираюсь уволить ее. — Это ворчание безошибочно принадлежит Бруно. Или лучше сказать, Брайану? Учитывая, что он настаивает, чтобы его братья называли его именно так. Я чувствую, что Брайан — это его офисная личность. Это высокомерный, конкурентный, резкий парень, которого он хочет представить миру. Между тем, Бруно — это милый, внимательный и целовабельный парень, с которым я встречалась прошлым вечером.
Эти резкие слова жгут, как обветренные губы.
— Ты не можешь ее уволить, — отвечает Томми.
— Тогда ты сделаешь это.
— Почему?
— Она красивая. — Это глубокий голос Бруно.
Я отшатываюсь назад, практически врезаясь в стену. Мне определенно не следует подслушивать, но похоже, что у братьев серьезный разговор, и мое вмешательство стало бы нежелательным. Мало того, я — тема разговора, поэтому, естественно, хочу услышать, что они скажут.
В частности, что Бруно считает меня красивой. Мне холодно от пребывания на улице, но щеки мои теплые.
— Ты считаешь ее красивой, и это проблема... потому, что?.. — спрашивает Томми.
— Правила рабочего места.
Один из них сдвигает свой вес, и пол скрипит.
— Мерри что-то говорила об отношениях между персоналом, или типа того. Ну, я никогда не был тем, кто следует правилам, — говорит Томми.
— Ты просто придумываешь их на ходу. — Тон Бруно низкий, неодобрительный. — Должно быть, забавно.
Дверь на лестничную площадку открывается, значит, кто-то поднимается. Пора бежать. Я прочищаю горло, чтобы заявить о своем присутствии, когда вхожу в комнату. Бруно и Томми, должно быть, не замечают меня. Однако Лука, стоящий прислонившись к столу, кивает в мою сторону. У Нико весь день с лица не сходит глупая ухмылка, по крайней мере, когда я нахожусь рядом. Его щеки, должно быть, уже болят. Должна признаться, я слегка польщена, но мое сердце настроено на старшего брата. Или было. В прошедшем времени.
— Ты отлично разбираешься в выдумках, младший брат. Ты дал себе новое имя, — говорит Томми. Затем, повернувшись ко мне, он спрашивает: — Что ты предпочитаешь, Глория? Бруно или Брайан?
Очевидно, старший Коста заметил, что я здесь.
Выражение лица Бруно больше не искажено болью, оно смягчается. Его глаза вспыхивают, сменяясь тлением с прошлого вечера, когда он пристально смотрит на меня.
Я хочу извиниться и объяснить, что это был несчастный случай. Что больше никогда не буду носить высокие каблуки в офис. Это если у меня все еще будет работа. В конце концов, он сказал, что хочет меня уволить.
Но под его мрачным взглядом и пристальным вниманием я вздрагиваю. Нельзя отрицать, что под моей вежливой, деловой манерой поведения скрывается вспыльчивая итальянская кровь. У меня был только один брат, а не пять, но я могу постоять за себя. Если он хочет поединка взглядов, то давай, вперед, громила.
Бруно слегка наклоняет голову, словно ожидая моего ответа.
Встретившись с ним взглядом, я наконец отвечаю на вопрос Томми.
— А кто такой Брайан?
Ребята разражаются смехом над моим отрицанием существования вымышленного имени.
Томми сгибается пополам и хлопает себя по бедру, а затем по-братски обнимает меня за плечо.
— Она отлично впишется.
Единственным ответом Бруно является звон кубиков льда, когда он поправляет пакет на ноге.
Остальные продолжают дразнить его по поводу смены имени на Брайан.
— Лука, Нико, возвращайтесь к работе. Томми, иди и займись тестом. Глория, ты уволена.
Томми встает на мою защиту.
— Ты не можешь ее уволить.
— Она моя помощница. — Бруно скрещивает свои массивные, мускулистые руки под грудью. — Я могу делать то, что хочу.
— Тогда я тебя уволю, — говорит Томми.
— Хорошо. Тогда я смогу вернуться к своей настоящей работе, — шипит он.
— Это
