распустить орден, а страну уступить России.
Иван давно уже не усидел на своем троне. Самодержец расхаживал по центру зала. Собравшиеся стояли на почтительном расстоянии от него. Взгляд царя скользил по рядам стоявших перед ним высокопоставленных лиц. Неожиданно он показал на со вкусом исполненные настенные росписи:
– Иконописец Андрей Рублев рисует не хуже, чем Микеланджело, мозаики в апсиде Софийского собора в Константинополе ничуть не уступают статуям собора Святого Петра в Риме. Вы все изумитесь, увидев еще одно чудо света – церковь Положения ризы Божией Матери на Соборной площади Кремля.
Гонзаге представилась возможность согласиться с царем или возразить ему. На этот раз опытный дипломат выбрал неверный тон:
– Император больше не распоряжается Ливонией, после Реформации это государство перешло в протестантизм и находится под защитой Швеции.
Иван прищурил глаза и провел рукой по бледному лицу. Повисла короткая пауза, пока он пытался обуздать свой нарастающий гнев против чужаков.
– Почему западные посланники никогда не считаются с русскими интересами, – буркнул царь. Радость от встречи сменилась глубоким недоверием. Иван опять поднял голос:
– Англичане мне милее, чем император. Англия не собирается нас латинизировать. С османским султаном, если будет нужда, я могу договориться. Его самая могущественная наложница Роксолана – похищенная дочь русского священника. Великий визирь Ибрагим – взятый в плен сын православного греческого рыбака.
Аудиенция у царя подходила к концу. Иван IV искал повод отпустить императорское посольство. Он поднялся, и вместе с ним все присутствующие. В соседнем зале столы ломились от изысканных яств. Традиция предполагала большое количество умных, произнесенных к месту тостов, которые могли бы понравиться хозяину стола и настроить его на миролюбивый лад.
В заключение царь пригласил посланников подольше пожить в его стране. Бранденбуржцу Бунтшу он позволил совершить экспедиционную поездку для исследования залежей полезных ископаемых в северо-восточной части России. Гонзага выглядел весьма довольным этим частичным успехом. Он тут же дал указание Дрейфусу, Герберштейну, Фуггеру и Андреэ сопровождать Бунтшу в этой новой важной разведывательной миссии. Делегации стоило незамедлительно отправляться в путь, пока англичане не обратились к царю с протестом против поездки немецких конкурентов.
После не пьянеющих бояр настала очередь иностранцев провозглашать тосты. Гонзага, воздавший должное вину из царских погребов, поднял чашу за будущее сотрудничество от Атлантики до Тихого океана, которое сделает возможным торговое соглашение, обеспечивающее взаимную выгоду, двустороннюю защиту от ислама, а также распространение универсальных гуманистических ценностей.
Усыпанное звездами небо ярко поблескивало этой ночью, когда императорское посольство было доставлено на отведенную им виллу. Однако о ночном покое не могло быть и речи. Делегаты оживленно обсуждали, насколько успешным можно считать их посольство в Москву. Гонзага чувствовал, что царь так и не дал прямого ответа императору.
Снаружи открывался вид на широкую Москву-реку. Сверкающие звезды отражались в речной глади. Наверху, за зубцами кремлевской стены, стоял царь, а рядом с ним его итальянский звездочет.
– Среди приехавших находится прибывший из Франции ясновидящий, – доложил он удивленному царю. – Он выдал мне ваш гороскоп. Он гласит, что вы будете править дольше, чем кто-либо из русских властителей, и в итоге сделаете Россию величайшей империей на земле.
Иван IV дал звездочету золотую монету и велел навести свою трубу на созвездие Орион в верхнем полюсе ночного неба. В звездах он предполагал увидеть тайный знак символа власти, которым суеверный царь непременно хотел овладеть.
1981
Душераздирающий крик заставил содрогнуться выходящих из машины мужчин. Они испуганно устремили взгляды на увитую плющом стену дома. Человек, сидевший за рулем, попытался их успокоить, заверив, что ничего не случилось.
Давящая тишина окутала мрачный дом. Кроме птичьего щебетания и слабого шума моторов с прилегающей улицы, больше действительно ничего не было слышно. Алексею Ветрову теперь следовало беречь нервы. Его охватило смутное предчувствие, что в этот день, 11 сентября 1981 года, его не ожидало ничего хорошего на этой странной вилле.
Пятидесятидевятилетний Ветров уже глубоко пожалел, что добровольно сел в незнакомую машину. Для секретной американской службы ЦРУ увести его в самый разгар конференции во Франкфурте не составило никакого труда. Никто и не заметил, как двое мужчин заговорили с ним и куда-то увели. Темный лимузин с дипломатическими номерами на большой скорости мчался по скоростному шоссе, забирая вверх, по направлению к горному массиву Таунус. Они проехали развязку автомагистралей Эшборн и съехали на дорогу Кронберг – Оберурзель. Ветров неподвижно сидел на заднем сиденье, дверцы были заблокированы. За поездку похитители не произнесли ни слова.
Ветрову было ясно, что ему не вырваться из цепких лап штатовской разведки. Он сам работал в близкой к ЦРУ организации, редактором на американском радио «Свобода» в Мюнхене. Там он ежедневно вел борьбу с советской пропагандой и просвещал своих восточных слушателей, обрисовывая истинное положение вещей в Советском Союзе. Его религиозно-политическую передачу «Не хлебом единым жив человек» слушали миллионы советских людей, несмотря на глушилки. Может, дело безобидное, думал Ветров во время поездки, – в конце концов, ЦРУ имело право консультировать специалистов, подобно ему работавших на США.
Антикоммунистическая деятельность в эмиграции была для него эликсиром жизни и самым тесным образом связывала его с тестем, Василием Ореховым. Ветров появился на свет в Москве через пять лет после Октябрьской революции. Его семья преследовалась властями и была лишена гражданства, так что юность свою он провел в Латвии. Когда Красная армия заняла Прибалтику по пакту Гитлера – Сталина, семья вновь бежала – на этот раз вопреки своей воле – в гитлеровскую Германию, где Ветров присоединился к политической эмигрантской организации по освобождению России от коммунизма. За что был арестован гестапо и прошел через несколько концлагерей: Бухенвальд, Заксенхаузен, Дахау.
Ветров симпатизировал американцам. Именно они освободили его, еле живого от голода, в апреле 1945-го из лагеря Дахау. Неудивительно, что его еще многие годы мучили ночные кошмары – избиения садистов-надзирателей и расстрельные команды, которых он избежал лишь чудом. Однажды, не выдержав больше голода в концлагере, он съел слепленные из хлебных крошек шахматы соседа. Из деревянных щепок он смастерил себе крест, который прятал под одеялом. Крест спас ему жизнь – и с тех пор украшал маленький иконостас в его спальне.
В лагере Ветров всегда держался поближе к многочисленным арестованным православным священникам, они утешали двадцатидвухлетнего заключенного. В марте 1945-го он примкнул к группе заключенных, которые занимались прорицаниями французского предсказателя Мишеля Нострадамуса. Следующее пророчество распространилось среди узников концлагеря, как беглый огонь. Гитлер скоро проиграет войну.
Голодные дикие бестии перейдут через реки, большая часть поля битвы против Хистера, в железную клетку посадят Великово,
