блюда, как это делали Пушкин и Державин. Были здесь и различного вида вины: шабли, сопорн, а также — шампанское.
Тосты звучали и звучали, кое-где раздавались взрывы схема, скрежетали столовые приборы. Я сидел около Натальи, подавал ей блюда, чем каждый раз вызывал легкий румянец на ее белых щеках. Именинник находился, конечно, во главе стола, окруженный, по всему видно, самыми близкими знакомыми, так как только их словам его бледные губы могли растянуться по-настоящему, и нервозность его тоже стала не так заметна. Иногда взгляд его останавливался на нас, принимая какое-то разочарование и даже ревность. Дмитрия и Григория Васильевича я не видел, да и, признаться честно, все еще расстроенный произошедшим, не очень старался найти.
Когда ужин закончился, столы, как я и думал, были отодвинуты к стенам. Из огромных распахнутых дверей (которые я почему-то не заметил сразу) выкатили блестящий рояль, вынесли виолончели и скрипки. Вальс, а затем — менуэт — чарующий, невесомый и одновременно величественный нежно окутал залу. Я знавал все изыски подобного роду, потому с уверенностью пригласил Наталью присоединиться к другим кружащим парам. «Боюсь Вас разочаровать…», — молвила тогда она… и согласилась.
И мы танцевали, и пол уходил из-под ног наших, мы парили, словно вольные птицы в небе; музыка разливалась по жилам, текла, заместо крови, и сердце с благоговением трепетало, а мы, забывшись, были уж внеземного пространства, сравнявшись с невесомым пением скрыпок.
А затем звучала кадриль, а там — и мазурка, и не замечал я вокруг себя ничего, кроме прекрасного Натальиного личика, ее блестящего взора и тонких ручек, которые мягко подлетали ввысь, и я всякий раз вновь ловил их.
После мазурки был объявлен перерыв. Я был возвращен обратно, однако несчастия сегодняшнего дня долго еще не могли одолеть мою отраду. Большая часть танцоров заняла свои места за столом. Наталья на некоторое время покинула залу, как и еще треть дам. Михаила я не видал, впрочем, как и остальных своих «приятелей». Довелось мне тогда впервые за всю жизнь испробовать хваленый «Шато О-Брион», однако лишь смог я убедиться еще раз, что таковые тонкости мне не постижимы.
Спустя какое-то время заметил я входившего Дмитрия, чей вид оставлял желать лучшего: смертельная бледность покрывала лицо его, руки не слушались, оттого он еле справлялся с костылями.
Я с удивлением вскочил со своего места и быстрым шагом направился ему навстречу.
— Что с тобой сделалось, друг мой? — спрашивал взволнованно я, помогая товарищу сесть за стол.
Но Дмитрий молчал, будто не слышал меня вовсе. Он все смотрел в одну невидимую точку потерянным взглядом. Я тряс его за плечо, пытался вразумить словами, даже проверил зачем-то пульс, но тщетно.
— Господи, врача тебе нужно! — Я думал уже звать на помощь, как вдруг Дмитрий схватил меня за руку холодными пальцами, поглядев такими глазами, словно видел меня впервые. Затем мелко-мелко задышал, ладонь его задрожала, он поднес ее к сердцу и прошептал еле слышно: «отведи меня к Зачаткову». «К кому?» — спрашивал я. «К Зачаткову», — повторял он без перерыва. «Да кто ж это? Кто — Зачатков? Покажи пальцем!» Никакого Зачаткова я, понятное дело, не знал. «Зачатков, прошу тебя… Зачатков…», — шептал он, да таким голосом, что становилось жутко.
— Извините, знаете ли Вы Зачаткова? — обратился я к какому-то господину с пышной шевелюрой, но тот покачал головой. — А Вы? Зачатков, Дмитрий, объясни же! Быть может, Вы? — Но люд лишь пожимал плечами — никто ни про какого Зачаткова не знал.
«Вот он! Зачатков! Вот!» — вскричал он, указавши слабенько на толстых пьяных мужиков, игравших особенно громко в карты. Я в некотором замешательстве и сомнении еще раз взглянул в указанную сторону, надеясь про себя искренне, что ошибся. Но больше в той стороне никто не сидел.
Осторожно помогая товарищу ступать, я с нервностью и недовольностию шел к игрокам. Каково же было мое изумление, когда среди возбужденных игрою мужиков я заметил и Григория Васильевича. Он казался таким жалким и маленьким среди «братьев». И, судя по нескольким приличных размеров пустым бокалам, был абсолютно пьян. Впрочем, не уступая «приятелям».
— Ишь, какая морда недовольная! — Насмехался один из жирдяев, прошу заметить, словами, более «яркими», за один глоток опустошив чашу (однако большая часть содержимого, как писал Пушкин, «по усам текла, да в рот не попала»). — Твой мелкий и то лучше тебя играет! А ты — бестолочь! Говорят тебе, бери! А ты — «нет!» Отсиживайся в дураках!
Остальные (а их здесь было не больше десятка) одобрительно загалдели и засвистели. Хохотал и Григорий Васильевич, скромно сжимая в пальчиках грязные картишки. От них несло дымом и чем-то еще, чего я разобрать не мог, потому не стал подходить к ним впритык.
— Господа, — достаточно громко произнес я, — прошу прощения за то, что прерываю вашу наиинтереснейшую игру, но один из ваших, как я понимаю, товарищей (я не смог не поморщиться), не очень хорошо себя чувствует, просил в кратчайших сроках доставить себя вам.
Дмитрий тяжело вздохнул, усаживаясь рядом с тем самым толстяком, чью речь я записал вам выше. «Зачатков, чем-то меня странным опоили, бледен я, как смерть», — тихим голосом обратился он к нему.
— О-па! Нашему «далекому» не понравилось винишко, вы слыхали, мужики?!
Толстяки заржали на разный лад. Даже Григорий Васильевич чуть «похихикал».
— Ничего, хлебни, вон, из моего стакану, бодр-р-рит! И бери-ка в руки карты, Эй, ты, отсчитай ему по шесть!
Я тактично кашлянул, привлекая к себе внимание:
— Дмитрий, ты свиделся со своими приятелями? Пойдем же, нас ожидают.
Этот самый Зачатков медленно и неуклюже, как медведь, развернул свой корпус ко мне. Я увидел засаленные черные усы, бордово-красное лицо, огромный нос, на который навалились с двух сторон большущие щеки и маленькие, как у свиньи, глазки, залитые кровью.
— Эт кто таков? — Своим коротким круглым пальцем Зачатков довольно грубо тыкнул в меня, и, если бы я не сделал шаг назад, коснулся бы груди. — Что за хверьзя (ферзя) ты нам привел?
— Попрошу Вас обращаться более уважительно, — холодно осадил его я, с равнодушием рассматривая его очень непривлекательные (особенно тогда) черты. — За наш непродолжительный диалог я не оскорбил Вас ни разу, когда Вы…
— Ух, как заговорил! — беспардонно перебил он меня, поворачиваясь к остальным. — Вы видали?! Где ж ты такой, сладенький принс (с издевкой на французский манер), взялся?
— Дмитрий, нам пора идти, — пропуская мимо ушей реплику, повторил я, но, на мое удивление, Дмитрий уходить не собирался, более того, желал как можно скорее познакомить меня с его «новыми знакомыми», даже
