Из магистрата и прочих судебных мест также вынесена не принадлежащая к производству тяжебных, уголовных и письменных дел посуда и утварь. Судьи принялись повторять зады, составлять задним числом журналы и подводить итоги в шнурованных книгах.
Когда дошло известие о прибытии в город генерал-губернатора до командира гарнизонного округа, до подполковника Адама Ивановича, сердце старика обдалось ужасом.
Гарнизонный солдатик стоял в почтительном положении, руки по швам, близ дверей и в молчании ожидал начальничьего приказания.
– Уж не приехал ли с ним и наш генерал? – произнес наконец окружной командир.
– Не могу знать, ваше высокоблагородие! Полицейский посыльный того не говорил; може, приехал, а може, и нет!
– Был ты у Ивана Ивановича?
– Был, да его благородия нет в квартире!
– Боже мой! Нет в квартире! Что ж я буду делать!.. Беги, ищи его, скажи, что окружной командир приказал просить его к себе! – вскричал, расходясь по комнате, Адам Иванович.
– Слушаю, ваше высокоблагородие!
И гарнизонный солдатик, приложив левую руку к тесаку, поворотил налево кругом, притопнул правою ногою и отправился было вон; но окружная командирша, прибывшая из гостей, столкнулась с ним в дверях и остановила левую его ногу, подъятую для скорого марша, следующим вопросом:
– Зачем ты здесь? А?
– К его высокоблагородию! – отвечал солдатик, вытянувшись во фронт.
– От кого?
– Из полиции. Его превосходительство приехал, губернатор.
– Губернатор? Ах, боже мой! Что ж ты, Адам Иванович, задумался? А? Ведь ты командир! Твое бы дело собрать команду да представить!
– А вот, мой друг, придет Иван Иванович; распоряжения должны итти по команде.
– Без Ивана Ивановича и дело не обойдется! – вскричала окружная командирша. – То-то разиня начальник! Подчиненный что хочет, то и делает! Сел тебе Иван Иванович на шею! Без Ивана Ивановича солдат из кухни начальника лохани не смей вынести, не только что-нибудь на хуторе сработать! Что ж, сударь… что не бежишь сам к Ивану Ивановичу? Посмотрю, как-то ты натянешь свой изношенный мундиришко? В двадцать лет службы не выгадал ни жене, ни себе на порядочное платье!..
Окружная командирша не умолкала до самого прибытия Ивана Ивановича.
Иван Иванович, лихой поручик лет сорока от роду, в бледно-зеленом мундире, с парою свешивавшихся на грудь желтых, с кованым почерневшим ободочком, эполет, вошел в комнату; огромная шпага его, как палаш, стучала об ноги и об пол; в треугольной его шляпе торчала репица бывшего черного пера; левый глаз его щурился, левая часть рта подергивалась, бакенбарды отвисли, как мохнатые уши легавого пса; лоб морщился.
– Что изволите приказать? – произнес он, воткнув указательный палец правой руки между 3-й и 4-й пуговицей.
– Ах, любезный Иван Иванович! Вы слышали, что приехал генерал-губернатор? Должно сделать надлежащее распоряжение и отдать приказ по команде.
– Действительно-с так, потому что по случаю прибытия его высокопревосходительства команда имеет быть собрана во всей амуниции и в предписанном порядке представлена для инспекторского смотра, который имеет быть учинен. А также по случаю прибытия его высокопревосходительства имеет быть назначен почетный караул к занимаемому его высокопревосходительством дому.
– Так, так, Иван Иванович; следовательно, вы назначите караул.
– Да не благоугодно ли будет представить рапорт о благосостоянии команды, о числе постов и больных?
– Так, так, Иван Иванович, конечно, мне должно представить рапорт о благосостоянии вверенной мне команды.
– Кстати, Адам Иванович, вы бы изволили представить его высокопревосходительству, что городничий осмеливается распоряжаться гарнизонной командой мимо начальника и брать без вашего ведома солдат на съезжую.
– Да, да, Иван Иванович, справедливо; в следующий приезд его высокопревосходительства я донесу обо всех злоупотреблениях полиции, а на сей раз мы подадим только рапорт о благосостоянии команды…
– Как вам угодно, а я бы в глаза сказал городничему: как он осмеливается делать такие вещи!..
– Я скажу ему, скажу! Он не смеет этого делать! – Сказал Адам Иванович, заходив по комнате.
– Так как же? Прикажете завтра поутру собрать команду на площадь?
– Да, да, непременно на площадь, во всей амуниции.
– Пойду в пакгауз да велю почиститься да побелиться.
– Хорошо, хорошо, Иван Иванович, прикажите, чтоб все было в надлежащей исправности и чистоте.
Поручик отправился, а господин окружной командир, довольный своими распоряжениями, набил наследственную пенковую трубку кнастером и стал раскладывать гранпасьянс.
Глава VI
Настало утро. Поручик Иван Иванович, перетянутый нитяным шарфом, ходит с обнаженной шпагой по фронту гарнизонных солдатиков, равняет линию и ожидает окружного гарнизонного командира.
Сопровождаемый вестовым, является, наконец, Адам Иванович в огромных ботфортах со шпорами, в лосинных панталонах, заменяющих белые суконные, в бледнозеленом мундире с дутыми пуговицами и с желтым стоячим воротником, который от времени сделался откладным, в треугольной шляпе, опрокинувшейся назад; перетянутый трехцветным шарфом, как будто для поддержания живота, Адам Иванович походил на Карла XII.
– Здорово, ребята! – вскричал он, подходя к фронту.
– Здравия желаем! – крикнули солдатики.
– Прикажете сделать репетицию? – сказал поручик, подошед к нему и приложив руку к шляпе.
– Репетицию, репетицию! – отвечал важно окружной гарнизонный командир.
– Смирно!.. Смотри же, ребята, не робеть! Делать, что скомандует Адам Иванович! – сказал поручик, обращаясь к фронту.
– Извольте командовать, Иван Иванович!
– Что прикажете? – отвечал поручик, приложив руку к шляпе.
– Извольте командовать… по принадлежности.
– Слушаюсь! – отвечал поручик. – Смотри же, ребята, не робеть; делать, что я буду командовать! – вскричал он, обратись к команде.
И поручик встал уже перед фронтом, вложил шпагу в ножны, вытянулся, откашлянул, разинул рот.
– Слу-у-у-у…
– Помилуйте! Адам Иванович! – прервал его звонкий голос городничего, скакавшего по городу для восстановления порядка и остановившегося перед фронтом подле окружного командира. – Помилуйте, вы по сие время не назначили караула к его высокопревосходительству, не отправили даже вестовых и ординарцев!
– Я свое дело очень знаю! – отвечал сердито Адам Иванович вслед за удаляющимся городничим. – Иван Иванович, извольте назначить караул, вестовых и ординарцев к его высокопревосходительству.
– Ребята, кому следует на караул? Выходи! – скомандовал поручик.
И солдаты завели спор, кому следует итти в караул.
– Не прикажете ли, Адам Иванович, поставить две будки к воротам его высокопревосходительства?
– Непременно, непременно! Да не забудьте назначить двух часовых к экипажу его высокопревосходительства.
– Слушаюсь! – отвечал поручик.
Адам Иванович отправился, сопровождаемый вестовыми, к его высокопревосходительству.
Между тем все чиновные и служебные люди города, члены купечества и городской голова нахлынули в дом казначея и на цыпочках вошли в маленькую залу. В мундирах, с подобострастною важностью на лицах, построились они по старшинству у дверей комнаты, держась левою рукою за шпаги, а тремя пальцами правой придерживая по форме треугольные шляпы.
Наблюдая почтительное молчание, они смотрели на притворенные двери гостиной.
Приемная зала есть также сфера солнечного мира, в которой носятся планеты разной величины и свойства. Быстрый и яркий меркурий носится из кабинета в приемную, из приемной в кабинет, крутится бесом около солнца, важен чужим светом; чиновный юпитер, по уши в шитом воротнике, с четырьмя своими спутниками, расставив ноги, глядит на всех свысока; заслуженный лысый сатурн, приобретший за долговременную службу и понесенные труды светлый ореол, сидит молчаливо и важно в углу залы; холодный уран, с синим носом, угрюм и мрачен, стоит в другом углу; он в немилости у солнца, на него никто не смотрит, никто не видит его, кроме наблюдательных астрономов и семи жалких подчиненных. Марс, в красном воротнике, заложив палец за мундирную пуговицу, надут и рдян, стоит, вытянув неподвижную шею и передвигая вправо и влево зрачки, готовые всегда стать во фронт перед ясными очами начальника. Все прочие малой величины планеты и спутники, как неподвижные звезды, рассыпаны по зале, стоят в почтительном положении, посматривая на восток, ждут солнца. Люцифер повещает его… Взойдет оно, и важность планет исчезает, их не видно, в зале как будто никого нет, кроме солнца.
В зале казначея вся эта процессия была проще, провинциальное.
