— У вас очень хорошие, крепкие трубы, — продолжал мистер Пуффетт, снимая пальто и предоставляя Бантеру возможность полюбоваться самым верхним и, видимо, самым пестрым красно-желто-зеленым свитером. — И если бы меня сюда вовремя приглашали, все было бы в порядке. Ваши трубы я изучил еще в молодости, когда отец начал учить меня ремеслу.
— Что вы говорите! — воскликнул Бантер.
— Теперь мне не позволяет этого делать закон: это не моя специальность, — сказал мистер Пуффетт, покачав головой, увенчанной большой бесформенной шляпой. — Да и фигура у меня уже не та. Но я знаю эти трубы с рождения, если можно так выразиться. Должен сказать, лучших и желать нельзя. За ними только следить нужно. Трубы — как кухня. Ничего путного не получится, если там грязно, как в преисподней. Думаю, вы со мной согласитесь, мистер Бантер.
— Именно так, — согласно кивнул Бантер. — И все-таки, вы бы не могли привести их в порядок?
— Только из уважения к вам, мистер Бантер, к молодой леди и джентльмену. Буду счастлив почистить ваши трубы. Я по профессии строитель, но никогда не отказываюсь, если меня приглашают добрые соседи. Отец говорил, что у меня талант к трубам. Я в них, если позволите, вырос. И никто, мистер Бантер, не вычистит ваши трубы так, как я. Потому что никто их так хорошо не знает: где нужно почистить, где пробить.
С этими словами мистер Пуффетт закатал по локоть многочисленные рукава, собрал веревки и щетки, разложенные перед ним, и спросил, с какой трубы начинать.
— Давайте начнем с гостиной, — сказал мистер Бантер. — На кухне я пока могу обойтись плитой. Сюда, пожалуйста, мистер Пуффетт.
Миссис Руддл, которую по желанию Вимси оставили на прежней должности горничной, уже тщательно убрала в гостиной, аккуратно прикрыла старыми покрывалами уродливую мебель, застелила безвкусные ковры газетами. Она не смогла передвинуть двух бронзовых кавалеров на пьедесталах по бокам камина, потому что они были стишком тяжелыми, и поэтому пришлось надеть им на головы мешки. Легкой тканью новая горничная старательно закрыла увядший тростник в огромном расписном горшке у двери, «чтобы не запылился».
— Ага! — сказал мистер Пуффетт и снял верхний свитер, под которым оказалось не менее живописное одеяние цвета молодой травки. Он разложил инструменты на полу, наклонился и открыл дверцу. Он заглянул внутрь и удовлетворенно хмыкнул. — Ну, вам говорил! Труба забита сажей. Ее сто лет не чистили, а может, даже больше.
— Мы тоже так думаем, — поддержал Бантер. — И обязательно обсудим этот вопрос с мистером Ноуксом.
— Угу, — отозвался Пуффетт, который, привязав к щетке веревку, сделал попытку засунуть все это в дымоход. — И позволю себе заметить, мистер Бантер, — щетка с трудом продвигалась вверх, — я сейчас делаю работу, которая должна была регулярно проделываться за последние десять лет и… — он сделал еще одну попытку, — и если бы мистер Ноукс платил мне хотя бы по одному пенни, — еще один рывок, — за чистку вот этих самых труб, — еще один рывок и легкое вращательное движение, — …сейчас вы бы так не мучались, — он обернулся и красноречиво посмотрел на Бантера.
— Я вам верю, — отозвался Бантер. — И чем быстрее вы ее прочистите, тем быстрее мы сможем вас отблагодарить.
Он вернулся в бойлерную. Миссис Руддл выливала кипяток из большого таза в огромный кувшин.
— Нужно было позвать меня. Ведь это очень тяжело. Я сам отнесу его наверх. А вы, если хотите, захватите чайник.
Вернувшись в гостиную, он увидел только нижнюю часть туловища Пуффетта. Верхняя же скрылась в черном зеве трубы, посылая гулкие проклятия жадности мистера Ноукса и одобрительные междометия собственной проворности и сообразительности. Бантер удовлетворенно хмыкнул: всегда приятно посмотреть, как кто-то выполняет работу, намного более сложную и тяжелую, чем твоя.
Утренняя суета ярко проявляет разницу между полами. Женщине, если она не член общества Вселенской чистоты, нужно только принять душ, надеть утреннее платье и спуститься к завтраку. Мужчина же до сих пор не смог освободиться от рабства бесчисленных кнопок, пуговиц и шнурков. Но самое жестокое изобретение человечества, изматывающее своей постоянной необходимостью и, в конце концов, полной бесполезностью, — это бритва. Харриет уже застегивала последнюю пуговицу, а за стеной все еще слышались хлюпанье воды и тяжелые вздохи. Она сочувственно улыбнулась и пошла вниз, в то место, которое Питер скорее точно, чем деликатно назвал Лестницей страдальцев. Она спустилась в узкий коридор, где находились вышеупомянутые «все современные удобства». В конце коридора были дверь в бойлерную и вторая — на улицу.
Харриет вышла в сад. Он был великолепен. Вдали виднелись ухоженные ряды яблонь, ближе — ровные грядки с овощами, перед домом росли цветы. Она увидела маленький летний домик, увитый виноградом и окруженный экзотическими растениями в больших горшках. Перед домом росли чудесные белоснежные хризантемы и темно-пурпурные георгины. Шалфей протянул алые соцветия навстречу утреннему солнцу. Очевидно, мистер Ноукс знал толк в садоводстве, или у него был хороший садовник. Это пока было единственное достоинство мистера Ноукса, подумала Харриет. Она открыла дверь маленькой хозяйственной пристройки: вычищенный садовый инвентарь был сложен в образцовом порядке. Она нашла садовые ножницы и собрала огромный букет из виноградных листьев и темно-бронзовых хризантем. Она засмеялась, подумав, что ведет себя, как «примерная женушка», вьющая «уютное семейное гнездышко». Харриет с наслаждением вдохнула тонкий аромат хризантем и, подняв голову, неожиданно увидела Питера. Примостившись на подоконнике с «Таймс» на коленях и сигаретой во рту, он приводил в порядок свои ногти так задумчиво и неспешно, как будто он решил посвятить этому занятию всю оставшуюся жизнь. На соседнем подоконнике сидел большой рыжий кот, появившийся неизвестно откуда и так же неспешно облизывал переднюю лапку, а потом старательно тер смешное пятнистое ухо. Оба существа «чистили перышки», и каждый был полностью поглощен самим собой, не замечая другого. Потом существо разумное нетерпеливо хмыкнуло, бросило ножницы, посмотрело на улицу и воскликнуло, увидев Харриет: «Эй!» Второе вздрогнуло, вскочило, изогнувшись и распушив хвост, и моментально скрылось из виду.
— Цветы, — сказал Питер, у которого иногда появлялся волшебный дар читать чужие мысли, — достойное занятие для изящных дам.
— Ты так думаешь? — спросила Харриет. Она стояла на одной ноге, рассматривая целый пуд влажной садовой земли, которая прилипла к подошве ее туфли. — Знаешь, сад просто замечательный. Райский уголок.
— И нежные ступни едва касались травы, — ответил его сиятельство. — Скажи мне, розовоперстая Аврора, того человека на первом этаже медленно душат или режут?
— Мне и самой интересно, — ответила Харриет, услышав странные полузадушенные крики из гостиной. — Пойду узнаю.
— Тебе уже нужно уходить? Ты так украшаешь пейзаж. Я очень люблю пейзажи, но там обязательно Должны быть нарисованы человеческие фигуры… Боже мой! Какие ужасные крики. Такое впечатление, будто кого-то собрались замуровать. Такое впечатление, что кричат в соседней комнате. Или я впадаю в старческий маразм?
— Не обманывай. Ты выглядишь абсолютно спокойным и довольным жизнью.
— Так оно и есть. Но нельзя эгоистично жить только своим счастьем. Мне кажется, кому-то в доме нужна помощь.
Тот момент из передней двери вышел Бантер, прошествовал вокруг дома по узкой полоске травы, воздел глаза к небу, как будто искал там божественное откровение и грустно покачал головой, как брошенный дочерьми король Лир.
— Ну, как наши дела? — высунулась из окна миссис Руддл.
— Плохо, — ответил, возвращаясь, Бантер. — у нас ничего не получается.
— Похоже, — сказал Питер, — нас ждет знаменательное событие: внизу скоро кто-то кого-то родит. Роженица просто заходится в крике.
Харриет сошла с клумбы и маленькой садовой лопаткой счистила с подошвы грязь.
— Мне надоело украшать собой пейзаж, лучше я стану частью домашнего интерьера.
Питер соскочил с подоконника, снял пижаму и стряхнул рыжего кота со своего любимого старого блейзера.
— Все дело в саже, мистер Бантер, и в трубах на крыше, — объяснял Пуффетт, выбираясь на волю. Потом он начал осторожно вытаскивать щетки и веревки.
— Итак, — ответил Бантер с такой тонкой иронией в голосе, что Пуффетт ее, похоже, и не заметил, — наконец-то мы выяснили причину.
— Вот именно, — согласился Пуффетт, — все дело в этой проклятой саже. Ни один камин не будет работать, если там полпуда черной засохшей сажи, как в вашем. И не ждите.
— Я и не жду, — парировал Бантер. — Я просто прошу вас вычистить дымоход. Только и всего.
