Отлично понимая, что и в этой компании Анилин неизмеримо сильнее всех, Насибов тем не менее волновался и, чтобы избежать случайностей, решил действовать наверняка. Бесспорно, можно было бы выиграть «от столба до столба», но верное всегда надежнее неверного, и Николай выпустил вперед Андрея Зекашева на Графологе, держась за его спиной и сберегая силы Анилина. Рядом пыхтели и жарко дышали в ухо Хорог и польский скакун Тауров.
На противоположной прямой дорога пошла в горку. Здесь все лошади сравнялись, и вроде бы наметилась интересная борьба. Только Анилин и на этот раз огорчил болельщиков: ему, видно, надоело тереться в общей куче, где пыль и все толкаются, — он легко отделился от компании, которая словно бы на некоторое время приостановилась, и — пошел себе поскорее к финишу, не оглядываясь, не заботясь и не интересуясь, как там будут делить следующие места.
Зимой, когда проводилась запись на приз Европы, Анилина, как ни настаивал Насибов, из числа претендентов исключили. Теперь те пессимисты должны были бы горько пожалеть и раскаяться: через полтора месяца в ФРГ разыгрывается крупный приз, Анилин в прекрасной спортивной форме, а выступать права не имеет — нет его в заявке, может только на приз Роберт-Пфердмен-Реннен скакать. Не желая, однако, признавать своей промашки, пессимисты сейчас уверяли: «В Берлине были слабые конкуренты, а в Кёльне его «задушат» — там все лошади классные, безреберных нет».
Но то были неправые слова: во всяком случае, Мурманск, которому ой как далеко до Анилина, скакал на приз Европы и был вторым, совсем немного отстав от французского крэка Фудзиямы.
А пока до Кёльна оставалось сорок пять дней. Неудачники уехали домой. Пятилетние Рефлекс и Хорог, четырехлетний Гаер и трехлетние Анилин, Графолог, Мурманск готовились к новым сражениям.
Хоппегартен-Дальвиц—тихое, ласковое местечко на окраине Берлина. Ни городской шум, ни дурные запахи не пробиваются сюда через плотный окоем скверов и сосновых перелесков. Куда ни поглядишь—везде изумрудная зелень, только узкие утрамбованные дорожки от паддока и конюшен змеятся под кронами столетних лип бледными, Саврасовыми жилками. В этой ипподромной благодати нашим лошадям были созданы идеальные условия для тренинга, кормления и содержания.
И переезд из Германской Демократической Республики в Кёльн был легким и даже приятным путешествием. Утром 29 сентября погрузились в удобные автобусы с просторными стойлами, обитыми рогожей, войлоком и губчатой резиной. Ехали день по мягким и нетряским дорогам, а к вечеру уже глазели на Рейн, когда переправлялись через него по мосту, подвешенному на толстых канатах.
По рельефу и длине круга ипподром в Кёльне непривычен, скачки ведутся не против часовой стрелки, как у нас, а в обратном направлении, старт принимается не по взмаху флага, — сетка, наподобие волейбольной, натягивается резинками поперек дорожки и по сигналу главного судьи взвивается перед носом лошадей.
Всякая неизвестность таит опасность — это жизненное правило. Но ко всему надо привыкать, до соревнований оставалось еще больше двух недель, и лошадей каждый день работали по песчаному кругу. Увидев Анилина в контрольном галопе, немецкие тренеры высказались одобрительно, хотя не совсем определенно:
— Породен, наряден, правилен и капитален. Формы очень твердые.
Был сильный дождь, но на ипподроме собралось небывалое количество зрителей, а входные билеты были проданы еще за пятнадцать дней до начала соревнований.
В призе Роберт-Пфердмен-Реннен честь нашей страны защищали не разлей вода Анилин и Графолог. Еще одиннадцать лошадей были из Бельгии и ФРГ.
Непривычен был не только ипподром, но и условия скачек, которые ведутся здесь, в Западной Германии, с гандикапом: лошади, в зависимости от суммы выигранных в этом году призов, в скачке несут на себе разный груз. Эту разницу в весе называют, как штрафной удар в футболе, пенальти, хотя «вина» жокеев и их лошадей заключена в том лишь, что они хорошо выступили до этого. Такими «пеналиками» для Насибова на Анилине и для Зекашева на Графологе были лишние полкилограмма свинца, которые нужно было либо положить в карманы, либо как-то упрятать в седло. Можно подумать: эка важность—пятьсот граммов, какие-то полбуханки хлеба! А если пересчитать применительно к дистанции, то выйдет, что это равно тому, если бы Анилин и Графолог последние два с половиной метра тащили бы, кроме жокеев, по тонне груза, — вот сколько нужно дополнительно сил! Да что там полкилограмма!.. Известен такой случай. В Англии один первоклассный жокей проиграл скачку на лошади, считавшейся бесспорным фаворитом. Огорченный владелец лошади пришел в паддок выяснить, в чем дело. Жокей признался: «В спешке я забыл вынуть из кармана бриджей ключ от квартиры...» Вот — даже ключ может все решить. А что же говорить о целых полкило свинца!
Специалисты называли в числе наиболее вероятных победителей четырехлетних жеребцов Бляу-Принца под опытным жокеем Страйтом, Новалиса, на седле которого был Климша, и Прунку с лучшим немецким жокеем Алафи, а советские молодые лошади всерьез не принимались.
И вот старт. Дождь — холодный, крупный — лупил, как сто хлыстов. Зябнут лошади и оттого стараются вырываться, делаются более впечатлительными, раздраженными и непослушными; зябнут и жокеи, поводья выскальзывают из их окоченевших рук, и потому то одна, то другая лошадь проявляет своеволие, норовя развернуться и убежать в теплую конюшню.
Началась скачка после долгих проволочек, лошади размесили и без того раскисшую дорожку, отчего особенно пострадал Графолог: увязнув одной ногой в грязи, он припоздало снялся со старта и оказался замыкающим.
Анилин и Бляу-Принц с первых метров начали спор за лидерство и шли ухо в ухо. Полкилометра от старта надо скакать в гору по тяжелой мокрой дорожке, но у Бляу-Принца сил поддерживать заданный Анилином темп хватило только на двести метров, а затем он сдался и стушевался в общей группе. Однако его соконюшенник Прунк решил поддержать престиж немецких скакунов и отчаянно бросился вперед. Он шел пространным, ровным и замечательно свободным махом, многим показалось на трибунах, что так он и закончит скачку, но вскоре кончился, даже и не приблизившись к развевавшемуся на ветру черному хвосту Анилина.
Трибуны встретили его сдержанными, вежливыми хлопками, слышались охи и ахи, раздосадованные выкрики, только один какой-то болельщик завопил в истошной радости: видно, поставил в тотализаторе на всякий случай на эту «темную лошадку» и вот теперь схватил шальное счастье.
А Графолог времени даром не терял — наверстывал упущенное и, пока немецкие лошади расходовали силы в борьбе с Анилином, спокойно и уверенно выправлял положение. Конечно, до Анилина палкой не докинуть, но за второе место можно похлопотать. Хоть на шею всего, но опередил Новалиса и был, таким образом, со вторым призом.
На следующий день одна западногерманская газета написала: «Анилин блестяще выиграл тридцатипятитысячный приз, и его победа настолько легка, что он просто прогулялся по скаковому полю».
Очень правильно написано—«прогулялся»: Анилин выигрывал почти всегда настолько легко, что позволял себе во время скачки баловаться, например, крутить хвостом или шлепать губой... Не от дурных манер это, а от избытка сил и энергии. Он мог позволить себе всяческие вольности: выиграть скачку «с места до места», принять старт последним и переложиться, когда хочешь, на первое место, а то, поиграв на нервах болельщиков, взять и выиграть «концом», у самого финиша. Ну, разумеется, не сам по себе—по воле Насибова: конный спорт—единственный, где слава делится поровну на двоих, на всадника и лошадь. А в том, что лошадь эта оказалась способной добыть вторую половину славы, заслуга многих специалистов, не одного лишь жокея. И Насибов, когда после их очередной победы на зарубежном ипподроме поднимался в небо алый стяг Родины и исполнялся Гимн Советского Союза, с признательностью вспоминал и начкона Валерия Пантелеевича, и заводских зоотехников, и беспредельно любящих свое дело конюхов—благодаря их совместным усилиям удалось ему заполучить наконец заветного высококлассного скакуна.
Немецкие и французские коннозаводчики сразу безошибочно поняли, какого класса лошадь они видят, и предложили продать Анилина. Сумму давали огромную — двести тысяч рублей. Руководители нашего главка по коневодству заколебались: лестно и почетно, еще ни разу не продавали мы по такой цене своих лошадей. Ответили: "Подумаем".
Ни Насибов, ни тем более Анилин об этом торге ничего не подозревали. Они слетали специальным самолетом за океан, в другое полушарие, очень хорошо выступили и там, настолько хорошо, что об этом стоит поговорить отдельно (как-нибудь потом, при случае), а затем вернулись домой, чуть притомленные и смущенные легким и сладким бременем славы.
