Эта женщина определенно интриговала его. Независимая, умная, деловая, но со старомодными манерами и приступами застенчивости. Сотканная из контрастов и противоречий, она с каждой минутой нравилась ему все больше и больше.
Наверное, в ее жизни произошла какая-то психологическая травма, вот она и переживает по пустякам. Она молода и привлекательна, остроумна, не стесняется попадать в глупое положение. Хихикает, но — это сразу видно — она горда и независима. Или старается быть такой, что уже похвально.
Феликс натянул через голову рубашку, причесал и уложил чуть тронутые сединой виски. В последние месяцы он не раз ощущал себя стариком.
Это и послужило причиной двухнедельного отпуска — отчаянно захотелось «оттянуться» под колышущимися пальмами и тропическим солнцем, снова почувствовать себя молодым. Наверное, на Ямайке умеют танцевать танго!
Феликс Миллингтон улыбнулся.
Давно он не чувствовал себя таким юным и окрыленным, как сегодня, и это несмотря на погоду. А впрочем, может быть, благодаря ей. Больше всего на свете ему хотелось, чтобы эта метель за окном продолжалась как можно дольше.
— Да будет снег! Да не умолкнет вьюга! — громко провозгласил он и закрыл воду.
Когда Гвендолин вернулась в комнату, он расставил еду — весь ассортимент, найденный в автоматах.
— Ты чудесно пела, — сказал он с улыбкой. — Завтрак готов.
Гвендолин неуверенно переминалась с ноги на ногу. Феликс галантно пододвинул ей кресло.
— Чувствуй себя, как дома, — предложил он.
— Или перед началом допроса? — пошутила она, усаживаясь, и взяла чашку в руки.
— Все для того, чтобы получше тебя узнать, моя дорогая Гвендолин Снайдерсон. В конце концов, мы здесь одни — ты и я. — И брови его многозначительно пошевелились.
Гвендолин в ответ хихикнула.
— Ты это делаешь, как страшный-страшный серый волк из детского спектакля.
— А ты не боишься меня?
— Ни капельки! — Гвендолин принялась размешивать сахар в кофе. — Тетя научила меня, как обращаться с большими нехорошими волками.
— О господи, куда ни сунешься, везде тетя! — Феликс распаковал стаканчик с ананасовым йогуртом. — А тебе известно, что эти профессиональные старые девы-тети губительно действуют на психику молоденьких особ женского пола?
— А с чего ты взял, что она была старой девой? — Гвендолин отпила из стаканчика.
— Хочешь сказать, что это не так?
— Все так. Правда, тетя Матильда говорила, что не вышла замуж лишь потому, что не видела в этом смысла.
Феликс театрально всплеснул руками.
— Ну, что я говорил! Вот откуда в тебе это стародевическое жеманство…
— Жеманство — это слишком сильно сказано. Простое…
— Не спорь, — прервал ее Феликс. — Я по роду своей деятельности немного психолог, и читать чужие души для меня дело обычное.
— Так ты у нас еще и психолог… — протянула Гвендолин, приступая к сандвичу с огурцом и ветчиной. — И ты всегда попадаешь в точку?
— Всегда, — горделиво отозвался Феликс. — Итак, я жду рассказа о жизни, о семье и особенно о тетушке Матильде.
Гвендолин медленно открывала пакетик с крекерами, приводя в порядок мысли и чувствуя, что Феликс внимательно наблюдает за выражением ее лица, за каждым ее движением.
Наконец она подняла голову и сказала:
— О братьях и о том, что я коренная жительница Чикаго, ты уже знаешь.
Феликс утвердительно качнул головой.
— Зато не знаю, каким образом Гвендолин Снайдерсон оказалась в Эванстоуне, что километрах в тридцати от Чикаго.
— Все дело в тете Матильде. — Проигнорировав его громогласное «ага!» Гвендолин продолжила: — Она была на двадцать лет старше мамы и сразу после окончания мною школы попала в аварию — сломала позвоночник и оказалась прикованной к инвалидной коляске. Поскольку в Эванстоуне, где она проживала, неплохой финансовый колледж, я переехала к ней. Три года назад она умерла, ей шел восемьдесят первый год.
— И тогда же ты ощутила себя большой и открыла свою фирму?
— Нет. Фирму я открыла два года назад, — уточнила Гвендолин и отпила еще кофе. — Я пять лет проработала простой служащей и усвоила, что незамужние женщины до конца своих дней всего лишь «девочки», а холостые мужчины — «коллеги».
Беспечное выражение слетело с лица Гвендолин, в голосе зазвенели металлические нотки.
— Каждый раз, когда у меня была возможность продвинуться по службе, менее квалифицированный сотрудник-мужчина получал должность, прибавку к жалованью и все остальное, а меня оставляли на прежнем месте. Я решила открыть собственное дело потому, что плясать под чужую дудку мне надоело. Я знала, что если мой бизнес и прогорит, то не из-за моего плохого руководства…
— И вовсе не так все было, — категорически возразил Феликс, перебивая ее. — Просто ты подсознательно стремилась освободиться от чужого авторитета и отказаться от роли вечной няньки… А что, маме и братьям ты тоже все время помогала?
— Предположим. И что из этого?
Феликс развел руками.
— Сначала, сама еще школьница, ты нянька для тетки. Затем, последующие лет десять, вторая мама для собственных братьев. При этом сплошные неудачи на личном фронте и в служебной карьере. О личной жизни ты предпочла забыть, так ведь?
Ах ты, чертов психолог! Да что ты понимаешь в жизни! Губы Гвендолин дрогнули, но она не проронила ни звука.
— Понимаешь, о чем я говорю? — спросил Феликс. — Ты все это время исполняла обязанности, а не жила. И когда открыла фирму, накопленная энергия вырвалась наружу. И все же не очень-то уютно ты чувствуешь себя под этими костюмами и масками.
— Гм… Никогда не смотрела на себя с такой стороны. Впрочем, я же не психолог…
— Кстати, колледж ты окончила?
Гвендолин помедлила, прежде чем признаться:
— Нет. Я поняла вдруг, что жизненный опыт сам по себе непреходящая ценность. Работа в офисе тоже была своего рода образованием: когда постоянно общаешься с людьми, растешь очень быстро. В колледже мне было скучно, я оказалась слишком взрослой для студенческих развлечений.
— И ты с головой ушла в работу?
— Откуда такая смелость в умозаключениях? — Гвендолин собрала крошки со стола и бросила их в пластмассовую тарелочку.
Феликс откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди.
— Можешь называть это шестым чувством.
— Сначала абсолютная память, потом дар психолога, а теперь еще и шестое чувство… Не слишком ли вы самоуверенны, мистер Миллингтон?
— Ладно-ладно, — улыбнулся он. — Лучше выпей еще кофе, пока опять не потеряла человеческое лицо.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});