– Тут совсем другое дело… Ведь мы с тобой почти как сестры.
– Ага, – кивнула я. – Мы даже похожи как две капли воды.
Джессика выпучила глаза.
– Я имею в виду, что вовсе не обязательно рассказывать всем подряд. Пусть об этом знают только твои близкие и я. Ну и еще, быть может, инспектор Ник.
– Детектив Ник, – поправила я.
Джессика пропустила мои слова мимо ушей.
– Ты могла бы пригласить его к себе, поставить какую-нибудь обольстительную музыку… что-нибудь из репертуара Сейд, а потом – скок на него!.. Он мог бы стать твоим первым донором.
Я прямо-таки содрогнулась от подобной идеи. Хотя какая-то часть моего существа кровожадно облизнулась, едва я представила, как получаю от детектива Ника первую порцию питания.
– Да ты просто не в своем уме! – возмутилась я. – К тому же я не переношу Сейд. Отправляйся-ка ты лучше домой и ляг поспи.
– С головой у меня все в порядке… Возможно, я немного возбуждена, но это не самая серьезная проблема по сравнению с другими. Ну ладно, передавай маме привет. И обязательно подумай о том, что я тебе сказала. Не может же в фильмах абсолютно все быть вымыслом.
Я тронулась с места, и Джессика помахала мне рукой. Что примечательно, сама она крайне редко ходит в кино.
Вскоре я добралась до Гастингса, маленького городка в тридцати милях от Сент-Пола, и припарковалась напротив небольшого двухэтажного дома своей матери. Несмотря на то что было уже около полуночи, внизу повсюду горел свет. Мама и в лучшие времена страдала бессонницей, что уж говорить о последних двух днях.
Поднявшись на крыльцо, я дважды постучала в дверь и повернула ручку. Как и следовало ожидать, дверь оказалась не запертой – одна из тех очаровательных местных традиций, за которые я и люблю Гастингс.
Я вошла в гостиную и увидела, что в любимом кресле моей матери сидит какая-то старушка. С такими же, как у мамы, белыми волнистыми волосами (она начала седеть еще в колледже), одетая в ее черный костюм и с ее же жемчужным ожерельем на шее – свадебным подарком отца.
– Кто… – Дальше я собиралась произнести: «… вы такая?» – но тут же осеклась, узнав в старушке собственную мать. Да… горе состарило ее по меньшей мере лет на двадцать. Мною она забеременела всего лишь через месяц после окончания колледжа, и нас с ней нередко принимали за сестер. Теперь такого, конечно же, не случилось бы.
Мама ошеломленно смотрела на меня, пытаясь что-то сказать, но губы ее дрожали, и у нее ничего не получалось. Она так сильно стиснула подлокотники кресла, что у нее даже хрустнули кости. Я быстро пересекла комнату и опустилась у ее ног. Выглядела она просто ужасно, и меня это очень обеспокоило.
– Мама, это я! Все в порядке! Со мной все хорошо!
– Это, наверное, самый скверный сон из всех, какие я видела, – вымолвила она, обращаясь непонятно к кому, и, подняв руку, дотронулась до моей макушки. – Да… действительно…
– Мама, это не сон! – Я схватила ее ладонь и прижала к своей щеке. – Видишь?.. Я настоящая! – Затем через юбку ущипнула ее за ногу, отчего она вздрогнула и вскрикнула. – Ну?.. Видишь?
– Ах ты негодница!.. Теперь у меня будет синяк величиной со сливу! – Слезы матери закапали мне налицо. – Несносная девчонка!.. От тебя одни неприятности, ты… – Она плакала по-настоящему, не прекращая осыпать меня приторными попреками, такими привычными и такими милыми.
А потом мы еще долго сидели рядышком, не выпуская друг друга из объятий.
– Ты только не пугайся, – сказала я полчаса спустя, – но теперь я вампирша.
– Да мне на это… накакать… как сказала бы наша Джессика. Ты, кстати, и двигаться стала быстрее… Так, что человеческий глаз не способен это уловить.
– То есть?..
Мама высыпала натертый сыр в ризотто и принялась все перемешивать.
– Ну когда ты ко мне подбежала… Я и глазом моргнуть не успела, а ты уже у моих ног. Я даже не заметила, как это произошло. Точно в кино при ускоренной прокрутке.
– Это еще не все… У меня теперь и обоняние как у ищейки. Твои духи я учуяла, едва войдя в дом, однако совсем не похоже, что ты вылила на себя целый флакон. – Я не стала говорить о том, что могу ощущать и запах эмоций. Смешанный запах радости и чувства облегчения, которые испытывала мама, напоминал аромат чайных роз.
– Здорово… Либо ты принимала участие в каком-то секретном научном эксперименте и ничего мне об этом не сказала…
– Да нет, не принимала… Но версия неплохая, надо будет запомнить.
– …или же это можно объяснить какими-то сверхъестественными факторами.
Мне оставалось только хлопать глазами. У мамы, конечно, всегда было практическое отношение к жизни, однако мое воскрешение из мертвых она восприняла слишком уж спокойно.
Словно догадавшись, о чем я думаю, мама продолжила:
– Солнышко мое, я ведь была в морге и убедилась, что ты мертва. А теперь ты вернулась, и меня не особо интересует причина такого чуда. Наверное, мои молитвы были услышаны… Хотя я, в сущности, и не молилась. Наоборот – в эти дни я была очень сердита на Бога.
Я представила, какие страдания ей пришлось пережить. Как она шагала по длинному коридору, в котором витал запах стерильности с едва уловимой примесью запаха смерти, под потолком – флуоресцентные лампы… Доктор, с профессиональным равнодушием выражающий сочувствие… А затем – опознание… «Да, это моя дочь… То, что от нее осталось».
– Почти у всех народов есть сказания о вампирах, – сказала мама. – И я всегда полагала, что отчасти эти истории правдивы. Иначе почему их так много?
– Если следовать подобной логике, можно ли рассчитывать, что сериал о пасхальном кролике в ближайшее время закончится?
– Ах ты шутница… Ну, накладывать тебе ризотто?
– Конечно! – Мама, давно уже переставшая плакать, умывшаяся и снявшая траурный костюм, приготовила одно из любимейших моих блюд – ризотто со свининой. Как и Джессика, она не переставала время от времени до меня дотрагиваться. Я нисколько не возражала. – До чего же я голодная!.. А запах просто изумительный!
Свою немалую порцию я умяла за считанные минуты… После чего минут пять пугала в туалете унитаз, изрыгая в него съеденное. Мама стояла рядом, придерживая мои волосы, и когда я, закончив, обессиленно опустилась на кафельный пол, протянула мне смоченное полотенце.
Я заплакала. Так же, как и накануне – без слез. Отныне это стало моей индивидуальной особенностью.
– Я больше не смогу есть как все нормальные люди!.. Ризотто, креветочный коктейль, мясо на ребрышках – это теперь не для меня!
– Так же, как и рак, СПИД, изнасилование, смерть от рук бандитов и прочие беды.
Шмыгнув носом, я посмотрела на маму. В ее взгляде читались и сострадание, и ирония человека, привыкшего практически смотреть на вещи. Да, здравое, практическое мировосприятие – одна из ее отличительных черт. То же самое выражение я увидела, когда сообщила ей, что меня отчисляют из колледжа. Мама любила меня больше жизни, но это никогда не мешало ей говорить мне всю правду. Даже если мне совсем не хотелось эту правду выслушивать.
