Дик, роняя голодную слюну, отходит. Бежать нельзя, сочтут за труса. Оглядываться не следует, но быть настороже не мешает.
Дик скосил глаза и увидел, как лохматый пес кинулся к вислоухой и завладел мясом. Азарт охватывает Дика. Он срывается с места. Прыжок, другой, удар грудью — и чужак падает, но вот он уже на ногах.
Собаки не разбежались, как это бывало с поселковыми. Стая оказалась дружной. Они кинулись с четырех сторон на уставшего и голодного Дика.
Он едва успевал огрызаться: цап! цап! — укусы, отскоки. Рывок — вислоухая летит через спину и падает. Прием Чингиза. Можно не оглядываться. Закон естественного отбора вошел в силу. Упавшую рвали.
Днем парило, а ночью снова пошел дождь. Косые струи воды, гонимые ураганным ветром, больно хлестали по глазам и незаживающей ране на голове Дика.
Он медленно плелся вдоль берега, часто ложился и подолгу отдыхал. Лишь на восходе приблизился к поселку.
Туча уносилась на другую сторону острова, ветер стихал.
В сараях кричали петухи, вестники новых суток. Дик, низко опустив большелобую голову, подошел к дому Лены. Ему хотелось отдохнуть, зализать раны. Старая конура была тесной, но он свернулся калачиком.
Часом позже с ночной смены пришла хозяйка. Собаку она увидела сразу.
— Дик! Дик! — обрадовалась девушка. — Ох ты, хороший. Не забыл меня… Ой, да ты весь побитый. Пойдем со мной! Пойдем в комнату! Не хочешь… Ну, ладно, лежи. Сейчас я принесу тебе поесть и ранки промою…
Дик лежал и смотрел на Лену, пока она занималась врачеванием, а потом прикрыл глаза и задремал.
Вечером Лена собралась на работу.
— Дик! Дай-ка я тебя привяжу. А то убежишь. Вот и цепь от старых хозяев осталась. Ну, ну, не рычи! Вместе друга нашего ждать будем. Вот тебе жареная рыбка. Ешь!
Лена ушла. Дик съел рыбу и снова прикрыл глаза.
… Кандюк возвращался с работы. Он что-то мурлыкал, был в приподнятом настроении и решил заглянуть к Лене.
Кандюк оглянулся. Улица была пустынной. Зная, что висячий замок открывается без ключа, Кандюк решил подождать девушку в комнате. Он протянул руку к двери, но тотчас отдернул. Из старой собачьей будки раздался рык.
Кандюк попятился, но уйти не успел. Пес хватанул его за сапог, Кандюк упал, но быстро отполз и поднялся.
Дик храпел и рвался, пытаясь достать механика. Он в бессильной ярости греб когтями землю, натягивал до звона ржавую цепь, но человек был недосягаем. И тогда Дик залился злобным, отчаянным лаем.
— Ну, га-ад! — выдохнул Кандюк и осмотрелся: никого. — Теперь доконаю.
В желтых глазах механика загорелись мстительные огоньки, желтые зубы оскалились в злорадной ухмылке. Мужество возвращалось в его тщедушное тело.
Дик отступил. Он уже не лаял, а настороженно следил за палкой, занесенной над ним.
— На-а! Получай!.. Н-на, на, на!
Дик едва увертывался от ударов, многие достигали цели.
Еще взмах — и Дик крепко зажал палку в зубах.
— У-у, отдай! Отдай! — Кандюк тянул на себя, пес дергал к себе.
Кандюк выпустил из рук палку и отбежал. В нераспиленных дровах выбрал дубинку потяжелее.
— Н-уу, тварь…
Дубина, словно взрывом вскинулась вверх, начала быстро падать. Дик метнулся в сторону и почувствовал свободу.
Маленький обрывок цепи, несколько поржавелых звеньев, висел на его ошейнике.
Кандюк по инерции клюнул вниз и тотчас заслонился палкой.
— Нельзя! Нельзя! — завопил он, отступая. — Нельзя-а!
Дик надвигался, не издавая ни звука. Он был страшен!
— Если прыгнет, я пропал… А-а-а!!! — заорал механик. — А-а! Нельзя, Дик! Нельзя-а-а!!!
Жена увидела его в окно.
— Ой, — вскрикнула она, — загрызет Гришу. Заест волчи-и-на.
Ружье быстро оказалось в ее толстых руках.
— На, стреляй его, стреляй! — выбегая на крыльцо, кричала она.
Механик схватил ружье взвел курки. Дик остановился. Руки у Кандюка дрожали, ствол рисовал круги.
— Уйдет же, уйдет! Чего медлишь?!
— Дура! Ружье ведь не заряжено.
Когда Лена пришла в ковш, она в первую очередь подошла к «Сотому». Андрей и Костя сидели на узкой скамье, закрепленной возле рубки.
— Андрюша! Ты знаешь, кто пришел? Дик!
— Да-а?! А где он?
— У меня в будке.
— Точно? Я подскочу, посмотрю. У тебя есть чем кормить? А то возьми у нас. Продуктов навалом. Ладно, вечером сам принесу. Теперь можно порадовать Кряжева. Завтра директор посылает нас в Курильск, есть дела, и заодно навестим нашего капитана. Как он там?
— А я?! Андрей, возьми меня, я отпрошусь. Возьми!
— Давай, но чтоб к пяти утра была на катере!
Мастер консервного цеха Галина Михайловна, пожилая женщина, выслушала Лену и отпустила без всяких условий.
— Иди. Поезжай. Привет передай ему. Пусть быстрее выздоравливает. Иди, Леночка!
Лена радостно выпорхнула из цеха.
— Все! Меня отпустили. Пойдем, Дика посмотришь. Израненный весь. Я его немного подлечила.
— Подожди, у меня тут рыбные консервы, сейчас в мешок набросаю и пойдем.
Вскоре Андрей сошел с палубы на причал, пригнувшись под тяжестью мешка.
— Я даже колбасу забрал с катера. Дик не откажется.
Они подошли к дому, остановились возле будки и, увидев обрывок цепи, вопросительно посмотрели друг на друга.
— Дик! Дик! Дик! — Лена обошла вокруг дома, выбежала на прибойную полосу. — Дик!
Но собаки нигде не было. Лена подошла к Андрею.
— Вот смотри, изгрызенная палка и все истоптано. Кто-то бил Дика.
Андрей поднял палку.
— Кто же это?
… По взъерошенному заливу ветер гнал пузыристую пену, и мертвая зыбь, что спокойно перекатывалась ночью, вдруг ощетинилась.
Катер валился с борта на борт, и белые гребни, грохоча, накатывались откуда-то из темноты.
— Страшно, Андрюша, нас ведь совсем заливает, — поежилась Лена.
— Это пока темно, море кажется грозным, вот скоро посветлеет…
В рубку протиснулся механик.
— Ну что, Леночка, не укачалась? Вон какой штормина. Пожалуй, зря вышли. Если б Лосев не проспал, он бы не выпустил.
Кандюк придвинулся плотнее к Лене и тихо сказал:
— Хорошо, что я тебе хату выхлопотал, а то, глядишь, Кряжев выживет, где будешь за калекой ухаживать?
Лена почувствовала цепкую холодную руку под своей грудью и резко оттолкнула Кандюка.
Рокочущий гребень поднялся над катером, ударил в борт. Соленая вода плеснула в лицо Андрею.
— Тьфу! Из-за этого хорька не успел «скулу» подставить. — Он с отвращением посмотрел на механика.
… По коридору больницы бесшумно, как большие белые птицы, деловито проплывали люди. Все в этом здании было пропитано лекарством и тишиной. Все было мертвецки белым: и стены, и халаты, и окна, и шторы. Все было неопределенным и бесконечно долгим: время, раздумья и ожидание.
