Алька почувствовала, как неведомый импульс, зародившийся в глубинах её сознания, докатился до кончиков пальцев и стёк с них невидимой каплей на упрямую дверь.
Алька всё-таки сорвалась и шлёпнулась, сравнительно чистым задом, на дорогу. Вслед за ней посыпались освобождённые пассажиры.
— Ну вот, — с досадой сказала Мелина, — теперь даже и не вспомнишь какого цвета были штаны.
— Так ты всё-таки ведьма, — сделала вывод из происшедшего Алька.
— Никакая я не ведьма. Просто научилась кое-чему самостоятельно. Можешь считать меня начинающей магиней. Или ты тоже считаешь, что женщина магом быть не может?
— Я считаю, что женщина может всё, — заверила свою напарницу Алька, — я только не понимаю почему тебе слово ведьма не нравится.
— Потому, что оно ругательное. У нас ведь как, маги хорошие, маги пользу приносят, а ведьма — зло во плоти, и хорошо, что их нет больше.
— Мне лично, фиолетово, Магиня, ведьма, главное вовремя и ловко. Мне нравится. Я бы сама с удовольствием ведьмой бы стала.
— Правда? Я так рада! А то я боялась, что ты неправильно всё поймёшь, — Мелина вздохнула с облегчением.
— Нашла время радоваться. Надо думать, что дальше делать будем. Здесь, как я понимаю, скорой помощи ждать не стоит.
— А что толку думать. Куда все, туда и мы.
— А куда, не знаешь?
— Кучер говорит, что где-то здесь, недалеко, городок небольшой есть.
— Пешком тащится что ли? — Алька поморщилась, вспоминая последнюю их прогулку.
— Зато трясти не будет, — Мелина отыскала единственное преимущество пешеходного перехода.
— Эй, паренёк, а вещички твои где?
Вопрос, заданный заботливой матроной, Альку озадачил. Действительно, где её вещи?
Пассажиры суетились, занимаясь своим багажом, а Алька стояла, дура дурой, и пыталась руками струсить подсыхающую грязь с одежды.
— Там остались, — вспомнила Мелина и потянулась к распахнутой дверце.
Внутри уже хозяйничала парочка крепышей, без разбора кидающих мешки, баулы и сундуки прямо в дорожную грязь. Их пытались урезонить столпившиеся пассажиры, но парни продолжали ловко и споро разбирать вещевой завал.
— Совести у вас нет, — возмущалась крепко сбитая молодуха, оттаскивая подальше в сторонку внушительного размера сундук.
— Дорогая, — увещевал её худосочный муж, — ну что ты в него вцепилась. Нам всё равно придётся этот сундук здесь оставить.
— Нет, ни за что, — отвечала ему упрямица, — там все мои платья. И твой парадный мундир тоже там.
— Всевидящий с ним, с мундиром. Нам бы до Сипотина добраться пока совсем не стемнело.
— Ты же сам говорил, что на дорогах неспокойно нынче…
— Потому и говорю, брось сундук, не время сейчас о тряпках думать.
— Я не о тряпках думаю, а о деньгах которые эти тряпки стоят, а если ты чуток подумаешь, то с кучером успеешь договорится. Лошадей ведь здесь не оставят.
Забыв о споре мужчина кинулся к кучеру, занятому лошадьми. Там уже толпилась хорошая половина попутчиков.
Другая половина разбирала вещевой развал в поисках своего багажа, а Алька скромно стояла в сторонке, надеясь, что на её мешок никто не позарится.
Терпение Алька проявляла по нужде.
Мешок она могла бы узнать только по цвету — был он серенький с синей строчкой. Но после грязевой ванны цвет значения уже не имел, а о содержании у Альки были самые приблизительные представления. Этот мешок вручил им Отец Взирающий при прощании. Алька только и успела, что нос в него всунуть и руками ощупать.
Что, если надо будет доказывать права на собственность. Нет, лучше уж подождать и взять тот, что останется.
— Мелина, а может ты можешь своим магическим чутьём наш мешок узнать? — Алька представляла себе вид этого мешка, когда он последним останется.
— Могу наверно, но не знаю как, — с сожалением призналась ведьма.
— А ты в свой талмуд загляни, может найдёшь подходящее заклинание. Всё равно больше делать нечего.
— Я быстро, — заверила Мелина, — в случае чего, зови.
— Интересно, что тут может случится, с чем я сама не справлюсь, — пробурчала про себя Алька, но ей уже никто не ответил.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Разгрузка продолжалась. Пассажиры суетились, а Алька наблюдала, прислушиваясь.
Народу было немного, по Алькиным понятиям. Но суеты и шуму от них было более чем достаточно.
Старик, стоящий ближе всех к дилижансу, костерил неловких грузчиков, на чём свет стоит, с видом человека право имеющего. Пожилая дама, та самая, что Альке о вещах напомнила, стояла рядом и, за рукав, пыталась старика в сторону отвести. Её он тоже поругивал.
Семейная пара то к вещам кидалась, то к детям, норовящим покинуть указанное им место. Мальчишки — погодки, воспринимали всё, как весёлое приключение и к родительским наказам не особо прислушивались. Родители наивно думали, что не слышат их детки и орали так, что лошади нервно ушами пряли. Друг другу они тоже орали, видимо в хлопотах забывали голоса модулировать.
Толстяк, Алькин сосед, сидел на большом сундуке, сундук поменьше под ноги подсунув, а к груди прижимал грязный мешок с болтающимися завязками. Вид у него был совсем помятый и несчастный.
„Сложно с таким весом в передряги попадать,“ — пожалела толстяка Алька.
Кучеру тоже досталось. Кровь с лица ему утёрли, голову обвязали, но бледность осталась. Ясно было, что самостоятельно ему и двух шагов не пройти.
Второй кучер, помоложе который, лошадьми занимался, с пассажирами пререкаясь.
— Ну и что, что лошадь. Рук же ж у неё нету. А у меня упряжи нужной нету. Не в зубы же им сундуки ваши сувать. На одну детей посажу, на другую напарника своего раненого. Могу ещё и стариков посадить, но без седла им несподручно будет. И не надо мне тут голову дурить. Мне за лошадей ответ держать перед начальством и сундуками вашими я их обвешивать не позволю.
— Да как же это, — пропищало бледное создание женского пола, — не могу я всё бросить…
— Так и не бросайте. Ждите. Помощь приедет.
— Когда? — воскликнуло сразу несколько человек.
— Если магопочтой сообщение получится отправить, то или завтра к вечеру, или послезавтра к утру здесь будут.
— А если не получится?
— Тогда дня три ждать придётся.
— Кто ж три дня, при такой погоде, да без провианта продержится, — потребовал ответа молодухин муж.
— А это вы уж промеж себя решайте. Мне за лошадей ответ держать.
— Выходит, что лошади вам людей важнее?! — в праведном гневе девушка даже росточком выше стала.
— А для вас ничего дороже вашего барахла нет, — не смутился кучер, — хотите, на себе тащите, хотите, здесь сторожите. А у меня своих забот хватает.
Кучер, демонстративно развернулся и сбруей занялся.
Пассажиры всё не расходились. То ли надеялись, что конюх передумает, или ждали удобного случая чтобы денег предложить.
Алька не удержалась:
— А ведь прав парень. Можно волокушу смастерить.
— Не понял. Что, говоришь, смастерить можно, — заинтересовался чужой муж.
— Ну как носилки. Палки подлиннее соединить, между ними палки помельче, а сверху вещи поставить. И волоки хоть до столицы.
— Я свой далеко не дотащу, — вздохнула худосочная.
— А вы все вместе.
— Не по справедливости получится. У одних багажа мало, у других много, а тянуть всем одинаково…
— Не хотите тянуть — можно вдоль дороги запрятать, чтобы незаметно было, — Алька уже жалела, что вмешалась. Ясно было, что договорится тут не с кем. Не было в её попутчиках духа коллективизма. Здравого смысла тоже.
Альке только почему-то было искренне жаль одинокую серенькую мышку, льющую слёзы над сундуком с коваными углами. Было в ней что-то трогательное, нуждающееся в защите.
Единственное, что Альке в жизни пришлось защищать — был диплом. А тут вдруг в ней какое-то геройство шевельнулось. Этому могло быть два объяснения: возможно вместе с мужской одеждой Алька натянула на себя и стиль поведения, так сказать, вошла в образ. Или это чужие эмоции на подвиги тянут. Анализировать свой порыв Алька не стала — времени не было. Просто подошла. Руку на плечо положила. «Я помогу» — сказала.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
