мысль о тщательно разработанном плане.
Может быть, неизвестный завлек женщину и ребенка на лесную дорогу. Или они часто ездили туда, а злоумышленник этим воспользовался. В самом деле, поломка машины в безлюдном месте – идеальный план, чтобы направить следствие по ложному следу.
Другое соображение неопровержимо: он выбрал этих людей заранее.
Неприкаянные, без постоянного места жительства, оба иностранцы. Никто не станет слишком усердно их искать. Но похитителю был нужен только мальчик, сказал себе Джербер. При таком раскладе мать лишняя, ее можно устранить. Это делает из незнакомца убийцу, о чем не следует забывать.
– А еще, с твоего позволения, я начала новую жизнь. – Сильвия вновь властно завладела его вниманием.
Такое уточнение его раздосадовало, можно было об этом и не упоминать.
– Я никогда ничего плохого не говорил о твоем новом друге, – отозвался Джербер.
– Он не просто друг, – вспылила Сильвия. – Он мой жених.
Потом ее голос снова пропал, и Джербер молился, чтобы связь прервалась окончательно и можно было отключить мобильник. Глагол «отключить» снова привел его к Николину: именно это и случилось с ребенком. Похититель постарался выбрать плохо адаптированного подростка, чтобы от души манипулировать им. Психолог припомнил разные методы, с помощью которых гипнотизер мог проникнуть в голову Нико. Джербер хорошо их знал. Они входили в практику принудительной идеологической обработки, обычно называемой «промыванием мозгов».
Первая фаза – изоляция.
Если хочешь, чтобы кто-то поверил тому, что противоречит его собственному опыту или, к примеру, воспитанию, полученному в семье, следует увезти его прочь от остального мира и держать вдали от всего, что ему известно. Типичная тактика милленаристских сект: так они гарантировали, что их приверженцы окажутся полностью погруженными в постижение религиозных предписаний.
Ребенок подвергался заключению где-то в уединенном месте, подумал Джербер и решил, что именно это он в первую очередь подскажет Бальди и карабинерам, чтобы те начали охоту за похитителем.
Вторая фаза – контроль.
Она состояла в том, чтобы помешать субъекту, чей ум предстоит извратить, вступать в контакт с идеями, противоречащими тем, какие надобно внушить ему. Соответственно, никаких телефонов, телевизора или интернета. Но главное, никаких посторонних контактов с людьми.
Он провернул все в одиночку, сказал себе Джербер. У того, кто загипнотизировал Нико, не было сообщников.
Третья фаза – неуверенность.
Внушить субъекту, что внешний мир не нуждается в нем, его отвергает или даже переживает катастрофу, чуть ли не апокалипсис. Многим манипуляторам удавалось убедить своих жертв в том, что они последние люди на Земле.
Дальше следует четвертая фаза: повторение.
Твердить до бесконечности одно и то же, пока оно не вобьется намертво или не угнездится в форме наваждения. После такой обработки оспаривание или видоизменение приобретенных истин причиняет жертве физическую боль, вплоть до потери сознания. Перед нами так называемое «безоговорочное подчинение», в результате субъект действует не раздумывая, лишенный возможности критически оценивать свои действия. Так Николин механически повторяет факты, сообщенные кем-то другим.
Наконец, наступает фаза эмотивного перевоспитания, или «новой матери», когда манипулятор делает жертву окончательно зависимой от себя, как это бывает между родителями и детьми.
Вот почему Джерберу будет нелегко, фигурально выражаясь, отнять Нико от груди. И об этом он должен сказать Бальди, как только та его примет.
Больше всего удивляет и одновременно вызывает тревогу то, что для достижения подобного результата вовсе не нужно прибегать к принуждению или насилию. Достаточно создать правильную среду для субъекта, а также располагать должным запасом времени.
Восемь месяцев – идеальный срок, прикинул психолог. Пациент превращается в подопытного кролика.
Естественно, чтобы завладеть чужим сознанием, нужно обладать огромной компетенцией. И Джербер боялся, что их противник – не только бессовестный человек, но и безгранично опытный специалист.
Для тех, кто пользуется техниками психологического внушения, не заботясь о здоровье или благополучии субъекта, подвергаемого гипнозу, есть специальное название.
«Сказочники».
– Честное слово, я не понимаю тебя, – расслышал Джербер из телефона, подойдя ближе к широкому окну. Он нашел место, где сотовый ловил, но не был уверен, что это к добру. Сильвия продолжала: – Если мы хотим поддерживать честные отношения, надо научиться уважать друг друга. И ты не вправе поступать, как тебе заблагорассудится.
– Я не поступаю, как мне заблагорассудится, – возразил Пьетро.
– Тогда почему ты продолжаешь так себя вести?
Что, черт возьми, она несет? Что имеет в виду?
В этот момент дверь в кабинет судьи Бальди отворилась. На Джербера налетела плотная группа журналистов, телеоператоров и фотографов, выходивших оттуда. Потом и судья показалась на пороге.
– Прости, что заставила тебя ждать, Пьетро. Заходи, но предупреждаю: я очень спешу, – сказала она, приглашая психолога в кабинет.
Но Джербер жестом показал, что должен закончить разговор.
– Объяснись, пожалуйста, прошу тебя, – сказал он Сильвии, стараясь не разозлить ее еще больше. Он и в самом деле не понимал.
– Да ладно, ты прекрасно знаешь, о чем я… – продолжала она. – Наш сын расстроился, да и мой жених думает, что твой поступок неуместен.
– Но я ничего не сделал, – снова стал защищаться Джербер. И вдруг понял: она позвонила не для того, чтобы, как обычно, отвести душу. Была какая-то причина. – Не стану больше слушать, хватит с меня твоих инсинуаций, – прикинулся он возмущенным. Нужно было, чтобы она высказалась до конца, но при этом не следовало ее пугать.
– Цветы, – раздраженно произнесла Сильвия.
Джербер напрягся.
– Какие цветы?
– Желтые тюльпаны, которые ты прислал мне сегодня утром.
14
Одно из условий хорошего брака – знать друг о друге то, чего никто другой не знает. Сильвия всегда это повторяла. Тайная ее страсть, о которой только Пьетро знал, касалась цветов. Для всех и каждого она любила орхидеи. Но только ему, мужу, была доверена правда.
Желтые тюльпаны.
Не бог весть какой секрет, просто маленькая тайна, о которой они условились еще в период ухаживания. И пообещали друг другу, что это останется строго между ними навсегда и несмотря ни на что.
Поэтому только Пьетро мог подарить Сильвии ее любимые цветы.
Поэтому, входя в кабинет Бальди после разговора с бывшей женой, Джербер обнаружил, что у него пересохло во рту. От волнения.
– Ну как прошло? – спросила судья, открывая окно, чтобы проветрить комнату: ей не терпелось узнать, насколько успешным был второй разговор с Николином.
Но Джербер, остолбенев, не мог вымолвить ни слова, язык прилип к нёбу, словно он наглотался песку. И все же он знал: надо что-то придумать за несколько секунд, иначе судья догадается, что дело нечисто. Правду сказать он не мог.
Первое: ты не должен ни с кем говорить обо мне.
– Не так-то легко
