Фанатичные монахи, игнорируя папское предписание о терпеливости и терпимости по отношению к сынам израилевым, исходили Кастилию вдоль и поперек, проповедуя о коварстве и беззакониях евреев и о гневе божьем, что падет на страну, давшую им приют. Так подстрекаемые и узревшие личную выгоду в этом деле верующие поднялись на борьбу, чтобы уничтожить целый народ. Избиения и грабежи стали неизбежным результатом, хотя власти проворно вмешались, подавили проявления фанатизма и не оставили безнаказанными виновных.
Но когда в 1342 году Европу охватила «черная смерть», доминиканцы и другие монахи возобновили свои публичные нападки на евреев и заставили людей поверить, что именно евреи повинны в распространении бубонной чумы, нанесшей огромный урон стране. В Германии их безжалостно поставили перед выбором между смертью и крещением, и они несли страшные потери, пока за них не вступился папа Клемент VI. Он попросил императора остановить своих палачей. Увидев, что в роли адвоката добиться цели не удалось, папа принялся метать молнии отлучения от церкви во всех, кто продолжал преследовать евреев.
Убоявшись этой угрозы, правоверные католики прекратили резню, а подстрекающие голоса умолкли.
Так на некоторое время евреи получили передышку. Но в конце четырнадцатого века повсюду возобновились преследования, вспыхнувшие тут и там; массовые избиения евреев произошли в Кастилии, Арагоне и Наварре. Местные власти, имея в качестве прецедента «Partidas», не шли дальше отказа санкционировать расправы, а иногда даже разрешали насилие, которое обязаны были пресекать, и сами творили по отношению к евреям вопиющие и жестокие несправедливости. Из них худшим примером является сбор двадцати тысяч золотых с синагоги в Толедо, произведенный Энрике II при вступлении на царствование. Чтобы собрать эту сумму, он приказал распродать не только собственность евреев, но и их самих продать в рабство, словно это было в его власти.
Развязанные гонения были вызваны в первую очередь появлением монахов, проповедовавших против евреев, разжигавших ненависть христиан к людям, которые в значительном большинстве были их кредиторами. Если религиозные побуждения оказывались недостаточными, простой способ избавления от долгов, который к тому же был объявлен благочестивым, обладал неотразимой притягательностью для людей, чья вопиющая безнравственность – в широком смысле этого слова – шла рука об руку с их сверхпылкой набожностью.
Вначале власти, как мы уже говорили, торопились подавить эти преследования. Но вскоре появился неистовый фанатик, оказавшийся совершенно неукротимым. Его звали Эрнандо Мартинес. Монах-доминиканец, каноник из Эсихи46 . В искренности его не может быть сомнений: а искренность одержимых – самая ужасная черта, ибо она ослепляет людей, приводя на грань полного безумия. Он скорее перенес бы любые мучения, чем промолчал в случае, когда его святым долгом, как он полагал, было дать волю своему красноречию. Подчиняясь этому «святому долгу», он ходил, выкрикивая обвинения в адрес евреев, яростно призывая толпу сплотиться и уничтожить этих врагов Господа, этих палачей Спасителя. Пожалуй, он не смог бы проявить более свирепой и неистовой ненависти к ним, будь они теми самыми людьми, которые у трона Пилата шумно требовали крови Христа и о прощении которых милосердный Избавитель молился на исходе отведенных ему минут – деталь, ускользнувшая от внимания архидьякона из Эсихи; подобно многим другим, он был слишком набожен, чтобы в его душе нашлось место для христианского милосердия.
Жалобы на его подстрекательские проповеди достигли архиепископа Севильского, чьим подчиненным он являлся. Архиепископ приказал ему немедленно прекратить поджигательскую деятельность. Когда же, решившись на неслыханное неповиновение, монах продолжил свои кровавые проповеди ненависти, соответствующие обращения были направлены королю и даже папе; и король, и папа приказали ему оставить возмутительные проповеди.
Но Эрнандо Мартинес отверг все эти распоряжения. В приступе фанатизма он дерзко поставил под сомнение авторитет папы и объявил незаконным данное им разрешение на возведение и сохранность синагог. Это уже весьма походило на ересь. Людей посылали на костер и за меньшее, и Эрнандо Мартинес должно быть, совсем спятил, если возомнил, что Рим позволит ему продолжать свои проповеди,
Его доставили к епископу, чтобы он ответил за свои слова. Но монах вновь повел себя вызывающе: сказал, что в нем божественное вдохновение и что не во власти смертных наложить печать молчания на его уста.
В ответ на это архиепископ дон Педро Барросо распорядился подвергнуть монаха испытаниям за гордыню и ересь и отстранил его от всех прав и обязанностей должностного лица при архиепископе. Однако Барросо вскоре скончался – еще до испытания осужденного фанатика огнем. Каким-то чудом Мартинес освободился и умудрился добиться своего избрания на пост одного из провизоров епархии, пока не был решен вопрос о преемнике Барросо. Так он восстановил свое влияние и право проповедовать, чем воспользовался столь незамедлительно и успешно, что уже в декабре 1390 года несколько синагог в Севилье лежали в руинах – их разнесла толпа, поддавшаяся его подстрекательским речам.
Евреи вновь обратились за защитой к королю, и власти уже всерьез раздраженные, приказали сместить Мартинеса с его должности и запретить проповедовать, а разрушенные синагоги отстроить вновь за счет общины, ответственной за его назначение.
Но Мартинес по-прежнему держал себя вызывающе и пренебрег указаниями короля и собрания общины. Он продолжал читать поджигательские проповеди, будоражил население, готовое встать на путь свершения дел, угодных Богу, одновременно обогащая себя. Какая толпа устоит перед такими доводами?
В итоге летом 1391 года вся страна пылала в огне фанатических расправ. Жестокие языки пламени, неутомимо раздуваемые отставным архидьяконом, охватили сначала улицы Севильи.
За три года до этого ввиду вреда, причиняемого католической религии иудеями, которые смешивались с христианами, король Хуан I повелел им выселиться в специально отведенные для них районы, ставшие известными под названием «иудериас» (или «гетто»). Повелевалось, чтобы христиане не входили туда и чтобы иудеи приходили на общий рынок и устанавливали там свои лавки. Иудеям запрещалось иметь дома или иные жилища за пределами гетто, куда они обязаны были возвращаться с наступлением ночи.
В Севилье толпы, доведенные Мартинесом до той же степени безумства, какая была свойственна ему самому, ворвались в иудериас. Они пришли с оружием в руках и устроили грабеж и резню, не проявляя ни к кому жалости. Было убито приблизительно четыре тысячи мужчин, женщин и детей.
Из Севильи пожар перекинулся на другие города Испании, и то же самое произошло в Бургосе, Валенсии, Толедо и Кордове, а далее распространилось на Арагон, Каталонию и Наварру, причем улицы Барселоны, как сообщается, были залиты кровью принесенных в жертву евреев.
Во всех городах в гетто врывались разъяренные толпы, чтобы «утвердить Христа» – как эти христиане понимали Его, предлагая охваченным ужасом иудеям выбирать между железом и водой, то есть между смертью и крещением.
И столь мощной и бурной была эта вспышка, что власти не в состоянии были подавить ее. Там, где они пытались сделать это,всякий раз сами становились объектом нападок разъяренных толп. Резня не прекращалась до тех пор, пока христиане не пресытились кровью, в результате чего погибло около пятидесяти тысяч евреев.
Теперь церкви были полны евреев, пришедших принять крещение и понимавших, что через воду лежит путь как к духовной, так и к мирской жизни, и стремившихся в охваченном террором государстве скорее ко второму, чем к первому. Льоренте оценивает число окрещенных в те годы евреев более чем в миллион человек, и оно еще более возросло в результате деяний Святого Винсента Феррера. Он направился к иудеям со своей миссией в первых годах пятнадцатого века и убедил своим красноречием и, как говорят, сотворением чудес тысячи людей войти покорно в загон христианства.
Ярость толпы улеглась, мир постепенно восстановился, и мало-помалу евреи, оставшиеся верными своей религии и все-таки выжившие, начади появляться из своих убежищ, объединяться и с изумительным, непобедимым терпением и упорством принялись еще раз возводить разрушенное здание.
Но если меч преследования и был вложен в ножны, то повелевающий им дух остался, и иудеи были подвергнуты дальнейшим репрессиям. По декретам 1412-1413 годов они потеряли большую часть немногих привилегий, оставленных им предыдущим королем.
Декреты устанавливали отныне, что иудей не может занимать должность судьи даже в еврейском суде. Ему не разрешается также выступать в роли свидетеля. Все синагоги были закрыты или переделаны в христианские храмы, за исключением одной в каждом городе, которую иудеи должны были содержать сами. Им запрещалось заниматься медициной, хирургией и химией – профессиями, по которым они прежде специализировались с такой пользой для общества. Иудеи не имели права занимать должности сборщиков налогов, а всякая коммерция с христианами отныне была для них запрещена. Они не должны были ни торговать с христианами, ни сидеть с ними за одним столом, ни пользоваться их купальнями, ни посылать своих детей в их школы. Приказано было обнести гетто стеной, чтобы отрезать евреев от остального мира; им также не разрешалось уезжать оттуда. Связь между иудеем и христианкой запрещалась под страхом сожжения на костре, даже если речь шла о проститутке. Им было запрещено бриться, и они вынуждены были отпускать бороды и волосы. Кроме того, им приказали носить на плечах отличительный знак в виде круга из красной ткани поверх одежды. Далее, евреев обязали ежегодно прослушивать три проповеди христианских проповедников, целью которых было изливать на них оскорблении и ругательства, изрыгать проклятия в адрес их народа и вероучения, вселять убежденность в ожидающем проклятии и превозносить католическую религию (основывающуюся, помнится, – что добавляет толику иронии – на Вере, Надежде и Милосердии).
