В этот момент глаза Вермайера затянуло ярко-жёлтым туманом и воздух в кабинете директора ощутимо потяжелел. Стало теплее. Сеточка мелких трещин с противным хрустом зазмеилась по огромным панорамным стёклам, игнорируя защитные руны, нанесённые на оконные рамы. Защитные артефакты, установленные ещё во время строительства школы, с противным шипением стали чернеть прямо в стенах и потолке, проступая чёрными кляксами прямо сквозь декоративные панели.
— Никогда. Больше. Не трогай. Мой. Род! — медленно, тяжело, словно сквозь силу проталкивая слова, проговорил Вермайер, — Мы сполна за всё заплатили! Больше. Не. Смей!
С последним словом взгляд доктора, словно копьём пригвоздивший нового директора к месту, вспыхнул потусторонним пламенем и Сухарев Степан Карпович, универсал, десятой категории, прошедший огненный ад Турции и ледяной ад Финляндии, совершенно рефлекторно, ломая паралич мышц, отпрыгнул от старого «друга» подальше. Ещё находясь в прыжке, комплексным слово-силием накладывая на себя защиту от стихий и физического урона, и призывая к себе всех своих Воплощённых.
Для боя насмерть.
Не прошло и секунды, в приёмной вдребезги разлетелось окно, а следом с жутким грохотом дверь в кабинет рухнула на пол и внутрь проскользнула быстрая и гибкая фигура каменной горгульи. Следом виднелась ещё одна.
— Совсем сдал, Пан, — равнодушным тоном констатировал Вермайер, даже не повернувшись в сторону новой угрозы, — нервы тебе лечить нужно. Видано ли, напасть на верного вассала. Калеку! После того как он чудом пережил Вторжение. Люди узнают — вовек не отмоетесь вместе с императором! А уж если сюда приплетут виру, которую вы взяли с Апраксиных за это же…
«Калеку»! Ха! Как же!
Все бы врачи в провинциальных школах были такими калеками и весь мир бы склонился перед Российской Империей!
Холодный пот прошиб нового директора, когда остальной смысл слов доктора дошёл до его сознания, работающего в боевом режиме. Запоздалая команда отмены атаки ушла Воплощённым и тройка горгулий, уже успевших набиться в тесный для них кабинет, и окруживших худую фигурку доктора, но медливших с атакой, также стремительно, как и ворвались сюда на защиту Хозяина, покинули уже изрядно разрушенное помещение. Что удивительно, гремлины, охочие до драк даже больше, чем до проказ, из личных покоев так и не показались, хотя им до драки было намного ближе, чем горгульям. И, хвала твердыне знаний, голем был занят на разборе завалов и был далековато от здания школы. А то разрушений было бы…
Всё это молнией промелькнуло в настроенном на смертельный бой разуме мага-универсала и кануло на задворки памяти. Угроза, исходящая от «калеки» была нешуточной и чутьё, выработанное годами жизни на грани, твердило, что Воплощённых он отпустил зря. Спасти — не спасут, но хоть дадут время на подготовку достойного посмертной памяти удара.
Тишина в кабинете затягивалась. Молчал директор, боясь шевельнуться и спровоцировать развитие конфликта, совершенно не понимая ситуацию и выгадывая каждую секунду для оценки и просчёта возможностей и действий противника.
Молчал Вермайер, с удивлением легко взяв себя в руки после вспышки ярости, рассматривая своего бывшего командира спокойным до мёртвого равнодушия взглядом и с удовлетворением отмечая следы растерянности в его глазах и позе.
Постарел Пан. Двадцать лет назад никакие сомнения не остановили бы командира диверсионного подразделения от атаки, коль решение уже принято и подготовка к ней началась. Тот, кто посылал на смерть подчинённых, и сам не раз смотрел ей в глаза, никогда не колебался, нанося удар. Несгибаемая воля, сила и харизма Пана ломала молодых родовых магов, лепя из них послушные орудия, несущие волю императора. Ломала настолько, что они, выполняя его приказ, сжигали свой дар, побигая или становясь калеками. Кто выживал, ненавидели его всю оставшуюся жизнь, но понимали, что подчинились бы и вновь, наступи этот момент ещё раз. Подчинились бы, видя в глазах командира несгибаемую волю, силу духа и непоколебимую уверенность. И от этого ненавидели ещё и себя.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Сейчас в глазах своего бывшего командира Вермайер видел сомнения. Неуверенность. Растерянность. Не страх, нет! Увидеть страх в глазах Палача Императора, чтобы потом об этом рассказать, не удавалось ещё никому. Но даже так, Вермайер был разочарован. И вот этому человеку он подчинялся? Ему он позволил распорядиться своей судьбой? Вот этого человека он ненавидел двадцать лет?
А ещё Вермайер был раздосадован тем, что сорвался. Вполне понимая, что сорвался бы в любом случае, но до ритуала в танатологичке этот срыв превратился бы в нелепый фарс с соплями и пустыми угрозами. Сейчас же он по полной программе засветился перед сильным, умным и опытным магом, который сделает правильные выводы и начнёт копать.
С другой стороны, пусть лучше копают под него, чем под Катюшу с Найдёновым. Это даст им всем время, покажет «деликатность» инквизиции, которая своими действиями раскроет заинтересованность императора в контакте с новой силой.
Откуда-то из приёмной раздался возмущённый голос секретарши, быстро ставший испуганным:
— Степан Карпович, что тут случилось? Степан Карпович, у вас всё в порядке?
Этот испуганный женский голос сдвинул ситуацию с мёртвой точки. Новый директор поднял руки с широко разведёнными пальцами, показывая, что не складывает никаких жестов активации заклинаний.
— Давай успокоимся, и не будем пугать Настеньку больше, чем она уже испугалась, — придав голосу максимально мирных интонаций, обратился к Вермайеру Сухарев, — знаешь, как трудно найти толкового и старательного секретаря? Уволится девочка, я же с ума сойду!
— Давай, — кивнул доктор, успокаивая течение своей магии и совершенно не удивляясь тому, с какой лёгкостью ему даются эти манипуляции.
Угроза, исходящая от худой, высокой и какой-то нескладной фигуры доктора растаяла, как утренний туман под лучами солнца.
— Что тут у вас случилось? — Настенька заглянула в кабинет директора и тихонько ойкнула, оценив светящуюся от влитой защитной магии фигуру директора, прячущегося где-то за разломанным столом, — Степан Карпович, мне вызвать Апраксиных?
— Не нужно, Настенька, — через силу улыбнулся Сухарев и, буквально ломая все свои инстинкты об колено, развеял наложенную защиту, — небольшое недоразумение, всё в порядке. Занимайся своими делами! И вызови кого-нибудь прибраться тут. Через часик.
Дождавшись, пока шаги секретарши затихнут в глубине коридоров, и даже намёка на скрежет обломков кирпича под ногами не будет слышно, директор повернулся к Вермайеру:
— Извини, Август, в дела твоего рода я не лезу! Но, бездна безумия, что с тобой случилось? Чуть, как в старые добрые времена меня не приложил! А ведь лучшие специалисты не давали тебе и шанса на восстановление!
— Сказал, что в дела рода не лезешь? Вот и не лезь! — отрезал Вермайер — зачем ещё звал? У меня в лазарете дел куча, некогда с тобой воспоминаниями обмениваться. Либо говори, зачем звал, либо я пошёл!
Просто так, не прощупав всё, отпускать доктора Сухарев не собирался. Даже с учётом того, что всю нить беседы доктор сжёг, продемонстрировав невозможную силу.
— Племянница твоя, — аккуратно подбирая слова, начал директор, — как и её избранник. Ты же понимаешь, что они числятся учениками школы, а отчисления у нас не предусмотрены. Они должны закончить обучение, пройти выпускные испытания, получить рекомендацию и только тогда станут окончательно свободными. Если, конечно, сразу не подпишут контракт.
— Понимаю, — кивнул Вермайер.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— И то, что они, находясь в составе одной из немногих боеспособных групп, будут постоянно направляться на затыкание всех дыр? Патрулирование, разведка, зачистку территории?
— Понимаю и даже одобряю.
— И то, что я, как директор, будучи озабоченным состоянием здоровья всех учеников и их в том числе, — продолжил плести простую словесную вязь Сухарев, — обязан пригласить медиков из столицы. Только для заботы о здоровье детей! Ты же понимаешь, что всего один квалифицированный специалист на всю школу, да ещё и травматолог, это не нормально!
