В понедельник, 24 февраля, Леонид Брежнев проснулся как обычно около восьми утра на своей даче в Заречье. Позавтракал легко — творог и чай, поскольку всегда тщательно следил за своим весом. Затем на лифте поднялся к себе на второй этаж, чтобы почистить зубы. В это время официантка из столовой позвонила охране, чтобы те готовились подогнать автомобиль к порогу дома. Еще через несколько минут адъютант генсека Владимир Медведев поднялся к своему подопечному и помог ему надеть пальто. Спустившись на лифте вниз, генсек с адъютантом сели в автомобиль. На часах было девять тридцать.
От дачи до Кремля езды было всего минут пятнадцать. Поскольку всем постам по дороге уже была дана соответствующая команда, все прочие машины разогнаны, и трасса была пуста. Кортеж из четырех машин мчался со скоростью сто двадцать километров в час, на Кутузовском проспекте скорость сбавили до сотни. В Кремль въехали, как всегда, через Боровицкие ворота и остановились у второго подъезда первого корпуса, где находился кабинет генсека. Около десяти Брежнев был уже на рабочем месте. Однако прежде чем приступить к работе, генсек обычно брился (этот ритуал Он совершал ежедневно по два раза в день — утром и после обеда). Но в этот раз с бритьем случился облом — парикмахер не явился. Поскольку был он человеком сильно пьющим, а вчера случился праздник, причина его неявки лежала на поверхности. В иные дни Брежнев был снисходителен к своему цирюльнику, но в тот день оказался явно не в духе. «Ну все, мое терпение лопнуло! Сейчас же позвоню Павлову (начальник хозуправления ЦК КПСС) и скажу, чтоб этого пьянчужку выгнали к чертовой матери!» — воскликнул Брежнев и направился к телефону. Однако пока шел, успел остыть. Генсек был человеком отходчивым и зла никогда ни на кого не держал.
Вспоминает В. Медведев: «Леонид Ильич быстро отходил и часто сам подтрунивал над парикмахером:
— Ну, как праздник провел?
— Да ничего, собрались, «шарахнули».
— Стаканчик-то опрокинул?
— Да побольше.
Но не в том даже главная беда, что запивал и не приходил, а в том, что являлся утром с похмелья. Он брил опасной бритвой. Это могло плохо кончиться.
Дикость! Первое лицо могучего государства, а уровень взаимоотношений и безответственности хуже, чем в жэке…».
В тот же день в Театре на Таганке состоялась первая репетиция спектакля «Вишневый сад». Эту пьесу должен был поставить «варяг» — главреж Театра на Малой Бронной Анатолий Эфрос, в то время как Юрий Любимов готовил постановку в «Ла Скала» оперы Луиджи Ноно. Репетиция началась в 10 утра в верхнем буфете театра. На нее пришла чуть ли не вся труппа, пришли даже те актеры, кто в спектакле не участвовал. А все потому, что всем было интересно посмотреть, как работает режиссер другого «лагеря», да еще такой, как Эфрос. Всем участвующим в постановке раздали специально купленные по этому случаю сборники чеховских пьес. Кто-то из актеров додумался и стал просить Эфроса поставить на своем экземпляре автограф. Режиссер отмахнулся: «Ведь я же не Чехов».
А, теперь из Москвы перенесемся в заснеженный якутский городок Алдан. В те самые часы, когда Брежнев недобрым словом вспоминал своего непутевого парикмахера, а Эфрос репетировал Чехова, в этом городке разгорелся настоящий детектив, а именно: пятеро вооруженных автоматами преступников напали на магазин и, захватив в кассе крупную сумму денег, устремились на автомобиле «Скорой помощи» (его они тормознули прямо на трассе) по Амурско-Якутской магистрали от Алдана в сторону поселка Чульман. Спустя полчаса после совершенного преступления на ноги были подняты значительные силы милиции как в самом Алдане, так и в Чульмане. В последнем одну из поисковых групп возглавлял лейтенант милиции А. Игнатьев. Именно ему и суждено было первым лицом к лицу столкнуться с бандитами.
Все произошло неожиданно. В тот момент, когда лейтенант в одиночку проверял очередной грузовик, из-за крутого поворота выскочила «Скорая», которая на бешеной скорости промчалась мимо патрульного. Игнатьев бросился в погоню. На приказ остановиться водитель «скорой» не среагировал, а когда милицейский «уазик» сделал попытку поравняться с беглецом, одно из окон «Скорой» ощетинилось стволом «Калашникова». Через секунду раздалась очередь. Пули прошили Игнатьеву правую руку и плечо. Превозмогая боль, лейтенант раненой рукой продолжал держать руль, а левой выхватил «Макаров» и открыл ответный огонь. Игнатьев стрелял куда эффективнее своих визави — парой выстрелов ранил сразу двоих бандитов. После чего, обогнав «скорую», он поставил свою машину поперек дороги, преградив преступникам путь. Напуганные столь самоотверженными действиями молодого летехи, бандиты предпочли больше с ним не связываться и бросились врассыпную в лес. Однако уже спустя сутки-другие их всех поодиночке переловила милиция и военные, которых оперативно подтянули к месту, где произошла перестрелка. Забегая вперед скажу, что в июле этого же года лейтенанта А. Игнатьева вызовут в Москву и министр внутренних дел СССР Н. Щелоков лично прикрепит к лацкану его мундира орден Красного Знамени.
Фигурист Александр Горшков, который чуть меньше двух недель находился на грани между жизнью и смертью, вышел в понедельник, 24 февраля, на свою первую тренировку. И это при том, что всего лишь три дня назад его выписали из больницы и врачи предупредили супругу фигуриста: «Запомните, Людмила Алексеевна, в ближайшие десять лет самая большая нагрузка для вашего мужа — это с авоськой в булочную». Короче, Горшкову на ближайшее время было категорически предписано быть подальше от спорта. А он вышел на лед с твердым намерением принять участие в очередном чемпионате мира, который открывался в американском городе Колорадо-Спрингс в самом начале марта. Как вспоминала Л. Пахомова:
«Саша катался, держась одной рукой за борт. На третью нашу тренировку приехали врачи. Мы прокатали перед ними половину произвольного танца. Все поддержки прямо на ходу перекидывали на правую руку, левая совсем слабая была. Он вообще был еще слаб, от Саши, как говорят, осталась половина. Объем легких по спирометрии уменьшился ровно вдвое. Врачи сказали, что Горшков сошел с ума, что он, видно, хочет умереть. А Михаил Израилевич Перельман дал письменное заключение: «Может ехать. Вопрос о выступлении решить на месте».
25 февраля в Тарусе был арестован известный диссидент Анатолий Марченко. Стоит отметить, что это был уже пятый арест знаменитого правозащитника. В предпоследний раз он был арестован в 1968 году и получил год тюрьмы за нарушение паспортного режима (на самом деле его посадили за то, что активно осуждал ввод советских войск в Чехословакию). В тюрьме Марченко получил новый срок — еще два года. Освободившись, Марченко поселяется сначала в Чуне, потом в Тарусе. Однако с правозащитной деятельностью не рвет и участвует во всех диссидентских акциях: в феврале 74-го присоединяется к «Московскому обращению» ряда диссидентов, протестующих против высылки А. Солженицына, в июле держит голодовку солидарности с А. Сахаровым. КГБ ему этого не прощает и ужесточает надзор. Ему отказывают даже в поездке в Москву к больному сыну, а также для того, чтобы встретить престарелую мать, которой одной трудно было доехать до Тарусы. За нарушение правил надзора Марченко дважды штрафуют, вызывают в ОВИР УВД Калужской области. Но он продолжает гнуть свое. Тогда ему откровенно предлагают уехать из страны. Он отказывается, тем самым подписывая себе приговор, — его арестовывают.
Вспоминает А. Марченко: «В милиции меня, как водится, обыскали. Изымать оказалось нечего: еще в декабре я отобрал для тюрьмы брюки поплоше, они сейчас были на мне, да теплый свитер, да телогрейка; с декабря же дома на вешалке висела авоська, а в ней пара белья, теплые носки и рукавицы, мыло, паста и зубная щетка — все. Продукты мне не понадобятся. Взяли у меня только пустую авоську и выдали на нее квитанцию. Остальное — со мной в камеру…».
25 февраля актер Театра на Таганке Иван Бортник получил письмо из Парижа от своего друга и коллеги по театру Владимира Высоцкого. Приведу лишь несколько отрывков из него: «Дорогой Ваня! Вот я здесь уже третью неделю. Живу. Пишу. Немного гляжу кино и постигаю тайны языка. Безуспешно. Подорванная алкоголем память моя с трудом удерживает услышанное. Отвык я без суеты, развлекаться по-ихнему не умею, да и сложно без языка. Хотя позднее, должно быть, буду все вспоминать с удовольствием и с Удивлением выясню, что было много интересного… Но пока:
Ах! Милый Ваня — мы в Париже
Нужны, как в бане пассатижи.
Словом, иногда скучаю, иногда веселюсь, все то же, только без деловых звонков, беготни и без театральных наших разговоров. То, что я тебе рассказывал про кино, — пока очень проблематично. Кто-то с кем-то никак не может договориться. Ну… поглядим. Пока пасу я в меру способностей старшего сына (имеется в виду старший сын Марины Влади Игорь Оссеин. — Ф. Р.). Он гудит помаленьку и скучает, паразит, но вроде скоро начнет работать. Видел одно кино про несчастного вампира Дракулу, которому очень нужна кровь невинных девушек, каковых в округе более нет…
