…А потом я с пронзительной ясностью поняла: еще немного, и случится то, что противно самой природе эльфа: единение не для зачатия ребенка, без любви, без брачных обетов! И не под покровом супружеского ложа, а в лесу, у этого проклятого дерева, чья кора царапает мне спину, или на траве, если только Алдор сообразит, что стоя, вообще-то, неудобно… Неудобно? О чем я думаю? Чем я думаю? И думаю ли вообще? То, что сейчас происходит, это… это… Искажение, вот что!!! Просто… похоть! Животная, грязная похоть! Волна холодно-склизкого отвращения — к нему и самой себе — перебила все остальные ощущения…
Алдор отпрянул от меня так, словно я его ударила. Да так оно, наверное, и было. Не осанвэ, но что-то подобное — и он понял.
С каменным лицом он одернул мое платье, поднял с земли драгоценности, и молча проводил меня до Врат — недоумевающую, опустошенную и испуганную. Добравшись до своих покоев в отцовском дворце, я упала на кровать, тупо глядя в потолок… так и лежала до утра…
* * *
С той ночи я больше не видела его — ни в Тирионе, ни в доме Кователя. Догадывался ли он, что сотворил — вот так, мимоходом, забавляясь? Я не могла спать — в темноте мне мерещился его взгляд, не могла толком поесть — кусок не шел в горло…
«Словно жертва неразделенной любви» — зло усмехнулась я, разглядывая в зеркале свое осунувшееся лицо — болезненно-бледное, в ореоле неприбранных белых волос. Расширенные зрачки превращали серые глаза в черные — совсем как у Алдора. Казалось, чуть прищурься, и в глубине стылых колодцев полыхнет багрянцем. Кривая, нехорошая улыбка лишь добавляла всему образу завершенности — нечисть, как есть нечисть…
Я не могла работать — целые дни просиживала в мастерской, бессмысленно вертя в руке стило[46] и пялясь на чистый лист… Впустую перебирая необработанные кристаллы и самородки… Шарахалась от посетителей… Что-то ушло. То, что позволяло с упоением искать и создавать красоту, то, что придавало всей жизни осмысленность…
А сегодня — свадьба, и моя сестра, рука об руку с Лаурэ, под звонкое пение ваниаров и благословляющие улыбки Древних войдет в мужнин дом…
Я нацепила первое попавшееся платье, не различая ни цвета, ни покроя, свой старый плащ, подхватила со стола шкатулку, и спустилась вниз, где меня дожидались родичи, невероятным усилием воли придав лицу какое-то подобие живости, а улыбке — дружелюбия. Они, как бы я не относилась к ним, моя семья, и видеть съедающую меня пустоту не должны.
Семья… На лице Арафинвэ застыла вселенская скорбь — не иначе, по непутевой старшей сестре. Анайрэ, покосившись на выцветшую от долгого ношения ткань плаща, открыла, было, рот, намереваясь сказать что-то неодобрительное, но отпрянула, поперхнувшись словами, — таким холодом плеснуло из моих глаз. Инголдо, смутившись, отвел жену в сторонку, прошептав что-то ей на ухо. Эленвэ, с маленькой дочкой на руках, шмыгнула под защиту широких плеч мужа — трусливое, вечно дрожащее существо, истинное воплощение благого народа ваниаров! И я краем глаза заметила, как Турондо выразительно покрутил пальцем у виска, переглянувшись с Финдекано.
— Я вижу, Турондо, ты хочешь о чем-то спросить? — Ласково протянула я, шагнув к племяннику.
— А… я… э-э, нет, Высокая. — Дернулся принц, сбледнув с лица.
— Жаль… — Притворно вздохнула я. Турондо нервно сглотнул. Меня это отрезвило: неужели так страшна? — А я надеялась, что тебе интересно, какой подарок я припасла для сестры. — И погладила серебряную крышку.
— А что там? — Подскочил неугомонный Айканаро. Остальные тоже расслабились. Подумаешь, какая невидаль — Хелкорэ снова чудит.
— Увидишь. Тс-с, невеста идет! — Шкатулка скрылась под плащом.
В конце коридора распахнулась дверь и показалась Лалвендэ в сопровождении родителей, сестер и старшей из племянниц — Аредэли, дочери Нолофинвэ. Распущенные светло-русые волосы сестры блестящей накидкой ниспадали ниже колен, поверх неожиданно-простого (видно, Индис недоглядела за дочерью, по обычаю самостоятельно шьющей свадебный наряд) голубого платья. Треугольный вырез, широкие рукава-крылья, чуть поблескивающие по самому краю серебряной нитью. Отлично. Очень кстати для моего подарка…
Индис, в отличие от дочери, вырядилась в пух и прах — синее платье сверкало золотой вышивкой, тончайшая кружевная накидка, длинные сапфировые серьги, затейливое ожерелье и диадема, пальцы унизаны перстнями. Иримэ и Финдис не отставали от матери — одна в солнечно-желтом, другая в травянисто-зеленом. Одна Аредэль — в неизменном белом, со скромным серебряным обручем на черных кудрях, да серебряным же браслетом на правой руке — подарком брата (первое, что юный Финдекано сделал самостоятельно, и, краснея от гордости, преподнес младшей сестренке).
Отец, в тяжелой синей мантии, вел под руку дочь-невесту. Правитель Тириона не нуждался ни в золоте, ни в каменьях: по одной лишь царственной осанке и гордому взгляду видно было, что это — король, даже если бы он и не надел своего венца.
— Ну, все готовы? — Спросил Финвэ, оглядев разномастное скопление в коридоре. — Айканаро, ты не забыл причесаться? — Юноша, покраснев под строгим взглядом деда, наскоро пригладил копну буйных золотистых волос. — Эленвэ, дитя мое, почему ты жмешься в углу, словно испуганная лань при виде охотников? Сегодня такой праздник, а вы как в воду опущенные! Да, Турондо, я о тебе. Что за траурное лицо? Ты хочешь выказать невесте неуважение в самый счастливый день ее жизни?
— Прости, государь, задумался… — Пристыженный Турондо искоса глянул на меня. А я уже улыбалась, как только могла искренне. Да и трудно было не улыбаться при виде смущенной Лалвендэ, чем-то напоминавшей птичку или лазурнокрылого мотылька, или пытающегося сохранять серьезность Айканаро, губы которого неудержимо расплывались в озорной усмешке.
— Вот так гораздо лучше. — Король нолдоров направился к выходу. Семейство, в порядке убывания титулов, двинулось следом.
Поскольку отец шел с Лалвендэ, мне в пару досталась Индис. На мое счастье, мачеха была неразговорчива — лишь, с повлажневшими глазами, счастливо вздыхала, глядя на дочь, да улыбалась, видно, вспоминая собственную свадьбу. О, я хорошо ее помнила: на свадьбе короля Тириона и сестры правителя ваниаров гулял весь Валинор. Целый день Валмар сотрясался от музыки, песен и громогласных тостов, Аратары засыпали молодых подарками. И никому в суматохе не было дела до худенькой беловолосой девочки, ревниво наблюдающей за непривычно-радостным отцом, танцующим с этой незнакомой, золотисто-сияющей, чужой…
— …Atarinja, ты же меня не бросишь, правда? — Девочка в красном платьице дергает отца за рукав. Большие серые глаза на некрасивом лице — не по-детски серьезны и полны тоски, но она не плачет — она никогда не плачет. Вот и сейчас — закусила губу и смотрит…
— Конечно, не брошу, звездочка. Почему ты спрашиваешь? — Высокий темноволосый мужчина берет дочь за руку и отходит в сторону от веселящейся толпы.
— Я больше тебе не нужна? У тебя будут теперь другие дети, так Ириссэ сказала.
— Значит, Ириссэ. Сказала. — Серые глаза темноволосого, похожие на глаза дочери, прищуриваются, губы сурово сжимаются, словно сдерживая резкое слово. — Не слушай ее, Фэйниель. Ириссэ Эльтинвэ никогда больше не появится в нашем доме.
— А Индис? Она — тоже?
— Нет, звездочка, Индис останется. Она теперь — моя жена и твоя приемная мама.
— Мне не нужна новая мама!
— Мне трудно объяснить… — Темноволосый в раздумье прикрывает глаза. Он хорошо знает дочь — здесь не годятся слова, пригодные для малышей. Нужно что-то осмысленное, что-то логичное… — Понимаешь, Фэйниель, у каждого короля обязательно должна быть королева. А, раз твоя мама покинула нас, нашей королевой будет Индис. Смотри сама — у Ольвэ есть королева — Фалмариэль, у Ингвэ — Ильмендис, даже у Владыки Манавидана есть супруга — Вэридэ, Создательница Звезд. Правителю не годится быть одиноким.
— Значит — так надо? — Допытывается девочка.
— Да, Фэйниель, так надо…
Теперь Индис провожает в Валмар собственную дочь, а я опять чувствую себя хуже некуда. Только виной этому не сестра с ее пустоголовым женишком, и не мачеха…
Валмар встретил нас звоном голосов и хороводом ярких красок. На главной площади возвели беседку, даже не возвели, а вырастили — переплетение живых ветвей и цветов. И в ней вмиг засиявшую Лалвендэ ждал ее нареченный — в белой тунике, с венком из крупных белых цветов на золотистых волосах. О, рядом с женихом стоял не кто иной, как Эонвэ — торжественно-строгая фигура в сине-золотом. Знак высочайшего расположения Владык: Глашатай Короля Арды соединит руки молодых, хотя от веку власть заключать браки принадлежала вождям племен.
Вокруг беседки сгрудились ближайшие родственники жениха: Ингвэ с супругой, трое их сыновей и дочь, сестры королевы ваниаров с семьями. Среди ваниаров, сверкающих на солнце россыпью драгоценностей, Лалвендэ казалась сереньким соловьем в стае павлинов. Ну, ничего, мы это исправим. Протолкавшись к беседке, я открыла припрятанную шкатулку и под сдавленные охи и ахи пристроила на голове сестры свой подарок, придирчиво отобранный среди лучшего в моих запасниках — венок из незабудок и васильков. Только вот лепестки цветов выточены были из лучшей бирюзы и лазурита, а листья — из нефрита и яшмы. Лалвендэ, робко прикоснувшись к драгоценности, порывисто обняла меня, едва не сбросив венок. Так… непривычно…
