В поле зрения милиции попадал, даже находился под следствием, но срок так и не получил. В девяностых занимался легальным бизнесом, сколотил целое состояние на оптовой торговле, но и своим прежним пристрастиям не изменил. Грабил и обворовывал он все так же редко, но метко, и опять же, не оставляя следов. Вроде бы и не бандит он — в известном смысле этого слова, и не вор, потому как ни разу не мотал срок и не водился с известными личностями из криминальной среды, но его знали, уважали. И уголовный розыск о нем, конечно же, не забывал. Только вот посадить его никак не удавалось. И возможно, уже не удастся.
Родион еще возглавлял свое отделение, когда Коваля разбил паралич, причем после третьего или даже четвертого инсульта. В состоянии овоща он мог прожить и пять, и десять лет, но сажать его такого можно только на грядку, но никак не в тюрьму.
В любом случае, если появилась возможность, на Коваля нужно выходить. И брать его за жабры. Именно об этом и думал сейчас Сысоев. Усадить на скамью подсудимых самого Коваля — это не просто оглушительный успех, это рывок в карьере. Да и Родиона могли вернуть на прежнее место службы, если он отличится.
— Что будем делать? — спросил Сысоев, положив ладони на стол.
— В начале было слово… Что связывает Туманова и Коваля?
— Деньги. Мы же не знаем, сколько он их увел.
— Деньги уже вложены в дело, тысяча гектаров земли, зерновое производство… Коваль не рейдер, он землю отбирать не станет.
— Значит, не все вложил в дело.
— Ты знаешь? Я, например, не знаю. И Коваль не знает.
— Выясняет. Через своего собакоруба.
— Тогда и мы работаем, — кивнул Родион. — Ты здесь, я в станице.
Общак Туманов дернул в Москве, отсюда за ним на Дон и приехали. А в столице шашки не в таком почете, как в казачьих краях, не отсюда клинок, не из Москвы. Прибывшие за Тумановым люди, скорее всего, приобрели его уже на месте. Возможно, из праздного интереса. Кто-то предложил, например, а они не отказались. А предложить мог хозяин дома, в котором они снимают комнату. Возможно, дом этот находится в Пшеничной… Работать надо, ходить, спрашивать, выяснять.
— В Москве нужно узнать, кого Коваль мог отправить к Туманову, а я там этих ребят поищу.
— Сам искать будешь?
— Ну, в подчинении у меня только добровольные помощники, — усмехнулся Родион. — Днем в поле работают, вечером… А вечером от них толку мало.
— Подкрепление тебе нужно, — задумался Сысоев.
— Содействие мне нужно. Собакорубы наши, возможно, в райцентре притаились. До Верховерской недалеко, можно по реке, на лодке. На месте работать надо, если райотдел подключить, работа быстрей пойдет.
— Какие у тебя на работе отношения с начальством?
— Да вроде нормальные. На два дня вот отпустили.
— Два дня, два дня… Тебе сейчас там нужно быть, ну да ладно.
— Могу и назад поехать, — кивнул Родион.
Действительно, преступники, возможно, уже к дому Туманова подбираются, а он в Москве и некому пресечь нападение. А может, и убийство.
— Давай сначала к Абакуму.
Родиону понадобилось три часа, чтобы дозвониться до Абакума, зато о встрече с ним договорились быстро. В тот же час и пересеклись — у Путяевского пруда в Сокольниках. Место это Родион выбрал не случайно, здесь не так давно взяли наркодилера с целым пакетом героина. Возможно, человек этот работал на Абакума.
— Зря вы меня сюда дернули. — Абакум посмотрел на Родиона, перевел взгляд на Сысоева и хитро сощурился. — Если вы думаете, что Тархун мой гонец, то мин херц вам навстречу.
Я с басурманами не работаю и с Гертрудой не сплю. Только каннабис, только ганджубас! Вон в Канаде уже вовсю пыхтят, и никто ничего, все чисто по закону.
— У нас не Канада, — качнул головой Родион.
Абакум уже не молод, еще немного, и шестой десяток разменяет. Но успокоиться все не может. С тяжелой наркотой связываться боялся, а легкими наркотическими веществами приторговывал. Внешность, говорит, завязать не позволяет. А выглядел он, в общем-то, круто, брутальный такой типаж, крепко сбитый, грубые черты лица, тяжелые надбровья, боксерский нос. И лысый. Сколько помнил Абакума Фомин, он всегда брился наголо.
— А я слышал, тебя в Бобруйск выслали, — усмехнулся Абакум.
— А в Бобруйске Поляна, — кивнул Родион.
— Это ты о чем?
— Полянин Алексей Данилович. В девяносто восьмом дернул общак у Канарея.
— Так его ж грохнули! — оживился Абакум.
— Канарея?
— И Полянина!
— Кто грохнул?
— Так Байбак с ним был, он его и… Или нет?
— Насчет Байбака ничего не знаем, — честно признался Сысоев.
— Значит, это Поляна Байбака… Что произошло, в подробностях не знаю, но Канарей сказал, что с Поляной все, Байбака искать, сказал, надо.
— Это кто? — Сысоев показал Абакуму фотоснимок молодого еще Полянина-Туманова.
— Пфф!.. Я что, в лицо его знаю? В глаза не видел. А с Канареем да, с ним общался. Лимон у него увели, зеленью, или даже два. А тогда лимон зеленью… Оно и сейчас, конечно, не мало… Очень даже не мало!.. А вы что, Полянина нашли?
— С Канареем хочешь поделиться? — усмехнулся Родион.
— Да нет, мне к нему еще рано.
— Тогда веди себя ровно и на вопросы отвечай правильно. И с выражением.
— Но без выражений, — хмыкнул Сысоев.
— Чем Полянин у Канарея занимался?
— Ромашку для аптеки собирал, песни о Родине пел, бабушек через дорогу переводил. Сами же сказали, без выражений… Чем он занимался? Бабло с бабушек сбивал, аптеки дербанил, с девочками в ромашку играл.
— Бандитствовал, — обобщил Миша.
— Кто-то же должен был этим делом заниматься. Что-то не заладилось у них там с Канареем, кинули они его с Байбаком. И ушли… Неужели всплыл Поляна?
— Ну Поляна, может, и всплыл. Потому что дерьмо, — усмехнулся Родион. — А дочь…
Он запнулся, отказывая Абакуму в подробностях. Ему совсем не обязательно знать о Майе. Девчонка хорошая и вовсе не дрянь, как папаша.
— О Ковале что знаешь? — спросил Сысоев.
— О Ковале?
— Сергей Матвеевич Ковалев, пятьдесят седьмого года рождения.
— Да в курсе я, кто такой Коваль!
— Какая связь между ним и Поляниным?
— Насчет Полянина не знаю, а Канарей… — Абакум задумался. Одно дело — говорить о делах давно минувших дней и совсем другое — смотреть в глаза страшному настоящему. Коваль жив, он в силе, как бы не спросил за длинный язык.
— Я слышал, Коваль уже совсем доходит, — сказал Родион.
— Ну да, дела у него дрянь. Совсем чуть-чуть осталось…
— И что у него там с Канареем было?
— А что? Коваль коммерсанта одного сильно
