В прошлом году мама с папой постарались скрыть от нас свои неурядицы, но мы с Теннисоном знали, какую штуку отколол наш папа. Она привела нас в ярость — папы не должны иметь... подруг, пусть даже на короткий срок. Пусть даже это случилось только один раз. Вот просто не должны — и всё. Но иногда такое случается. Факт, от которого не спрячешься. Не имею понятия, что там по статистике. Наверно, надо бы глянуть цифры.
Итак, это случилось, и папа был поставлен перед выбором: либо бросить свою... гм... подругу и перевернуть небо и землю, чтобы восстановить отношения с мамой, либо развестись. Он выбрал маму. Мы с Теннисоном видели, как он старается искупить свою вину — не только перед мамой, но и перед своими детьми. Похоже, нам вполне хватило этих его усилий, чтобы простить его — во всяком случае, частично. Я думала, что так же было и с мамой. Но, как выяснилось, её рана оказалась куда более глубокой.
Внезапно мои мысли устремились к Брюстеру. Хотя думать о нём было больно, но всё же легче, чем о родителях. Его легче обвинить. Чем дольше я размышляла о том, что он сделал, тем больше злилась. Когда надо было спасти этого парня от того неведомого ужаса, которым был полон его мир, то я протянула ему руку помощи, а вот когда что-то серьёзное случилось с моим собственным миром — он не просто ушёл, он сломя голову удрал!
— Он умыл руки, — пробормотала я. — Просто бросил меня в самый трудный момент...
— А ты ожидала, что он станет островком безопасности в бурном море жизни? — хмыкнул Теннисон. — Знаешь, репутация отпетой шпаны так просто с неба не падает.
Тоже мне оправдание. Его поведению нет оправданий! Если бы я могла быть хоть в чём-нибудь в этот вечер уверена, то это в том, что Брюстер поступил бесчестно.
— Ненавижу его, — сказала я и в этот момент верила всей душой в то, что говорила. — Ненавижу!
Заскрежетала открывающаяся дверь гаража, а затем мы услышали, как завёлся мотор. Кто-то уехал. Не знаю кто — мама или папа — да и знать не хочу.
— И что теперь? — проронил Теннисон.
Вот так сюрприз. Из нас двоих именно Теннисон всегда прикидывался, будто у него на всё имеется готовый ответ.
— Что-что, — буркнула я. — Дело дрянь, вот что.
— Думаешь, будет слово на букву «Р»?
— Сначала на букву «С», — возразила я. Не могу себе представить — наши родители в сепарации[13]. Кто выедет — мама или папа? Позволят ли нам выбрать? И если да, то как мы вообще можем кого-то выбрать?
Больше мы с Теннисоном не произнесли ни слова — а что тут ещё можно было сказать? Однако из ванной не ушли, потому что здесь было единственное место, где мы чувствовали себя в безопасности. Вот так мы и сидели в молчании, желая только одного — впасть в спячку и проспать все грядущие ужасы. А ещё — чтобы пришёл волшебник и забрал себе всю нашу боль.
23) Гравитация
Невероятно, как нам всегда хочется, чтобы другие чувствовали то же, что и мы! Наверно, это основной человеческий инстинкт. В компании несчастье переносится легче, так ведь? Когда тебе понравился какой-нибудь фильм, разве не хочется затащить на него всех своих друзей? Потому что делать что-либо во второй раз интересно только тогда, когда для кого-нибудь другого это впервые — как будто опыт, который для них внове, эхом отзывается в твоей душе. Мы любим делиться тем, что пережили — наверно, это так природа напоминает нам, что все люди связаны между собой.
К утру стало ясно, что дом покинула мама. Она не вернулась. Папа приготовил для нас завтрак — более-менее сносные блинчики, хотя подгоревший «первый ком» красноречиво покоился в мусорном ведре.
— Когда вы придёте из школы, она будет дома, — уверенно сказал папа. Слишком уверенно, из чего я сделала вывод, что он вовсе ни в чём не уверен.
По дороге в школу я всё время возвращалась мыслями к Брю. Я по-прежнему негодовала на него и, будь это в моих силах, заставила бы его прочувствовать на себе то, что сама во всей полноте ощутила вчера: беспомощность при виде распада моей семьи, жгучая обида от того, что он бросил меня в самый тяжёлый момент. Взять бы всё то, что кипело в моей душе, слепить в ядро, заложить в пушку и выпалить прямо в этого предателя!
***
Мы с Брю обязательно встретимся сегодня в школе. Самым неприятным было то, что я не представляла, как мне себя с ним вести. Хуже не придумаешь, когда нет чёткого плана действий. Я даже знала точно, где мы с ним столкнёмся: его шкафчик располагался рядом с дверью того класса, где у меня будет второй урок. Обычно мы радовались этим встречам и стремились к ним — хотя бы только затем, чтобы сказать друг другу «привет». Теперь же меня била нервная дрожь.
Я предположила, что он наверняка в критический момент постарается не приближаться к своему шкафчику, но я ошиблась. Я, со своей стороны, тоже могла бы войти в класс через запасную дверь, однако не сделала этого. Несмотря на весь свой страх, я понимала, что встречи с Брю лицом к лицу не избежать. Уж лучше разделаться с этим побыстрее.
Подходя к классу, я увидела его. Он не смотрел на меня, сосредоточив всё своё внимание на содержимом шкафчика. Стоял, перекладывал книжки с места на место...
— Брюстер?
Он повернулся, и тут внезапно моя рука сама собой размахнулась и... Должно быть, занятия плаванием сделали меня куда сильнее, чем я полагала, потому что когда я залепила ему пощёчину, его голова дёрнулась и ударилась о дверцу шкафа, отозвавшуюся колокольным гулом. Я еле справилась с собой, чтобы не забарабанить кулаками по его груди. Накопившаяся во мне злость требовала выхода.
Мы начали привлекать к себе внимание. Некоторые со смехом поглядывали на нас, другие старались обойти сцену боевых действий сторонкой.
— Ты закончила? — спросил Брюстер. — Если да, то я опаздываю на урок.
— Нет! — заорала я, — это только начало! — и толкнула его. Сообразила, что веду себя по-хулигански — так обычно разрешал свои конфликты мой братец, но мне было плевать. Всё равно от моего толчка мало толку — Брю был столь массивен, что даже с места не сдвинулся. Наоборот, это я отлетела назад.
— Есть кое-что, чего ты не знаешь, — сказал он.
— Воображаешь, что тебе поможет эта сказочка? — завопила я. — Тоже мне, оправдание нашёл! Да то, что ты сделал вчера... что ты сказал...
— Я солгал.
Его слова захватили меня врасплох. Я поперхнулась, замолчала и попыталась сообразить, что он имеет в виду. В чём солгал? Он сказал, что ему нет до меня дела, что ему плевать на нас на всех! В этом?! Значит, всё-таки я и моя семья ему небезразличны, так что ли?! А может, мне теперь плевать на то, что ему что-то там небезразлично?!
Прозвенел звонок. В коридоре остались только мы вдвоём. Я уже собиралась устремиться в класс, как вдруг почувствовала, как по моей ладони струится что-то тёплое и влажное. Кровь!
— О, нет! — простонала я.
Не нужно быть гением, чтобы понять — рана на моей руке вскрылась. Пластырь, и так еле державшийся, теперь промок и отклеился совсем. Я смахнула кровь... Но что это? Я с трудом нашла след пореза на своей ладони.
Похоже, вся эта кровь — не моя!
— Это не ты, это я, — сказал Брю.
М-да, разве не эту самую банальность говорит чуть ли не каждый парень, расставаясь со своей девушкой?
Но не в этом случае. Это действительно был он. Это у него шла кровь.
Он сжал губы.
— Вот чёрт, — пробормотал он. — Плохо дело.
Не могу сказать, что мой гнев тут же улёгся, совсем нет, но он, во всяком случае, отошёл на второй план.
— Наверно, я нечаянно порезала тебя своими часами, — сказала я, теряясь в догадках, как это могло произойти. Столько крови! Ну нет на моих часах ничего до такой степени острого! — Пошли в медпункт!
Брю придавил основание большого пальца, чтобы остановить кровотечение, а я полезла в свой рюкзак за пачкой салфеток. Прижала к его ране всю пачку и потащила беднягу по коридору.
— Я сам могу, — пробормотал он.
— А мне до лампочки, — отрезала я.
Мы влетели в медпункт, где какой-то незнакомый мальчишка воззрился на меня воспалёнными глазами и с выражением на лице, которое можно было расшифровать как «Прими мою душу, Господи», — словно собирался в любой момент откинуть коньки.
— В очередь! — вякнул он.
— Чёрта с два! — рявкнула я и отодвинула мальчишку в сторону.
К этому времени вся пачка салфеток на ладони Брю промокла насквозь, и стоило только медсестре увидеть это, как она тотчас переключилась в режим срочного реагирования. Она быстро осмотрела рану и принялась промывать её с помощью марлевого тампона, смоченного в антисептике.
— Как это случилось?
— Я поранился о дверь шкафчика, — пояснил Брю.
«Ага, как же! — подумала я. — Да твоей руки и близко не было ни от какого шкафчика!»
— Ну, ничего, — сказала медсестра, заканчивая обрабатывать рану. — Выглядит хуже, чем есть на самом деле. Тебе, кажется, и швы не понадобятся. — Она добавила, что было бы неплохо сделать уколы от столбняка, и вручила Брю большой марлевый тампон со словами: — Прижми покрепче. — После чего, заметив, что мои пальцы все в крови, обратилась ко мне: — Ступай к умывальнику и хорошенько вымой руки до самого локтя. Дважды! — После чего, пообещав Брю скоро вернуться и перевязать рану, ушла к несчастному умирающему, томящемуся около двери.
