– Я тоже такое слыхал, — кивнул Анатолий. — Говорили, будто какой-то Ганька Искра пытался подбить народ на бунты.
– Есть такой, — отозвался Петр. — Бывший мой, перепечинский, да беглый. Никак его не поймать, словно всем миром его прячут. Однажды выловил его тот самый Бережной, который за Фенькой ухажерничал, да Ганька сбежал. Не Искра ли его и прикончил, женишка нашего?
Появился Семен, который, в сопровождении казачка, тащил с десяток ружей и пистолетов. По паре взяли все — Петр, Анатолий, Семен, да еще и другим досталось, кто умел с оружием обращаться.
– Надо бы по всему двору стрелков расставить, а то вдруг обойдут усадьбу с тыла, — предложил Анатолий. — На их месте я так бы и сделал.
– Опять ты раскомандовался! — завел свою шарманку Петр. — Зачем силы рассредоточивать?
– И правда ваша, барин, — поддакнул Семен. — Не нужно расходиться, надо толпу залпом встретить, чтобы сразу несколько человек свалить, а остальные тогда и разбегутся.
Анатолий не стал спорить — что ж, и в этом был свой резон, — однако, невзначай оглянувшись, он увидел, что дворовые, собравшись кучкой, о чем-то переговариваются, воровато поглядывая то на господ, то на бунтовщиков.
– Ты, Петр, во всех своих людях уверен? — настороженно спросил Анатолий.
– Да все они сволочи, — хмуро буркнул Петр. — Не верю никому.
– Вы что там шепчетесь-перешептываетесь?! — заорал Семен, потрясая кулаками. — Все должны за барина животы положить, не то своеручно на конюшне каждого драть буду, пока со спины клочья не полезут!
– Да какая тогда нам разница? — выкрикнул кто-то из толпы дворовых. — Или Ганька Искра промеж берез порвет, или Чума-сыромятник шкуру на ремни спустит. Так и так биту быти, а то и убиту, чего же понапрасну рубаху на грудях рвать?
Семен принялся браниться в ответ, но Анатолий не слушал: толпа бунтовщиков подвалила уже под самые ворота.
– Стрелять пора, — хрипло проговорил Петр, нервно проводя рукой по вспотевшему лбу, но Анатолий покачал головой. Крестьяне о чем-то кричали, но в общем шуме он не мог различить отдельных голосов.
– Они чего-то хотят! — догадался он. — Хотят о чем-то попросить. Надо выслушать. Может, удастся их отвадить?
– Дело! — кивнул Петр и приказал Семену поувещевать мужиков: барин-де говорить с ними хочет да их послушать желает.
– Да что с ними говорить?! — с отвращением крикнула Ефимьевна и еще громче завопила: — Расходитесь подобру-поздорову, не то барин никого из вас не помилует, всех перепорет до смерти, а потом и семьи ваши под корень сведет!
Семен вторил ей во всю глотку, и хоть это казалось Анатолию порядочной глупостью, все же на лицах некоторых мужиков появилось сомнение.
– Ишь! — довольно воскликнул Петр, который тоже это заметил. — Заливаются Семен с Ефимьевной, что курские соловьи. Молодцы они! Глядишь, и разгонят эту свору. Сейчас главное — рожи тех, что впереди стоят, запомнить получше, чтобы потом, когда воинская команда придет, было бы кого сквозь строй гнать, шкуру шомполами спускать. А то и вешать.
– Все бы тебе шкуры драть! — тяжело вздохнул Анатолий. — Всех передерешь, перевешаешь — кто на тебя работать станет? Сам за плугом пойдешь?
– На мой век этого назьма хватит, — пренебрежительно указал Петр на толпу. — Говорю тебе, рожи запоминай!
– Да как же я могу их запомнить, коли никого из этих людей не знаю? — уклончиво проговорил Анатолий.
– Семка, запоминай их! — опять приказал Петр, однако Семен его не слышал: продолжал стращать толпу барскими карами, и Анатолий обнаружил, что его слова уже не сомнения сеют, а только пуще злят людей. Их ярость возрастала с каждой угрозой. Толпа снова поперла к воротам.
– Пора стрелять! — хрипло выкрикнул Петр.
– Пора, батюшка! — с готовностью поддержал Семен.
– Погодите! — властно сказал Анатолий, подошел к воротине и, опираясь на перекладины, проворно взобрался на забор, утвердившись на воротном столбе.
При виде множества озлобленных лиц у него на миг закружилась голова, но тут же он начал различать отдельные черты, глаза, распяленные в крике рты — и стало полегче. Поднял руку, призывая к молчанию. Ощутил, как воцаряется тишина, и вовсе собрался с силами.
– Зачем вы пришли сюда, люди? — крикнул Анатолий. — Зачем со злом явились? Зло порождает зло, а больше ничего! Если вы сейчас уйдете, никто догонять и преследовать вас не станет.
– Ты правильно говоришь, — перебил его молодой мужик в кумачовой рубахе. Да не только рубаха — вся голова его пламенела, как огонь.
Анатолий понял, что это и есть атаман Ганька Искра. Да нетрудно было догадаться по его облику! Дерзок, одет лучше других, на ногах — сапоги, в то время как вся его братия топала в лаптях или босая. Анатолий смотрел на него и понимал, что этот человек рожден быть разбойником: в каждой черте его словно бы острым ножом вырезанного лица — мятежный вызов, и тем же вызовом горят желтые глаза, и даже небольшая рыжая борода торчит вызывающе.
– Правильно говоришь, молодой барин, — повторил Ганька. — Зло порождает зло. Мы тут именно по этой причине. Убили человека… отдайте нам убийцу — и мы уйдем.
– Какого убийцу? — недоуменно спросил Анатолий. — Кого тут убили?!
– Убили! — зашумела на разные голоса толпа. — Ерофея убили!
– Да, кучера из Щеглов убили, Ерофея! — подтвердил Ганька. — Вот его убийцу нам и отдайте — и мы уйдем. А не отдадите — тут одни щепы паленые останутся. Всех положим, как Ерофея положили.
Анатолий посмотрел в Ганькины глаза. Тот не отвел взгляда.
– А тебе какая забота щегловский кучер, что ты ради него кровь лить готов?
– Он мой побратим, — ответил Ганька. — С издетска! Лет мне десять было, когда я тонул, запутавшись в сетях. Я уже погибал, наглотавшись воды, а Ерофей мою голову над волной поднимал, держал меня, покуда помощь не подоспела. После этого мы побратались.
Анатолий оглянулся на мертвое, обезображенное тело кучера — и словно бы увидел то, о чем рассказывал Ганька: темная, холоднющая вода заводи, опутанный сетями рыжий мальчишка, который думает, что уже назначен водяному в добычу, — и другой мальчишка, который, трепыхаясь из последних сил, поддерживает его падающую голову, крича заячьим, отчаянным голосом:
– Помогите! Спасите, люди добрые!..
И помощь пришла. Знал ли тот человек, который спас тогда Ерофея и Ганьку, что был орудием их злой судьбы?
Это промелькнуло в голове Анатолия за секунду, и снова он увидел перед собой взбунтовавшихся, озлобленных крестьян, опьяненных жаждой крови.
– Послушай, — сказал он как мог убедительнее, ловя взгляд желтых Ганькиных глаз. — Никто не убивал твоего побратима нарочно. Все вышло нечаянно. Лошадь понесла, а вожжи были намотаны Ерофею на руку. Лошадь мчалась, не разбирая дороги, его убило и изуродовало об ухабы. Да, страшная гибель, но виновны в ней только лошадь да сам Ерофей, потому что он несчастную кобылу хлестал немилосердно до потери разума, вот она и сбесилась.
