Несомненно, гостям замка Атдаир рассказали о положении, в котором оказалась Дара. Лорд Кермичил вежливо кивал головой, а его жена была почти милой, что особенно возмутило Дару.
Даре совсем не хотелось, чтобы ее жалели шотландцы! Приветствия молодых Кермичилов были приятнее. Анна была милой и сердечной, а брат ее явно восхищался Дарой.
Она удивилась, когда оказалась на стуле рядом с Лаоклейном. Лорду Кермичилу это не понравилось. Он согласился на ее присутствие, но это вовсе не означало, что ему было приятно видеть, как англичанке оказывается честь. Эти чувства передались его жене, и она с усилием отводила свои взгляды от Дары. Все это забавляло Дару. Она поймала на себе ободряющий взгляд служанки. Дара чувствовала всю нелепость ситуации, и это рождало в ней смех. Лаоклейну, наблюдавшему за ней, было интересно знать, что за улыбка появилась у нее на губах.
Ниалл никого и ничего не видел, кроме своей невесты. Они сидели рядом и находили радость друг в друге. Анна была не красавицей, но очень милой. Ее небольшая фигура была грациозна. Она красиво держалась. Анна была предана своему жениху, этого нельзя было отрицать, хотя она могла полюбезничать и с другими.
Характер Крига Кермичила был сродни его сестре, но внешне они не были похожи. Он был высокий, с грубоватыми чертами лица, с волосами цвета льна. У Анны же волосы были бледно-рыжие, шелковистые. Его золотисто-карие глаза не меняли оттенка в отличие от глаз сестры. У его сестры были хорошие манеры: ведя разговор, она смотрела на присутствующих, уделяя внимание всем, а Криг смотрел только на Дару. Локлейн заметил его взгляд, и он ему не понравился.
Весь вечер беседа неизменно возвращалась к предстоящему союзу Джеймса, короля Шотландии, с дочерью Генри Тюдора.
– Да, нашего Джеймса любят, не как некоторых. Он ведет себя как надо. Выслушивает свой Совет и, когда все сказано, принимает свое собственное решение. – Лорд Кермичил прервался, чтобы оторвать ножку зажаренной, с хрустящей корочкой, птицы. – Хотя, говорят, он оставляет без внимания как хорошие, так и плохие советы.
Ниалл ухмыльнулся:
– Да, некоторые говорят, что сейчас он поступает как дурак.
– Этот новый мир с Англией у кого-то застревает в горле.
Лаоклейн ответил на презрительный тон Кермичила:
– Кто-то – это те, кто не думает, как беззащитны и слабы наши границы. Это место постоянных набегов и схваток. У наших крестьян нет возможности засеивать свои поля, так как в одной руке они держат оружие, а другой сеют. У Джеймса здесь свой интерес.
– Но и у Генри ведь тоже?
Это замечание встретили шепотом согласия, а Дара сделала над собой усилие, чтобы промолчать.
Анна по-женски высказалась о репутации Джеймса, игнорируя куда более серьезный тон разговора.
У ее отца вырвался смех.
– У него есть другое предложение от Генри. Вот увидите, я окажусь прав.
И снова Дара прикусила свой язык. Довольно удивительно, но сделала она это ради Лаоклейна. Его гость решил разозлить ее. Преданность и бережное отношение Генри к королеве приравнивались к расточительной щедрости Джеймса и его плотским аппетитам. Генри был таким же хорошим и благородным правителем, как и Джеймс, но перед ним не преклонялись так, как перед шотландским королем.
Дара задумчиво посмотрела на Лаоклейна, затем перевела свое внимание на назойливого наследника лорда Кермичила. Он, по всей вероятности, забыл, что его отец не одобряет то, как он смотрит на Дару. Однако разговор с Критом не заставил ее забыть мужчину, сидевшего рядом с ней. Его лесть не возбуждала в ней такого же приподнятого настроения, как невысказанное одобрение безрассудных серых глаз.
Волынки играли без конца, но одна баллада запомнилась ей больше всех. Песня шотландских гор. В ней одновременно чувствовалось что-то дикое, горькое и сладкое. Казалось, в ее звуке было то, из чего он сделан. В мелодии звучала мрачная непреклонная сила, нежность проявлялась редко, да и то не полностью. Дара знала, что ей следует бояться этих редких моментов проявления нежности.
Гости же предпочитали быстрые, пульсирующие звуки, от которых закипает кровь, а ноги сами идут в пляс. Несколько женщин пришло с ферм, чтобы помочь обслуживать гостей. Их смех звенел, смешиваясь со звуком волынок, когда они игривыми движениями старались избежать рук мужчин. Их лица пылали от вина и возбуждения, волосы взлохматились, а одежда стала не такой аккуратной. Было уже утро, а это означало, что настало время, когда они уже ничего не стыдились.
Кинара держалась от них в стороне. Ее лицо выражало пренебрежение к этим простушкам. Она свободно двигалась среди мужчин, зная, что ни один не осмелится дотронуться до нее даже в игре, потому что Руод, пьяный или трезвый, в любой момент быстро схватится за нож, который всегда носит с собой.
Видя, как Руод открыто, при каждой возможности трогает руками служанку, Дара все больше ненавидела его. Ее раздражение росло. Кинара была слишком молода для того, что с ней делали. Бросив злой взгляд в сторону Макамлейда, Дара увидела – он наблюдает за ней с уверенностью человека, который знает, что о нем думают и что мысли эти нехорошие. Выражение его лица не изменилось, когда она перевела свой взгляд на еду.
Как на любом пиру, здесь не было конца количеству и разнообразию съедаемого и выпиваемого. Сытые мужчины продолжали есть, и пили те, кого уже давно не мучила жажда. Но пока его гости и домочадцы пировали, Лаоклейн сидел с кружкой в руке, откинувшись на спинку своего резного стула, целиком расслабившись. Наконец тарелки с дичью, свининой и говядиной заменили сладостями, пирогами, засахаренными фруктами. Но мужчины не променяли свой эль на более легкое вино, как это сделали леди.
Чрезмерное спокойствие было нарушено некоторым волнением. Со двора вошел крепкий юноша, держа под колпаком большого сокола. Птица сидела гордо, несмотря на то, что ничего не видела, когда ее внесли в этот странный для нее и пугающий мир. Это была птица, вызывающая зависть у тех, кто знал в этом толк. Вдоль стола пронесся шепот одобрения. Юноша направился прямо к Лаоклейну, а тот указал на Анну:
– Мой подарок невесте.
– Милорд, – Анна остановилась, подбирая слова, чтобы продолжить свою речь. Она не любила соколиную охоту еще больше, чем обычную. На шее у нее красовалась тяжелая золотая цепь с изумрудами, подарок Ниалла, теребя ее, она сказала: – Уверена, ты оказываешь мне честь своим подарком. Эта птица одна из твоих собственных?
– Да, – ответил он, не утруждая себя перечислением достоинств птицы, но тут же обнаружил в себе отсутствие интуиции. Лаоклейна удивила собственная глупость. Неосознанная реакция Анны не вызвала в нем раздражения. Он увидел в ее глазах облегчение, когда он приказал вернуть сокола в клетку, находившуюся в конюшне.
