— Как Лоньон? — спросила жена.
Перед самым уходом он получил последние сведения из больницы. У горе-инспектора все же началось воспаление легких, но с болезнью надеялись быстро справиться с помощью пенициллина; зато врачей сильно тревожил удар, который Лоньон получил по голове.
— Пролома черепа, правда, нет, но боятся сотрясения мозга. Он начал бредить.
— А как себя ведает его жена?
— Она продолжает вопить, что никто не имеет права разлучать супругов, которые прожили вместе больше тридцати лет, и настаивает, чтобы либо его перевезли домой, либо ей разрешили находиться в больнице.
— Она своего добилась?
— Нет.
Обычно супруги Мегрэ медленно шли до бульвара Бон-Нувель и там заходили в первый попавшийся кинотеатр. Фильмом Мегрэ было нетрудно угодить. Более того, он охотнее смотрел самую заурядную картину, чем какую-нибудь нашумевшую ленту; он любил, сидя в кресле, глядеть на экран и ни о чем не думать. Чем менее шикарным был кинотеатр, тем демократичнее была там публика; чем больше зрители смеялись в нужных местах и отпускали шутки, ели мороженое, жевали резинку, тем большее удовольствие он получал.
На улице было по-прежнему сыро и холодно. Выйдя из кино, они посидели на террасе какого-то маленького кафе, выпили по стакану пива и попали домой только в одиннадцать часов вечера. Едва Мегрэ переступил порог квартиры, как раздался телефонный звонок.
— Алло! Барон, это вы?
— Нет, это говорит Вашэ, господин комиссар. Я заступил на дежурство в восемь часов вечера. С девяти я тщетно пытаюсь с вами связаться.
— Есть что-нибудь новое?
— На ваше имя пришло письмо. Почерк женский. На конверте крупными буквами написано: Крайне срочно. Можно мне его вскрыть и прочитать вам?
— Читай!
— Минуточку. Вот: «Господин комиссар! Совершенно необходимо, чтобы я с вами как можно скорее встретилась. Это вопрос жизни и смерти. К несчастью, я не могу выйти из своей комнаты и даже не знаю, как переправить вам это письмо. Не смогли бы вы посетить меня в гостинице „Бретань“, улица Рише, это почти напротив „Фоли-Бержер“. Я живу в номере сорок семь. Никому ничего не говорите. Вокруг гостиницы, наверное, кто-нибудь ходит. Приходите, приходите, я вас умоляю».
Подпись была неразборчива, начиналась она с буквы «М».
— Скорее всего, Мадо, — сказал Вашэ, — но я в этом не уверен.
— В котором часу отправлено письмо?
— В восемь вечера.
— Ясно. Больше ничего? От Люка или от Торанса нет никаких сведений?
— Люка сидит в ресторане у Поччо. Поччо уговорил его зайти к нему, уверяя, что просто глупо стоять на холоде, когда можно сидеть в тепле. Он просит дать ему дальнейшие указания.
— Пошлите его спать.
Госпожа Мегрэ слышала этот разговор; она вздохнула, но не стала возражать, видя, что муж ищет свою шляпу. Она привыкла к его ночным отлучкам.
— Спать-то ты хоть вернешься? И возьми шарф, прошу тебя.
Перед тем как выйти, он выпил немного сливянки. Ему пришлось идти пешком до площади Республики и только там удалось схватить такси.
— Улица Рише, напротив «Фоли-Бержер»!
Он знал гостиницу «Бретань», пользующуюся весьма дурной репутацией; на верхних этажах комнаты сдавались понедельно или помесячно.
Спектакль в «Фоли-Бержер» уже давно кончился, и прохожих на улице почти не было.
Мегрэ вошел в плохо освещенный коридор и постучал в застекленную дверь; за стеклом сразу же вспыхнул свет и кто-то пробурчал сонным голосом:
— Кто там?
— Я в номер сорок семь.
— Проходите.
Мегрэ смутно различал сквозь занавеску, что на раскладушке лежал какой-то человек, который протянул было руку, чтобы дернуть за резиновую грушу и тем самым открыть вторую дверь, но не сделал этого. Окончательно проснувшись, портье вник наконец в то, что ему сказал посетитель.
— В номере сорок семь дикого нет, — пробурчал он, снова укладываясь.
— Минуточку. Мне надо с вами поговорить.
— Что вам угодно?
— Я из полиции.
Мегрэ и не пытался разобрать, что бубнил себе под нос портье, но это были явно бранные слова по его адресу.
Портье нехотя поднялся с постели, на которой он лежал одетый, подошел к двери, повернул ключ в замочной скважине и впустил посетителя, окинув его злобным взглядом.
— Вы из полиции нравов? — нахмурив брови, спросил он.
— Откуда вы знаете, что в номере сорок семь никого нет?
— Тип, который там жил, уже несколько дней как смотался, а его подруга недавно вышла.
— Когда?
— Точно не скажу. Часов в девять или в половине десятого.
— Ее зовут Мадо? Портье пожал плечами.
— Я дежурю только ночью и имен не знаю. Уходя, она сдала мне ключ. Вот поглядите — он висит на доске.
— Эта дама ушла одна? Портье молчал.
— Я вас спрашиваю: эта дама ушла одна?
— Что вам от нее надо? Ладно, ладно. Не сердитесь. Незадолго перед этим к ней приходили.
— Кто? Мужчина?
Портье был поражен, что в такой гостинице, как эта, ему задают подобные вопросы.
— Гость долго оставался в номере?
— Минут десять.
— Он спросил вас, в каком номере она живет?
— Он меня ни о чем не спрашивал. Он поднялся по лестнице, даже не взглянув на меня. Тогда дверь еще была не заперта.
— Откуда вы знаете, что этот тип направился именно к ней в номер?
— Да потому, что они вышли вместе.
— У вас ее регистрационная карточка?
— Нет. Они все у хозяйки, она их хранит у себя в кабинете, а он заперт на ключ.
— А где хозяйка?
— Спит.
— Дайте мне ключ от номера сорок семь и разбудите хозяйку. Пусть она поднимется ко мне.
Портье как-то странно поглядел на Мегрэ и вздохнул.
— Да, в мужестве вам не откажешь. А вы уверены, что вы в самом деле служите в полиции?
Мегрэ предъявил свой жетон и с ключом в руке стал подниматься по лестнице. Номер 47 находился на четвертом этаже, это был самый обычный гостиничный номер, с железной кроватью, умывальником у стены, обтрепанным креслом и комодом.
Кровать была застелена покрывалом сомнительной чистоты, а на нем валялась газета с фотографиями Чарли Чинаглиа и Чичеро на первой странице. Это была вечерняя газета — в киоски она попадала не раньше шести часов. Всех читателей, видевших кого-либо из этих людей, просят срочно сообщить об этом комиссару Мегрэ.
Может, это объявление и заставило женщину, по имени Мадо, послать ему письмо?
В углу комнаты стояли два чемодана — один старый, потрепанный, другой совсем новый. На обоих — наклейки Канадского пароходства. Мегрэ раскрыл чемоданы и стал выкладывать на кровать все, что там лежало, — белье, платья, кофты; большинство вещей тоже были совсем новыми, купленными в магазинах Монреаля.
— Я вижу, вы не церемонитесь! — раздался голос у двери.
Это появилась хозяйка, она с трудом переводила дух, должно быть, слишком быстро подымалась по лестнице. Она была небольшого роста, с резкими чертами лица, а железные бигуди на ее седеющих волосах не прибавляли ей привлекательности.
— Прежде всего, кто вы такой?
— Комиссар Мегрэ из опергруппы.
— Что вам надо?
— Мне надо выяснить, кто эта женщина, которая здесь живет?
— Зачем? Что она сделала?
— Я бы вам посоветовал дать мне ее регистрационную карточку без пререканий.
Карточку хозяйка на всякий случай захватила с собой, но передала ее Мегрэ с большой неохотой.
— В полиции, видно, никогда не научатся хорошим манерам.
Она направилась к двери, ведущей в соседний номер, с явным намерением прикрыть ее поплотнее.
— Минуточку. А кто занимает тот номер?
— Муж этой дамы. Разве это не его право?
— Не трогайте эту дверь. Я вижу, что они записались под именами Перкинс мосье и мадам Перкинс из Монреаля, Канада.
— Ну и что?
— Вы видели их паспорта?
— Я никогда не сдала бы им комнат, если бы их документы не были в порядке.
— Судя по этой карточке, они прибыли месяц назад.
— Вас это огорчает?
— Вы можете мне описать Джона Перкинса?
— Небольшого роста, брюнет, нездорового вида и вдобавок с больными глазами.
— Почему вы думаете, что у него больные глаза?
— Потому что он всегда носит темные очки, даже ночью. Разве он совершил что-нибудь плохое?
— Как он был одет?
— С иголочки, во все новое с головы до ног. Впрочем, в этом нет ничего удивительного для молодожена, не так ли?
— Они молодожены?
— Я так думаю.
— Почему?
— Потому что они почти не выходят из своих комнат.
— А почему они сняли два номера?
— Ну, знаете, это меня не касается.
— А где они едят?
— Я их об этом не спрашивала. Мосье Перкинс, видимо, в номере, потому что я никогда не видела, чтобы он днем выходил куда-нибудь, особенно последнее время.
— Что значит — последнее время?
— Ну, скажем, последнюю неделю. А может быть, и две.
— Неужели он никогда не выходил подышать воздухом?
— Только вечером.
— Всегда в темных очках?
