– Ирод, ты куды дверь поволок?! – старуха ковыляла за Федором с клюкой в руках. – Оставь дверь, пропойца! Чтоб тебе пусто было, окаянный!
Федор, пыхтя, вприпрыжку, с входной дверью на хребте удирал от матери.
– Четвертого дня пол в избе пропил, а теперь чего удумал?! Мы как без двери-то жить будем? Чтоб тебе ни дна, ни покрышки! – голосила старуха на всю улицу.
Федор вздрогнул, выныривая из сна. И приснится же! Уж сколько лет прошло, а нет-нет да и привидится прошлая жизнь. И матушка, царство ей небесное. Сколько горя с ним хлебнула. Каждый раз после таких сновидений Федору становилось не по себе. Как-то пакостно и мерзко. Мутить начинало, словно нечистот вдоволь нахлебался. Вновь и вновь он потом вспоминал сон. Прокручивал по нескольку раз в голове, мучая и истязая себя. Впрочем, снились и такие сны, которые вгоняют порой в беспричинное беспокойство. Ходишь потом несколько дней сам не свой – ни до чего тебе дела нет. Вот и этой ночью снилось Федору что-то, виденное им не единожды и всегда вселявшее в душу смуту и тревогу. Но что именно – вспомнить никак не удавалось. Ускользал сон, подобно юрким крупицам соли, соскальзывающим с края пивной кружки.
– За сколько же я тогда дверь-то пропил? – попытался припомнить Федор. – Кажись, за две бутылки. Так и пил бы до сих пор, если бы…
Что «если бы», Федор и сам не знал. Почему он вдруг ни с того ни с сего бросил пить и ушел работать при монастыре, ему и самому было неясно. Словно спал он до того момента глубоким сном и вдруг очнулся. Может быть, смерть матери повлияла? Сколько ни думал, ни молился Федор, чтобы Господь вразумил его, но ответа так и не нашел. Видимо, так на роду написано.
– Так что же мне сегодня снилось? Нет, не вспомнить. А значит, нечего и голову ломать. Пора вставать! Хватит бока отлеживать… Путь предстоит неблизкий. До Соловков еще идти и идти, – вслух скомандовал себе Федор и, кряхтя, встал с лапника. Им путник выстлал дно вырытой в снегу траншеи. Он часто так делал, когда предстояла теплая ночь.
Темка, как всегда, устроился под боком. А ночью еще снежком припорошило. Вот и хорошо, вот и ладно – тепло было. Морозец всего-то градусов пятнадцать. Даже костра не пришлось разводить. Да и спички беречь надо. Когда еще до ближайшего селения дойдешь…
Последний раз забрел Федор в небольшую деревеньку Еловая Заводь недели две тому назад. Оказалось, что в селении с таким пригожим названием и люди прекрасные живут. Красивые не на лицо, а душой. Из всех пяти дворов, из которых и состояла полувымершая деревенька, набежали старушки. Еды натащили, наперебой звали божьего человека на ночлег. Только Федор не согласился. Зачем обременять людей? Ему и в стогу душистого сена тепло спится. А то, не дай Бог, навеет лукавый гостеприимным хозяевам мысли нехорошие, подумают они не знамо чего, да и попрут из хаты посреди ночи. Бывало такое не раз в дальних странствиях с Федором. Правда, случалось это чаще всего в больших поселках. В деревнях-то люди попроще и душой благолепнее. Но мало ли что… Не стоит разлад в семьи вносить.
Странник достал заплечный мешок и извлек оттуда на божий свет потрепанную тетрадь. В нее Федор старался записывать вечерами все, что с ним случилось за день. Поговорить-то удавалось нечасто. Разве что с Темкой. Да он тварь бессловесная, то ли и взаправду тебя понимает, то ли ждет, когда ему кусок хлеба кинут.
А так напишешь в дневник все, что надумалось за день, и вроде как на исповедь сходил. Легче станет на душе, покойней. И еще одно преимущество есть у дневниковых записей. Всего в голове не удержишь, не запомнишь. Выпадают из памяти кусками мозаики слова, мысли и разговоры со встречными людьми. Они Федору дорогу подсказывают и от неприятностей предостерегают. Впрочем, все в руках Божьих. Как он решил, так и будет.
Федор развернул тетрадь.
– Так, – начал рассуждать он сам с собой. – В Еловой Заводи мне сказали, что впереди будут Медведово, Кресты, Палец, Рябцево, Гари, Развиловка. Это почти граница Челябинской области. Выходит, большую часть пути отмахал. Бог даст, через полгода добреду и до Соловецкого монастыря. Оттуда домой. А потом…
Что будет потом, Федор и сам не знал толком. Наверное, опять пойдет мерить шагами матушку Россию. Велика она… Хочется всю исходить вдоль да поперек. Дома-то не сидится. Поэтому и послушание такое у настоятеля выпросил. Передохнет, бывало, Федор несколько месяцев в монастыре и опять в путь-дорогу собирается, словно зуд какой-то не дает сидеть на одном месте.
В последнее, третье, паломничество настоятель храма отец Иоанн долго не хотел благословлять Федора. Говорил, что предчувствие у него какое-то нехорошее. И уж было совсем собрался Федор уходить, да приснилось отцу Иоанну, что стекло на копии лика Господа Вседержителя треснуло. Пришлось на две недели отложить путешествие. И все же, скрепя сердце, отпустил его настоятель. И правильно сделал. Никаких особых происшествий с Федором не содеялось – Бог миловал. Брел он себе потихоньку, питался подаянием. И с иконой все в порядке – вон стоит у сосны цела-целехонька…
Федор опустился на колени и, прочитав Иисусову молитву, перекрестился на икону.
– Пора бы теперь и в путь. Тешка куда-то запропастился… – свистнув пса, странник стал собираться в дорогу.
Вскоре примчалась собака, неся в зубах мышь.
– Ах ты, кормилец мой, – потрепал по загривку пса Федор. – Молодец! Я с тобой с голоду не пропаду. Но сейчас есть не хочу. Так что придется тебе трапезничать одному.
Тешка уговаривать себя долго не стал. Проглотив в один присест мышь, он радостно заплясал на задних лапах вокруг Федора.
– Ну, вот и ладно, пора в путь-дорожку, – проговорил Федор. Закинув сидор на плечо, он взял поудобнее икону и двинулся по сугробам. Тешка поплелся за ним следом.
– Интересно, что Тешке сегодня такое приснилось? Аж исскулился весь… – размышлял Федор, выбираясь на утоптанную проселочную дорогу. – Наверное, волки. Никак не может забыть, как мы от них отбивались. Если б не костер, слопали бы нас тогда за милую душу. И косточек не оставили. Да… Такое быстро не забывается. Нет-нет, да и приснится. Но такие видения беспокойства не приносят. Потому как никакого тайного смысла в них нет. За душу не цепляют и следа не оставляют. А вот туманные и невнятные царапают, словно предупреждение это Господне. Он-то уже наперед знает, что с нами произойдет: и когда родимся-женимся, и когда помрем, и даже когда пивка холодненького захотим хлебнуть, и… Стоп! Вот он – ускользающий утренним туманом сон!.. – прояснилось внезапно в голове у Федора. Странник вспомнил, что снилось ему сегодня под утро. Незнакомая забегаловка. Люди. Голоса. И запотевшая кружка пива, которая плавно скользит по грязному столику…
Абракадабра
Нет, все-таки валяться на диване и разглядывать потолок – вещь весьма заманчивая. Ну, сами посудите: люди куда-то спешат, суетятся, мечутся, ругаются, нервничают, а ты знай себе спокойно лежишь, и дела тебе ни до чего нет. Хоть всемирный потоп завтра подымет буйные воды и сметет всех с лица земли, а ты в полном одиночестве останешься колыхаться посреди безбрежных волн. На диване! И будешь все так же смотреть в потолок. Ну, то есть не в потолок, а, скажем, в звездное небо или в тучки-облака. И никого рядом… Только полная нирвана и умиротворение, не прерываемые нравоучениями близких и родных, которые спят и видят тебя крутым начальником, загребающим деньги лопатой, на шикарной иномарке, в костюме от модного кутюрье, с загаром от сейшельского солнца и с брюхом, набитым черной икрой. Ну, не обязательно черной… Красная, на худой конец, тоже сойдет. Никто не будет внушать тебе, что надо жить, как все нормальные люди, а не лежать на диване и плевать в потолок. Кстати, откуда выражение-то такое странное взялось? Наверное, из старины пошло, когда потолки низкие были, и люди спали на высоких печках. Тогда, конечно… Плюнул в муху – попал, плюнул – попал. В нынешний поди – достань. Слюны не хватит! А если и хватит, вернется божьей росой. Будешь лежать весь такой освященный-освященный. Можно и попробовать, но что-то не хочется. Как-нибудь в другой раз. Хотя другого может и не быть. Раз на раз не приходится. Раз, раз, два… А вот около люстры и третья, четвертая, пятая. Блин, да откуда они берутся?! Вроде, недавно морил. Не мухи, а… С кем бы их сравнить, мать их, мушиную? Мушуиную мать. Интересно, а кто из них мать, а кто сын?
Кроха-сын к мамЕ пришел,И спросила кроха:Мама, гадить хорошо?– Да, сынок, неплохо!
А что? Нормальные стихи! В поэты податься что ли? Буду дома сидеть, кропать нетленку и в журналы продавать, где платят подороже. Или, как там Матроскин советовал Шарику? Впрочем, неважно. Смысл и так ясен. Ясен, как ясень. Ясен, как божий день. День, день, дребедень, загорелся кошкин… пень. Да пень-то сюда как затесался?! Ему, вроде, тут не место. Пни в лесу растут. Ну, не совсем растут, а так – торчат. Хотя, может, и растут – кто их на самом деле разберет… Но так, не очень заметно, совсем по чуть-чуть, по нескольку миллиметров в год.
