давили червяков намеренно: в этом случае диагноз будет совсем иной.
Я сказал:
— Значит, ты ни разу в жизни не смыл паука в унитаз?
— Ты о чем вообще говоришь, Зед? Я ненавижу пауков. Убиваю их всякий раз, как увижу. Мне противно насилие против человека, когда одни люди сражаются с другими.
— А мне казалось, пацифисты борются с насилием только из-за кармических последствий и всего прочего.
— Ты говоришь о Ганди, Зед. Уверяю, что это определенно возможно: быть пацифистом и мочить пауков направо и налево. — Он встал рядом со мною и оглядывал стену лачуги. — Вот это да! Барби!
Пеппер поднял зеркалку, настроил фокус и сделал быструю очередь снимков.
— Как думаешь, что с нею случилось? Я уже видел несколько таких.
Он указывал на куклу, которая выглядела обугленной, причем так, словно кто-то специально пытался ее поджечь.
— Может, она вдруг ожила, и Солано пришлось ткнуть в нее факелом?
— Ого, Зед, неплохой ход. Постараюсь это запомнить.
— Сними еще вон ту, злобную, — я ткнул пальцем в другую куклу с головой в виде луковицы. Могло показаться, что она сверлит нас недобрым взглядом, занеся пухлую ручонку для уцара.
Пеппер настроил резкость объектива, приблизив его к личику злюки. Щелкнула камера. Я поправил ручонку кукле, заведя ей за голову.
Пеппер, кажется, был потрясен тем, что я до нее дотронулся:
— Ты что творишь?
— Сделай еще один снимок. Будешь рассказывать зрителям, что она сама шевелилась. Отличный телефильм.
Пеппера это не впечатлило:
— Моя документалка и без того будет отличным кино.
— Даже если не произойдет ничего таинственного?
— Терпение, Зед. Мы едва прибыли. Поживем — увидим.
— Но чего мы ждем? «Возвращения живых мертвецов», только с куклами?
Это его все-таки задело.
— Ну и ладно. Ты не веришь ни в духов, ни в загробную жизнь. Не хочешь — не верь, я не стану тебя разубеждать. Ты слишком упрям.
Я выпучил глаза:
— Это я-то упрямый?
— Ты самый упертый человек из всех, кого я знаю.
— Позволь не согласиться.
— Вот видишь? Ты даже не хочешь признать, что я могу оказаться прав!
— Потому что я не упертый.
Пеппер испустил глубокий вздох:
— Вот опять, Зед…
— Скажи-ка, Пепс, — попросил я, — ты вот снимал свои программы, исследовал непознанное… Хоть раз видел призрака? Только честно?
— В твоем представлении — ни разу.
— Как это?
— Я не видел летающей простыни, которая кричит: «У-у-у!»
— А что тогда видел?
— Вещи, которые невозможно объяснить. Я фиксировал холодные участки воздуха, необычные концентрации атмосферных ионов, различные фотоаномалии…
— Всякими приборчиками из «Охотников за привидениями»?
Своим научным оборудованием, Зед. Детекторами электромагнитных полей, инфракрасными камерами…
— Не хочу показаться слоном в твоей посудной лавке с привидениями, Пепс, но если бы эти штуки действительно срабатывали, неужели ты давным-давно не доказал бы существование призраков?
— Научных доказательств существования в космосе черных дыр куда меньше, чем найдено свидетельств существования призраков. При этом ты веришь в черные дыры, верно?
— Не путай красное с соленым.
— А что тебя смущает, Зед? Парапсихология — вовсе не псевдонаука, или, во всяком случае, не надо считать ее таковой. Существует множество уважаемых организаций и университетов, которые всерьез изучают сверхъестественные феномены. Пару лет тому назад, например, был проведен один очень показательный эксперимент. Неизлечимо больной человек вызвался умереть в воздухонепроницаемой стеклянной коробке. И точно в момент его смерти стекло, которое было около трех сантиметров толщиной, все пошло трещинами. Но ведь для чего-то подобного требуется невероятное количество энергии! — Тут Пеппер выдержал театральную паузу. — А теперь, имея это в виду, вспомни слова Эйнштейна. Вся энергия нашей Вселенной — постоянная величина. Ее нельзя ни создать, ни уничтожить. Она просто переходит в иную форму. Так что же происходит с электрической энергией в моем или в твоем теле? Той самой энергией, которая заставляет биться наши сердца? Куда она исчезает, когда мы умираем? Она продолжает существовать, только уже в другой форме. И эта форма как бы…
— Призрачная, — подсказал я.
— Именно, Зед!
— Ну, если только сможешь подтвердить это чем-то, кроме трещины в стекле или мимолетной флуктуации электромагнитных полей, дай мне знать, договорились? С меня пиво.
— Мне казалось, что человек, на собственном опыте переживший выход из телесной оболочки, мог бы быть более восприимчив к тому, что может ждать всех нас по ту сторону жизни.
— Фейерверк сгорающих нейронов, Пепс. Галлюцинация.
— Послушай, Зед. Допустим, что мы пока не нашли надежный способ убедиться в существовании призраков, но это вовсе не значит, что их нет!
— В таком случае откуда на них одежда? — усмехнулся я. — Если после смерти наша энергия переходит в какую-то иную форму, почему наша одежда, а именно изготовленная на фабрике продукция, переходит туда вместе с нами? Сам знаешь, призрак дворецкого в старом британском особняке. Откуда на нем шотландский килт и галстук-бабочка?
— Закрой глаза и представь, как ты выглядишь со стороны. Что сейчас на тебе?
— То самое, что ты сейчас видишь.
— То есть ты не голый?
— Прости, если разочаровал.
Я открыл глаза. Пеппер стоял с торжествующей улыбкой на лице.
— Видишь ли, Зед… — сказал он. — Когда ты представляешь себя, ты видишь себя одетым. То же касается и привидений. Если они сохраняют хоть какой-то контроль над той энергией, из которой состоят, вполне вероятно, что они предстанут нам такими, какими видели себя живыми, то бишь в одежде.
Я покачал головой.
— Все никак не врублюсь, Пепс, — сказал я. — На кой черт тебе так позарез нужно доказать, что привидения существуют?
— На кой? Потому что это докажет, что жизнь продолжается и по ту сторону смерти, Зед! Это знание способно перевернуть наши представления вообще обо всем. Это может стать настоящей революцией!
— Но ты же предполагаешь, что существование жизни за гробом — это хорошо?
— А как жизнь вечная может оказаться чем-то плохим?
Мне вдруг вспомнился мой недавний сон.
— А что если… если вечная жизнь означает вечные страдания? Ты и правда хочешь узнать, что тебя там ждет?
— Иначе говоря, ад?
— Называй как хочешь. Но… черт, отлично, почему бы и нет. Тебе хотелось бы доказать существование преисподней?
— Конечно, само собой, ведь если есть на свете преисподняя, значит, и рай тоже есть.
— Не обязательно, Пепс, сказал я. — Может быть, там только ад, и именно поэтому в смерти столько загадок, такая уж она непонятная. Может, ее и не полагается понимать или развенчивать. Вероятно, она потому так тщательно обернута тайнами, что лежащее по ту сторону настолько кошмарно, что мы не смогли бы спокойно проживать наши жизни, зная наверняка, что нас ждет потом?
— Черт тебя
