Наверняка они обратятся в полицию и начнутся поиски.
Наверняка тех людей видели в Гренландии и знали, что они собирались отправляться в Арктику.
Возможно, даже кто-то заберется настолько глубоко, что повстречает нас.
И тоже будет убит.
А я не мог думать ни о чем другом, кроме того, что рядом с моей Алу кто-то ошивался, стремясь завоевать ее внимание, пока я ходил вокруг нее и не мог позволить себе бо́льшего в силу наших законов!
Я весь мир хотел разорвать в клочья, чтобы просто иметь возможность вот так же стоять рядом с ней и не думать о том, что ее могут убить из-за меня!
Из-за убогих неменяющихся правил, в которых мы, Защитники, не имели права подходить к людям даже близко, пока воины короля и его личная охрана спокойно шастали по всей Аляске, в том числе заглядывая и к людям.
Да что уж там говорить – сам Король рода Полярных был не без греха и много лет назад был влюблен в человеческую женщину!
И мне не давал покоя лишь один вопрос – чем были хуже мы?
Отец любил повторять, что много веков назад наши семьи отреклись от всех радостей ради одного – служения своему народу.
И потому приняли правила, в которых мы были всегда одни.
Всегда на страже.
Мы жили ради смерти.
И умирали ради жизни рода Полярных Берсерков.
…но что, если теперь я хотел выбрать иной путь?
Ощутив, что я притих, Соранг чуть ослабил свой захват, только выдохнул тяжело и протяжно, с кривой клыкастой улыбкой:
– Не знаю как, но твои чувства делают тебя сильнее, Норд. Скоро придет день, когда я не смогу тебя удержать. И тогда быть беде…
Беда шла за мной попятам с того самого дня, как я впервые увидел Алулу и познал ее аромат.
Мы оба замерли, когда девушка неожиданно застыла и обернулась ровно в ту сторону, где были мы, распластавшись на льду.
Нет, человеческому глазу было не дано увидеть нас.
Но у меня зашевелились волосы на затылке, оттого что она посмотрела в мою сторону.
Почувствовала меня!
Даже Соранг онемел в какую-то минуту, округлив глаза, и не двигался до тех пор, пока Алу смотрела в нашу сторону, явно встревоженная. И трепещущая.
Я знал каждую ее эмоцию.
Вбирал их в себя, раскладывал по крупицам, дурея от ее чистоты, доброты и отваги.
Я знал ее настолько, настолько Алу не знала сама себя.
Именно так она чувствовала меня каждый раз, начиная с того дня, когда мы впервые встретились. И в этом была особая необъяснимая магия.
– Просто немыслимо, – пробормотал Соранг, когда девушка все-таки села на свой снегоход и вместе с подругой двинулась к стойбищу инуитов, а он приподнялся и повел носом вслед за ней, снова округлив глаза, и в этот раз сокрушенно ударил себя ладонями по бедрам. – Ты напоил ее своей кровью?!
– Иначе она бы не выжила.
На самом деле я бы сделал это все равно.
Просто чтобы чувствовать ее еще сильнее. Еще острее.
Чтобы знать, что я стал частью ее самой, пусть даже в таком крошечном виде.
– Ты совсем с ума сошел, Норд, – Соранг сокрушенно покачал головой, но был скорее испуган, чем зол на меня за это. – Если это ощутил я, то смогут ощутить и остальные.
– Никто не посмеет приблизиться к Алу! – прорычал я. – Я не позволю!
– А что насчет воинов Короля? Они придут, чтобы наказать тебя!
– Пусть наказывают.
Соранг выдохнул тяжело и протяжно, но остался рядом. Как был рядом всегда, что бы я ни затевал.
– Что сказал тебе Видящий, дружище?
– Что мир приведет ее ко мне.
Друг хмыкнул, весело покосившись на меня:
– Весьма туманно и неясно.
– Да. Но я и этому рад.
– А он не сказал, когда мир сделает это?
Я только покачал отрицательно головой, понимая, что сам на грани и уже близок к тому, что ничего не буду ждать.
Просто приду и заберу ее себе.
Все остальные вопросы решатся сами собой.
По-хорошему или по-плохому…
Уже позже, проследовав до стоянки инуитов, я понял, что начинает что-то происходить.
Что-то назревает.
Меняется буквально в воздухе, словно волна боли от гниющей раны, которая вот-вот разойдется.
Несмотря на полярную ночь, я не мог подойти к деревне инуитов достаточно близко.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Псы чувствовали меня и начинали лаять, привлекая этим внимание людей.
Поэтому я пришел в облике медведя, держась на расстоянии, своими звериными глазами видя, как Алула вылетела из дома, поспешно накидывая на себя пуховик, и опустилась на ступени порога, чтобы обнять свою ручную медведицу.
По моему медвежьему телу прошла волна мурашек, отчего шерсть на холке встала дыбом, от ее эмоций, что я ощущал настолько ярко и сочно, словно входил в теплые воды, где было так непривычно, но так чертовски волнительно.
Алула горела от возмущения. Ярости. Беспомощности. Любви. И стремления защитить.
Она была настроена решительно и не боялась. В отличие от ее местной подруги, в душе которой были страх и неведение.
Я пристально наблюдал за происходящим своими звериными глазами, отмечая, что охотники начинают собираться и явно готовятся к долгой дороге, судя по тому, что они собирали оружие и какие-то припасы.
Часть из них выдвигалась на собачьих упряжках.
Часть – на снегоходах.
Но все они были полны решимости и желания защитить.
Кого и от чего, я понял не сразу.
Местные охотники были обучены своими отцами и дедами, а потому могли заметить меня, что было совсем не желательным, а потому пришлось уходить ближе к границе наших миров, хотя все мои инстинкты были направлены лишь на одно – быть рядом с Алу.
Я не мог подойти достаточно близко к ней, но когда почувствовал рядом мужчин, жаждущих крови, то все встало на свои места.
Очередные охотники не из местного населения, против которых, очевидно, и вышли инуиты.
Я не собирался вмешиваться.
Я пытался держаться в стороне и только наблюдать.
Но стоило ощутить страх Алулы, как ярость и страх за ее жизнь затмили мои глаза пеленой.
Я очнулся, лишь когда убил всех, замерев от ее тихого дрожащего вдоха: «Не губи его…»
– И что теперь с этим делать?!
Крик отца вернул меня в реальность, в которой все было вовсе не радужно.
– Пусть приходят воины Короля. Я готов ответить за все, – спокойно и собрано отозвался я, видя, как отец побледнел и словно отшатнулся от меня, когда я с ужасом почувствовал его боль в груди.
– Пап!
Нет ничего страшнее, чем знать, что ты стал причиной этой боли, и я кинулся вперед, подхватывая отца, когда он присел на лед, держась рукой за свою мощную обнаженную грудь.
– Давай я воды принесу.
– Не нужно, – он остановил меня, поймав за руку, и потянул к себе, кивая, чтобы я сел.
Я сделал все беспрекословно, как делал это всегда.
Потому что любил его. И уважал.
У таких как мы, нет матерей.
Мы рождаемся от полярных медведиц, обретая силу зверя и хищные инстинкты.
И только наши отцы находятся всегда рядом.
С того момента, как забирают нас у медведиц, не позволяя им убить своих детей, ибо мы рождаемся в облике человека и становимся чуждыми для всего звериного рода с первых минут жизни.
– …я всегда считал, что самым страшным в моей жизни будет смерть моего отца от рук Кадьяков, – хрипло и тяжело заговорил отец после паузы, в которой продолжал держать меня за руку, а я сжал его ладонь в ответ, чтобы он почувствовал, что я рядом. И всегда буду. Несмотря ни на что.
Я знал, что мой дед, великий и отважный воин-Защитник, пожертвовал собой и встал на пути вражеского отряда рода Кадьяков, когда те пришли, чтобы пойти войной против нашего рода много десятков лет назад.
Он выиграл время, позволив другим Защитникам сообщить о беде и созвать наше войско, которое дало отпор.
Папа был еще очень мал. И чудом остался жив.
Но эта трагедия навсегда изменила его жизнь.
– А теперь я смотрю я на тебя, сын мой, и понимаю, что так страшно мне еще никогда не было…
– Люди не видели моего обращения, пап.
