Мясник деликатно кашлянул, сказал негромко:
– Третьего дня зарезал, ваше сиятельство. Уже нет той свежести…
– Помолчи, – сказал дун Абрахам. – Мясо проперчить и потушить целиком. Поднимешься ко мне за перцем, Лоэш.
Он покинул кухню, предоставив мяснику и поварам судачить о необычной щедрости, с которой в последнее время тратил перец прижимистый хранитель королевского стола.
Во дворе дуну Абрахаму повстречался алхимик Иеронимус и так далее – все равно никто бы не смог выговорить его фамилий, да и, по правде говоря, дун Абрахам сомневался в их истинности. Никак не отъестся немец, так и тянет его поближе к кухне. Недешево обходится казне ученый алхимик. Впрочем, может быть, он в конце концов сделает для его величества золото. Для чего-то ведь и наука нужна.
– Все никак не могу вспомнить, дун Херонимо, как называется ваша философия, – сказал дун Абрахам, обменявшись с немцем приветствиями. – Помните, вы говорили? Высшие истины заперты, как пиво в вашей кружке.
– О! – сказал алхимик, растягивая в улыбке сухожилия, из которых состояло его лицо. – Вам оч-чень хороший память, дун Абрахам. Наш философия называль герметическая. Это – от имя Гермеса Трисмегиста, трижды величайшего.
– Герметическая, – повторил дун Абрахам. Он вдруг развеселился. – А знаете, я тоже кое-что закупорил. Самую истинную истину запер я в сосуде, дун Херонимо. Чем я не алхимик, а?
И он пошел дальше, оставив немца в полном недоумении и растерянности посреди двора.
В приятном расположении духа шел дун Абрахам по дворцовым переходам. «Самая истинная истина, – думал он с усмешечкой. – Неплохо сказано. Да, самая истинная. Свеженькая, без тухлятины, всегда готовая к употреблению. Гер-ме-тическая…»
В сводчатом коридоре, что вел в королевские покои, дун Абрахам увидел герцога Серредина-Буда, шедшего навстречу. Заранее снял шляпу, приготовился приветствовать первого министра. Однако герцог будто и не заметил дуна Абрахама. Чуть кивнул на приветствие и прошествовал мимо, изящный, с гордо поднятой головой.
Что это значило? У дуна Абрахама мигом испортилось настроение. Плохо, если на тебя не глядит первый министр. Какой новый удар готовит этот интриган и как предупредить его? Занятый этими мыслями, дун Абрахам двинулся дальше. С ним поравнялся капитан-до Гуардо, отсалютовал шляпой. «Нет, еще не все потеряно, – подумал дун Абрахам, – интрига еще не оплела, по-видимому, весь дворец».
Из полутьмы коридора выдвинулась монументальная фигура министра финансов. О, вот с кем он, дун Абрахам, сейчас отведет душу и, быть может, что-нибудь разузнает. Очень кстати, дун Альвареш, да-да, ведь мы с вами почти родственники…
Дун Альвареш вдруг остановился, всмотрелся… На толстом его лице отразилось такое, будто он увидел самого дьявола, выползающего из печной отдушины. Министр финансов повернулся и с неожиданной для тучного человека прытью побежал… побежал прочь, придерживая на голове шляпу, топоча башмаками… побежал, как от зачумленного…
Святой Пакомио!..
Непорочная дева-заступница!..
Словно во сне дун Абрахам отпустил перец повару. Оставшись один, он не торопился затворить дверь кладовой и повесить замок. За мешками с корицей и имбирем было тайное место, дун Абрахам просунул туда руку и вытащил нож. Это был матросский тесак, короткий и широкий, с грубой, потемневшей от времени деревянной рукоятью. Словно во сне смотрел он на тесак. И уже не было ничего вокруг – ни кладовой, ни уютного кабинета со счетами королевских расходов, ни самого дворца с его проклятыми интригами… Осталась только палуба, ходящая под ногами, да свист штормового ветра, да изодранные паруса… И последняя бочка сухарей, на которую так надеялись, и которая оказалась пустой… И лицо кормчего, искаженное яростью, его рука с наколотой девой с рыбьим хвостом, рука, поднимающая багор… И завывания ветра, и скрип корабельного дерева, и жалобный человеческий вскрик…
Он, дун Абрахам, думал, что прошлое забыто – прочно и навсегда. Давно уже у его пояса висел не матросский тесак, а изящный кинжал в дорогих ножнах… Он швырнул тесак на мешки с корицей, захлопнул тяжелую, окованную железом дверь, со скрежетом повернул ключ в замке.
Прочь, прочь, вы, воспоминания!..
Тут у двери постучали, и вошел слуга домашний. От предчувствия несчастья все у дуна Абрахама вдруг поплыло пред глазами. «Что случилось?» – прохрипел он, в воротник свой так вцепившись, будто в вражескую глотку. Будто задушить пытался он свои воспоминанья о погибельном просторе океана…
11
В то утро началась погрузка каравеллы. По мосткам, перекинутым с причала на корабль, сновали грузчики. В переднюю часть трюма тащили запасные паруса, якоря, канаты. В заднюю складывали боевые припасы – чугунные ядра для бомбард, абордажные крючья, мечи и алебарды. В среднюю часть трюма закатывали бочки с водой, вином и оливковым маслом, втаскивали мешки с мукой и сухарями, огромные связки лука и чеснока. Отдельно грузили ящики с товарами для мены – бусами и стеклянной мелочью, яркими тканями, дешевыми браслетами и зеркалами.
Корабельный писец-эскриберо у мостков на палубе еле успевал записывать принимаемый груз, торопливо стучал пером по дну чернильницы. Гремели бочки, тяжело топали ноги грузчиков, раздавались крики, смех, ругательства. На причальной тумбе сидел матрос с головой, повязанной красным платком, и орал во все горло, отбивая счет ударами бубна:
Все, что круглое, катают,Угловатое – таскают,Все, что мягкое, бросают,А стеклянное – ломают.Не задерживай, давай!
– Тише вы! – вопил эскриберо. – Эй, кормчий, запретите им орать. Они сбивают меня со счета…
Дуарте тоже надрывался от крика, пытаясь навести в этой сутолоке порядок. Он был радостно возбужден и почти трезв, и зычный его голос разносился далеко окрест.
Хайме наблюдал за погрузкой с высоты кормовой крепости. Грохот бочек на мостках, покачивание палубы под ногами, грубая смесь запахов смолы, рогожи, лука и человеческого пота – все это будоражило Хайме, наполняло непонятной тревогой.
Он сбежал по трапу вниз, разыскал кормчего, дернул за рукав.
– Ну, чего тебе? – заорал Дуарте, выкатывая глаза. – А, это вы, дун Хайме… Как вам нравится эта чертова погрузочка!
Они оба даже забыли перекреститься при упоминании черта.
– Дуарте, где солонина? Не понимаю, почему до сих пор не привезли солонину?
– Ну, так скачите к своему папаше и поторопите его, сеньор. Я и сам не понимаю, где застряли телеги с солониной…
– Куда прешь? – закричал кормчий на грузчика с мешком на спине. – Хочешь присыпать порох солью, баранья голова? В середину тащи! Скачите к папаше, сеньор, – повторил он. – И хотя ваш родитель не признает старого приятеля, вы напомните ему, что без мяса…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
