Все столики в ресторане, кроме того, за которым был такой острый спор, были уже пусты - посетители молча стояли у экрана.
"Где?" - тихо спросил Женя у старика в кипе. "Иерусалим, - глухо ответил он. - В самом сердце нашей столицы. Они пришли туда с детьми, как мы сюда, - он кив-нул на перепуганных ребятишек, жмущихся к бледной женщине. Пришли счаст-ливыми семьями, а их превратили... в мясную лавку..."
Экран словно был забрызган кровью. От него шел смрад горелой человеческой плоти и дымящих пластиковых столов. Это был точно такой же ресторан, в кото-ром сейчас ужинали супруги Зац и Домбровские, пока еще имеющие цельный человеческий облик. "Хамасовец мог войти и сюда, чтобы оставить нас всех четве-рых в виде фрагментов," - сказал Женя.
Умный Давид кивнул, оглянулся и вдруг, сбив в ног двоих официантов, бросился к открытым дверям. Там он схватил входящего мужчину в голубой куртке и выле-тел с ним наружу. На веранде шла борьба, визжали женщины, завывала полицей-ская сирена. В свою очередь, Женя схватил под руки Батью и Наташу и затолкал их в ближайшее помещение. Это был мужской туалет. Высокий худой парень, что в поэтической позе раскачивался с носков на пятки перед писсуаром, дико огля-нулся на возникших перед ним дам.
"Что там случилось? - ворчливо спросил кто-то из кабинки. Ограбление?" "Тер-акт, - едва вымолвил Женя. - на веранде бандит с бомбой..." "Э-этого нам только тут нехватало, - прокряхтело из кабинки. - А почему ничего не с-с-лышно? Н-никакого взрыва." "Его уже обезвредили, - Женя оставил вцепившихся друг в друга женщин на попечение высокого парня, у которого на нервной почве началась икота, и осторожно приоткрыл дверь. В ресторане было полно полиции. Давид и мужчина в куртке стояли рядом перед женщиной-офицером, проверявшей их документы. Снаружи мигали уже три машины. Давид улыбнулся Жене и махнул рукой: "Все в порядке. Я ошибся. Слава Богу, я ошибся." "В следующий раз, - у "террориста" была разбита губа, - когда ты надумаешь ошибиться, бей кого-нибудь другого! И лапай тоже кого-то еще, а не меня..." "Я решил, что у тебя на поясе бомба. Покрой куртки прямо для этого. Прости меня..." "Скоро мы все будем кидаться друг на друга, - с трудом улыбнулся мужчина, держась за губу и глядя в телевизор. - Но лучше так, чем - так. Если бы там оказался такой, как ты, уцелели хоть дети. И не оборвалась бы нить жизни нескольких семей..." Они пожали друг другу руки. "Это не ХАМАС убивает сегодня евреев, - сказал "террорист". - Это Буш с Путиным! Если бы они официально объявили раиса международным преступником, а наши действия против него - анти-террористической операцией, мы бы арестовали и судили главарей палестинцев, а арабский мир и пикнуть не посмел бы. Но лидеры великих держав придуриваются, что тут равно виноваты обе стороны! И тем самым намеренно или нет провоцируют большую войну, главная цель которой - уничтожить Израиль и половину евреев на Земле. Только ничего у них не выйдет." "Выйдет. На этот раз выйдет, - вступила в импровизированный митинг женщина с детьми. - Я читала, что Иордания вот-вот взорвется, там придут к власти палестинцы и пригласят к себе многомиллионную армию Саддама Хусейна, которая тут же вторгнется в нашу страну. А с другой стороны - Египет. С третьей - Сирия с Ираном. На этот раз нам крышка, так как Россия и Америка будут только азартно наблюдать эту войну с безопасных трибун, как футбольный матч. Они уже всех наших врагов накачали своим оружием, пока играли в дружбу с нами. И пока мы тут грызли друг друга по нашей привычке взаимно ненавидеть только евреев..." "Пусть вторгнется, прокряхтел знакомый голос. - Я о Саддаме. Две-три нейтронные бомбы - и его воинство будут гнить по всем дорогам. А Иордания без хашимитского короля уже никакое не суверенное королевство, а реально существующее Палестинское государство. Вытеснить туда всех наших палестинцев - к своим - будет самое время!" "Две-три вакуумные бомбы - и нет плотин на Тигре и Ефрате, а заодно и Багдада, - сказал мужчина в подозрительной куртке. - С бункерами диктатора, до безобразия похожими на отсеки утонувшей русской подводной лодки." "И еще две вакуумные - на Асуанскую плотину!" "И пару нейтронных бомб на Каир... - неслось со всех сторон. - Лишь бы Америка и Россия остались на трибунах. Тогда уж точно крышка арабам, а не нам!."
"Вот вам результаты правой пропаганды, - ворчал Давид, когда все вернулись к столикам, как ни в чем ни бывало. - Словно неясно, что любой атомный удар по арабам немедленно легимитирует их атомное вооружение против нас." "Нужна им легимитация! - возразил Женя. - Ну, продолжаем ужин? Хотя, откровенно говоря, на фоне этого экрана..."
"Нет-нет! Никаких нам больше ресторанов, - вскочила Батья. - Доужинаем дома. Натали! Ты поедешь только со мной, в нашей машине. Я не хочу с тобой расста-ваться! Такое пережить... Я была уверена, что, если сама и уцелею, то уж мужа больше никогда не увижу... А ты садись в свой авто, Джек, и следуй за нами. Если отстанешь... Дай твой мобильник. Сейчас я тебе наберу мой номер. Натали! А ведь наши мужчины показали себя с самой лучшей стороны. Они настоящие изра-ильтяне, правда?"
"А как же насчет украденной страны?" "Бред такого-то! Этот скандалист любит взрывные фразы. А мы любим стереотипы. Один дурак сказал, а миллион умных сделали из его фразы целую идеологию, правда? Прости меня..." "Бог простит всех вас, - по-русски пробормотала Наташа, - и то по безраничному милосердию сво-ему! Я же лично давно всех и за все простила. Так мне легче жить не свете. Нет более бессмысленного и изнуряющего чувства, чем ненависть..." 4.
"Как... Наташа? Ната Гольдман?.. Простите, я..."
Никогда не приходите неожиданно к бывшим друзьям через десятилетия!.. С род-ными или друзьями надо либо стареть вместе, рядом, постепенно, естественно, ли-бо не встречаться вовсе. Особенно это касается женщин, тем более тех, что оста-лись в ярких воспоминаниях и сияют со старых фотографий своей несравненной юностью и все сокрушающей красотой...
Алекс так отпрянул, когда она представилась, что сама затея неожиданного втор-жения показалась дикой, а ситуация непоправимо безобразной. Наташа привыкла к комплиментам со всех сторон, как прекрасно она выглядит. И считала это мнение справедливым. Она и выглядела для своих лет замечательно. А потому смело пошла на встречу с молодостью. Но Алекс-то ее запомнил двадцатилетнюю. Старуха, что улыбалась ему в дверях имела черты той самой Наташи, и от этого она была стократ старше и страшнее, чем посторонняя пожилая женщина.
"П-простите, - спохватился он. - Или... Я не знаю... Женя, если я не ошибаюсь?" - старый мужчина выглядит не так вопиюще уродливо, в него можно даже присталь-но вглядываться. Как Саша в Евгения, как Наташа в Алекса. Да, постарел, но со своей благородной сединой и бородой выглядит, пожалуй, даже интереснее, чем на том крымском берегу. Старость, как ни странно, многим мужчинам к лицу.
Импозантный старик посторонился, пропуская своих сверстников в довольно при-лично обставленную, по олимовским, естественно, меркам, квартиру. Здесь был весь джентльменский набор свежего ватика - репатрианта, иммигранта, пересе-ленца, как угодно, но прошедшего за десять с лишним лет определенный путь из никого в кого-то с соответстующим доходом и достатком.
Все расселись в салоне, Алекс в кресле, Домбровские - на диване, несколько на-пряженно рассматривая друг друга и не решаясь начать беседу. Наташа робко улыбнулась Саше, и тот вдруг как бы заново узнал ее и просиял последнее, что исчезает при гарантированном всем нам несчастьи, именуемом старостью, это улыбка, которая и делает пригожую женщину красавицей.
"Я рад вас видеть, друзья, - начал хозяин. - И не удивляюсь, что вы меня разыскали только сейчас, хотя могли и раньше, за сорок-то лет нашей разлуки! Дело в Давиде Заце, не так ли?" "Не совсем так... мы давно..." "Нет. Ни давно, ни недавно вы обо мне и не вспоминали, пока вам не поручил меня... приручить Зац. Мне это ясно. И я даже готов вам в этом помочь. В конце концов, он ничем не хуже других. Итак?"
"Речь идет не о приручении, - Женя густо покраснел от справедливого подозрения. - Просто он считает твой проект слишком серьезным для него лично и для Страны, чтобы начинать его с демонстративно недоброжелательным человеком. Вот он и решил через нас попытаться установить с тобой доверительные отношения... и..." "Боже, какой язык, Женя! Хуже нет говорить с журналистом. Сплошные штампы. Ты что, вообще не умеешь говорить по-русски?" "Если тебе неприятен наш визит..." "А вы этого с первого взгляда не заметили? Странно! Ты же писатель. Душелюб и людовед. Как же ты не понял, что я вас не звал, так как по вас за сорок лет нашей разлуки так и не соскучился. Да, я знаю, что ты стал великим журналю-гой, а тут даже и писателем." "Плохим писателем?" - уже встала Наташа. Евгений тоже встал, весь дрожа. Его не часто прогоняли из гостей. "Почему же, плохим? - Алекс тоже встал. - В Израиле трудно выделиться в этом отношении. Даже те, кто там писал отлично, тут пишут дрянь. Впрочем, твоя проза мне лично нравится. Во всяком случае больше, чем журналистика." "Спасибо за теплый прием, - Женя не решился протянуть бывшему другу руку. - Надеюсь, что наша встреча была послед-ней..." "А вот мстить мне вовсе необязательно. Зацу передайте, что он может начи-нать мой проект с более доброжелательным человеком, скажем, с тобой. Но никто не гарантирует, что от этого будет лучше." "До свидания, Саша, - едва произнесла Наташа уже в дверях. - Прости нас. Мы выглядим действительно не лучшим образом. Без звонка, вот так, к незнакомому, в сущности, человеку... Ты прав, что нас выставил!"
