мучается. Это я в ней и люблю. Но слишком уж порой она настойчива сходу.
— Никакого плана не было, — быстро отвечаю.
— Ага, конечно, — ирония просачивается даже сквозь экран моего любимого старенького мобильника. — Бросай в ход тяжёлую артиллерию, — инициатива проста как три копейки. Не трудно догадаться, что она имела ввиду.
— Он видел меня голой, поверь, не впечатлило, — мне приходилось говорить недосказанностью. Но общий смысл она понимала, естественно.
— Всё так плохо?
Тяжело вздыхаю, прежде чем набрать следующее сообщение:
— Приятного мало, но не катастрофично.
— Тогда забей на неё. Забей и действуй. Если он не совсем идиот — то всё увидит. Идиот тебе не понравится, я знаю.
Настёна поняла всё без лишних слов. Она целыми ночами могла рассказывать о своих неудачах и победах на любовном фронте. А я сейчас не имела права раскрыть ей всё. И никогда не смогу. Раньше это всегда служило залогом разрыва любых приятельских отношений. Как хорошо, что Настёна не взыскательна в этом плане. Но надолго ли хватит и её? Если я совсем не смогу с ней общаться? Такая односторонняя связь постепенно сойдёт на нуль… мне вдруг стало невыносимо грустно. Зачем же я ей тогда написала? Просто поделиться хоть с кем-нибудь?
— Ага. Уже, — мрачно нащёлкала я.
— Дмитрий Иванович о тебе говорил.
— Серьёзно? — встрепенулась я.
— Да, сказал, что никого на твоё место брать не будет, чтобы мы сами выкручивались. Мы и напряглись. Девчонки после этого про тебя не вспоминают, как не работала. Обиженные.
— Жёстко, как всегда у него. Держитесь.
— Работа-то есть? Премии ещё были?
— Есть, немного. Но не сверх договора, так что оплата по окладу. Вы как справляетесь?
— Дурдом, но жить можно. Когда снова заедешь? Без тебя здесь не так. Не могу сказать что, но уже не то. Даже на кофе вместе не собираемся. Нагрузка увеличилась, думаю — поэтому.
— Не знаю — когда. На это нужно получить разрешение.
— Даже так?
— Я же говорю: кучу бумаг подписала.
Не стала говорить, что набирая это сообщение, я как раз пролистывала договор, перечитывая его от корки до корки.
— Ладно, спасибо, что вспоминаешь про нас. Пойду собираться домой — выходные же. На связи.
— На связи.
Выключаю телефон, пытаюсь сомкнуть не закрывающиеся глаза. Как слышу тихий шорох. В тусклом свете нарождающейся луны мелькнул силуэт. Будто случайно двинулось окно, расширяя проём. Подскакиваю, чтобы закрыть его и понимаю, что в комнате кто-то есть. Обернуться боюсь.
Глава 4
На пороге у террасы стоит «шкаф». Действительно. Два на два метра амбал, весь проход собой закрывает. Он же шёл со стороны… Догадка осенила внезапно. Он же к Кириллу в комнату пробирался через террасу и решил тут спрятаться!
Я рванулась в коридор забить тревогу, но не успела. Едва открыла дверь, за шкирку втянуло внутрь и бросило с такой силой, что спиной впечаталась в противоположную стену, опрокинув стеллаж.
Раздвижная дверь террасы разлетелась вдребезги, после столкновения со стеллажом. А «шкаф» двинулся ко мне с твёрдым намерением заткнуть навсегда. Не думаю, что шум, который он поднял, остался незамеченным. Где же грёбанная охрана? Я пыталась бочком дошагать по стеночке до выхода на террасу. Но спастись бегством мне не дали. В это время в другом проходе, у двери коридора материализовался другой человек, абрис которого я узнаю и с закрытыми глазами во сне.
В руках у старшего сына Ростовцева шевельнулись два ножа, тускло блеснувшие в полумраке.
— Стой, где стоишь, — приказал он со своего места.
Но «шкаф» его не услышал, рванулся ко мне с самым серьёзным лицом. Андрей хорошенько прицелившись — позиция, с которой он собирался атаковать, не давала спрямлённой траектории — выбросил руку вперёд. Все действия заняли не дольше секунды. Я видела, что целился он точно в голову нападавшего, но стоя к нему спиной словно с глазами на затылке наш гость шатнул головой, уходя от прямого попадания ножа, который проскользнул сверху в сантиметре от моей макушки и продолжил движение ко мне. До меня внезапно дошло, что приказ командира «стоять, не двигаться» адресовался не гостю.
«Шкаф» наклонился ко мне вплотную, поймав за шею. Я не могла думать о сопротивлении, о защите, геройстве или страхе, ни о чём. Вот так это происходит в реальности. Просто было больно. В ушах начинало звенеть, перед глазами темнело, лёгкие разрывались от невозможности получить кислород. Возможно, я почти потеряла сознание, но отлично помню, как хватка душителя ослабла и я медленно сползала на пол, слепо хватаясь за стену. Пыталась схватить ртом воздух, а горло его не пропускало — душили грамотно, перекрывая трахею. Вот здесь меня накрыл настоящий страх: я не могла сделать ни вдоха, наступил самый жуткий момент, когда больше не душат, но ты продолжаешь задыхаться. При всём этом, продолжаешь видеть странные, светящиеся жёлтым глаза своего убийцы, который отворачивается, отвлёкшись на что-то другое, на кого-то другого.
Они сцепились в тесном «смертельном» объятии.
Сначала мне показалось, что мои галлюцинации вызваны недостатком кислорода. Но я приходила в себя, начиная с трудом дышать, а их лица и тела начинали меняться. На пальцах совершенно точно выросли когти. Изо рта торчали клыки в палец длиной. Глаза Андрэ сверкали алым неоновым мистическим цветом. Мышцы налились, увеличивая общую массу минимум на центнер. Двое не на шутку схватившихся виделись мне полуживотными. Человекоподобными зверьми, неизвестными науке. Фантастическими зверьми.
Чья-то рука, напугав в этот и без того страшный момент до полусмерти, схватила меня за плечо и дёрнула на террасу. Увидев лицо Кирилла, ничем не отличавшееся от моего из-за страха в данную минуту, я воспользовалась ситуацией и затащила нас обоих в его комнату, скрыв за занавеской, приложила палец к губам. Мы притихли, прислушиваясь к звукам боя.
Всё стихло через полминуты.
— Кирка с тобой? — был голос Андрея.
Говорить я не могла.
— Здесь я, — ответил за меня младший.
Андрей бесшумно вошёл в своём привычном вполне человеческом облике. Ничто кроме подранной окровавленной одежды, лохмотьями висевшей на его широких плечах, не напоминало в нём того зверя, виденного мною пару минут назад.
Кирилл заметно расслабился, поднялся, хлопнув старшего брата по боку, и я поняла, что опасность временно миновала.
— Ты как? — вопрос, видимо, снова адресовался мне. Когда старшего накрывает серьёзное беспокойство за семью, он забывает формальном обращении, успела заметить я.
— После такого мне неделю придётся завтракать ибупрофеном, — прошептала я со своего угла. — А так — ничего, жить буду. — Разговаривать тяжело, словно иголок в горло насыпали. Грудину и рёбра сдавливало от
