Когда спустя неделю я вернулась в школу, Шила в классе уже не было — родители моих одноклассников настояли, чтобы его перевели в другую школу. А подруга Оля рассказала такую историю.
Как только моя сестра Танька узнала, что со мной случилось и кто в этом виноват, она собрала своих одноклассников — шестой класс, самый тот возраст, чтобы совершать правильные поступки, — построила их дерзким многоголовым горластым клином — Танька была очень авторитетна в своем классе — и повела войной против шиловского произвола. Как мне рассказали, юные мстители из шестого класса со всех сторон, как муравьи, напали, облепили, вцепились и крепко держали здорового, но тупого и неповоротливого Шило, а Танька притащила откуда-то два кирпича, потом подволокла еще два, спокойно сложила их аккуратной стопочкой, вскарабкалась на это сооружение и прицельно от всей души двинула Шилу прямо в ровный тогда еще его нос.
Прошло много лет с тех пор.
Таня стала высококлассным специалистом по радиометрологии и работает в большом научно-исследовательском институте под Москвой. Это не мешает ей мастерить и украшать свою (да и мою) жизнь всякими уникальными вещами.
Шило так и живет в нашем городе, нигде не работает, но зато вступил в какую-то местную национал-социалистическую ячейку и ездит за небольшую плату на разные митинги кричать «Ганьба!» и мотать черными флагами. Ну и пьет, конечно. А что он еще может, болезный.
А я, когда смотрюсь в зеркало и вижу маленький, еле заметный шрам на левой щеке, думаю, что пусть кто-то мечтает о старшем брате, зато у меня есть младшая сестра.
И предупреждаю: меня лучше не трогать, а то я скажу Таньке, она немедленно призовет друзей и начнет стаскивать и аккуратно складывать кирпичи. А это опасно…
Он красив, как солнце
(Хроника чувств)
СЕНТЯБРЬ
К моей дочери Линочке пятнадцати лет абсолютно серьезно посватался нигериец Ньекке. Официально. Даже предложил за Лину ее родителям какое-то количество мелкого рогатого скота. Линка смеялась, говорила, ну вот еще! Смеялась, что он в юбочке из растений бегает и огонь трением добывает, палочка о палочку, а его младший братик, как Ньекке объяснил, начинающий художник, рисует наскальные сюжеты про охоту. Для потомков.
Оказалось, его папа — сенатор, а его мама преподает язык фульфульде. Но Линка ему все равно отказала. Объяснила, что маменька с папенькой не велят.
А он подумал, что мы жадные — что нам за Линочку давали мало коз и красного верблюда не предложили. Мне объясняли, что красный верблюд — это вообще! Это как будто за девочку отдают «Майбах» и два особняка: один — крепкий теплый с садом на Рублевке, другой — вилла с мраморными сквозными залами и бассейнами и фонтанами на Сейшелах. И обязательно с видом на океан. Вот что такое красный верблюд.
ЯНВАРЬ
Виртуальный роман дочери Линочки с Ньекке продолжается с новой силой. Ньекке не отчаивается из-за Линкиного отказа, в Фейсбуке нашел мою страничку и написал: «Hello, Maм. I’m Nweke, a friend of your dаughter. I bettеr know French». «Как вы думаете, — спрашиваю я детей, — это он что, меня уже мамой называет?!»
Данька, Линочкин старший брат, оттачивает остроумие на своей сестре. Мечтательно фантазирует: вот бежишь ты по саванне, например, говорит он Линке, за антилопой, несешься, босая, окрепшая, голова в дредах, вся в бусах, в юбочке из перьев. Муж подарил. Юбочку. Душ принимаешь раз в полгода — в день летнего солнцестояния и в канун какого-нибудь праздника всего великого нигерийского народа. Ну, бежишь. От хищников уворачиваешься. Ноги все в глине, в одной руке копье, в другой мобильный телефон. Такая крутая жена фулани! Бежишь сломя голову и в телефон орешь своим детям: «Поддерживайте огонь! Поддерживайте огонь! Вы знаете, как тяжело добывается огонь?!»
Вечером приходит Ньекке. Жрет антилопу, зыркая исподлобья, чавкает, шмыргает носом, шлепает губами. А ты хлопочешь радостно в тряпке на голове и напеваешь нежным голоском свое любимое: «Il est beau comme le soleil». Что означает: «Он красив как солнце».
Потому что он же лучше знает French. Чтоб приятно ему.
А детки у вас шоколадненькие, белозубые, улыбчивые. Крикливые…
Я уже их люблю.
(Недайбох!!!)
МАРТ
Ньекке поместил в Фейсбуке фотографию с подписью: «Мy male-folks from Mom’s and Dad’s sides», что должно значить «Родственники-мужчины с маминой и папиной сторон». На фотографии группа полуголых, кудлатых, чумазых и оживленных нигерийцев, построившись колонной по одному, как коммунисты на субботнике с бревном, на плечах тащат громадного, ну просто фантастического исполинского удава.
Линка задумчиво, указывая курсором на гигантского гада, спрашивает:
— Как ты думаешь, вот это — from Mom’s или from Dad’s side?
* * *
Вчера Ньекке приехал в Киев. Учиться. На дантиста.
Увидели его в Скайпе. Верней, кто увидел и рассмотрел, а мне так были видны только белки глаз и зубы на фоне какого-то коричневого шкафа.
Опять Данька говорит: мол, клевую он, этот наш Ньекке, себе профессию выбрал — у них у всех вон какие зубья! Завидовать и плакать. Он же там в своей Нигерии без работы останется.
«А знаешь, что? — опять подкалывает сестру. — А пусть едет в Сан-Франциско! — И, красиво пританцовывая, Данька завершает: — …в притонах Сан-ФГанциско лиловый неГГ вам подает манто!»
Линка погналась за братом дать по шее…
Семейка…
Маленький этюд про Андрея
Андрюша трехлетний играет с шестилетним Петечкой. Хитрый Петечка приобнимает Андрея и что-то шепчет ему на ухо, тыкая пальцем в направлении группы подростков. Те громко хохочут, курят, сплевывают. У Андрюхи мордочка ходит туда-сюда: то в удивление, то в слезу, то в недоумение, то в страх… Потом он решительно отталкивает лукавого Петечку, подходит к подросткам и, задрав кудрявую свою башку, доверчиво и смело спрашивает:
— Эй! Пацаныыы! ПацанЫ-ы! А вы меня набьете?
И, мотанув головой на испуганного Петечку, добавил:
— Мине Петечка обеСЧал!!!
И в голосе его даже сквозила надежда… Пацаны испуганно притихли.
Гудвин
Мы делали операцию маме в клинике микрохирургии глаза. На 30 мая провидцы дружно назначили землетрясение, поэтому мама очень волновалась, а не начнет ли трясти именно во время ее операции и не дрогнет ли рука хирурга, с нашим счастьем. Операция — не секрет — очень дорогая, поэтому весь персонал был профессионально и заинтересованно ласков. Правда, все равно все это было похоже на сетевую продажу, когда бойкий мальчишка мотает перед тобой набором ножей, предлагает бешеную скидку, а потом впаривает какое-то пошлое пластиковое корыто в цветочек по цене танка «Т-34». Ну да ладно.
Я уговаривала маму не бояться и убеждала ее: твоя задача, мама, посмотреть на Гудвина и рассказать мне, какой он, в подробностях. Про него ведь все говорили, что он — ООО! И что интересно — его почти никто не видел. И еще говорили, что он, микро-микрохирург собственной клиники микро-микрохирургии глаза Гудвин Великий и Ужасный, — самый Великий и Ужасный Гудвин на планете, о!
Сначала с нами проводили собеседование, и мы должны были подписать кучу бумаг, главная из которых расписка, что клиника НИ ЗА ЧТО не отвечает. Если что. И мы не будем потом на нее обижаться, ябедничать и тягать медперсонал по судам. Если вдруг. И брали подписи — все-все родственники подходите, зазывали администраторы, подписывайтесь! подписывайтесь! Тут вот, когда стали собирать всех родственников для подписей, мама забеспокоилась и спрашивает: а если меня перекосит, что тогда? Я как-то задумалась, а потом отмахнулась, успокоила маму и несколько взбодрила администраторов: «Ничего, мама! У нас же есть же Гаага. Ну?»
Администраторы нахмурились, и один из них куда-то побежал, видимо, сказать, что я прикупила маме суд в Гааге и что с нами надо поосторожней.
Вообще как-то странно — клиника давила именно на родственников, и чем больше сопровождало родственников, тем доброжелательней был персонал.
Я очень жалела, что мы с мамой пришли только вдвоем, потому что все пациенты ходили со свитой родственников, капризничали, огрызались, страдали в ожидании предстоящих испытаний, а родственники им потакали, подавали водичку, бутербродики, таскали за ними курточки, кофточки и прочее имущество. А шлейф за моей царственной мамой (кто ее знает, понимает, о чем я) тягала одна я.
Нас пригласил к себе в кабинет мальчик-доктор, очень похожий на Ивана Урганта, и сказал, пусть все родственники пациента Нины Николаевны зайдут. Мне стало стыдно, и я принялась оправдываться перед доктором Ургантом, что зять пациента в машине спит, остальные — дети и внуки — на работе, а госпожа Скрябин, самый близкий пациенту некровный родственник, осталась дома на хозяйстве. Ургант сказал: завтра возьмите с собой. А я спросила: кого? А он сказал, ну, композиторшу вашу. Ну и я сказала: это кошка. Да. Прекрасный мальчик был этот доктор. Засмеялся. Очень хорошее лицо. Урганты — они такие, ну. Доктор сказал, тем более — берите. Столько слышал о ней — хочу познакомиться. («Читает», — радостно подумала я. «Опять сумасшедшие», — спокойно констатировал доктор.) Я, конечно, спросила: «Доктор, а какое ваше семейное положение?» А доктор сказал: «В смысле?» А я спросила: «Или вы свободный, или как?» А доктор сказал: «Я не женат». И я ему сказала: «Ах, доктор, мы вам найдем: у меня в семье и среди хороших знакомых очень много прекрасных свободных девушек». Доктор Ургант размечтался, почувствовал родство душ, но предупредил, что они, Урганты, на кошках обычно не женятся.
