Карвер был явно напуган. После короткой паузы он проговорил:
– Очень хотел бы вам помочь, но, право, не знаю. Вторник?.. Я так плохо запоминаю даты. Не знаю. Как припомнить какой-то определенный день, когда он ничем не отличается от остальных?
– Такой день вы не можете не помнить, – равнодушно заметил Хедли, даже если позабыли обо всех остальных. В этот день из универмага "Гембридж" на Оксфорд-стрит были украдены дорогие часы – ваша собственность. Надеюсь, вы не забыли?
– Не знаю, право, не знаю... – после мучительной паузы пробормотал Карвер. – Но теперь, кажется, начинаю кое-что понимать. Человек, убитый здесь в доме, был полицейским сыщиком. И вы думаете, что он погиб так же, как тот несчастный парень из универмага. – Карвер говорил глухим, словно в трансе, голосом, крепко ухватившись за ручки кресла. – А убийца, по-вашему, женщина. Да вы просто с ума сошли!
Хедли взглянул на Мелсона и сделал едва заметный жест. Мелсон кивнул, показывая, что понял, тихонько подошел к двери и приоткрыл ее на несколько дюймов. Сердце Мелсона громко билось, ему казалось, что весь дом прислушивается к происходящему в этой комнате.
Хедли заговорил. Его слова гулко отдавались в ночной тишине.
– Один из живущих в доме обвиняет другого в убийстве, – сказал он. – Из рапорта инспектора Эймса, полученного мною сегодня вечером, нам известно имя человека, выдвинувшего обвинение. Если он готов сейчас, перед нами, повторить свое обвинение – все в порядке. Большего, однако, я обещать не могу, мистер Карвер. Если этого не произойдет, я вынужден буду арестовать его, как человека, скрывающего важные улики в деле об убийстве.
Сделав знак Мелсону закрыть дверь, Хедли уже обычным голосом продолжал:
– Если бы вы все же постарались припомнить, где находились жильцы дома в указанные мною полчаса, то у вас для этого есть еще сегодняшняя ночь, мистер Карвер. Спасибо, пока все.
Карвер встал и неуверенными шагами вышел из комнаты. Мелсон знал, что дом уже бурлит, что в нем, пробуждая страх, все еще отдаются эхом слова инспектора. Фелл швырнул в камин потухшую сигару.
– Вы уверены, Хедли, что поступили разумно?
– Я бросил камень в муравейник. Надо было так сделать, черт возьми! – Поднявшись, Хедли стал расхаживать по комнате. – Разве не ясно, что иначе мы не сможем использовать свои преимущества? Все было бы в порядке, если бы я мог сохранить в тайне то, что Эймс служил в полиции. Это, однако, невозможно. Завтра они все равно узнают, а если и нет, то послезавтра, когда присяжные будут выносить решение о причине смерти. Каждого заинтересует, чем, собственно, занимался здесь Эймс... И пока не выяснилось, что мы не знаем, кто являлся информатором Эймса, желательно, чтобы этот человек уже дал показания. Почему он, или она, не хочет заговорить? В конце концов, он обвинил кого-то перед Эймсом. Почему бы ему не передать свои сведения мне?
– Не знаю, – произнес Фелл, ероша свои огненно-рыжие волосы. – Меня тоже беспокоит его молчание, только я как-то не верю, что он или она будет давать показания.
– В достоверности рапорта вы, однако, не сомневаетесь?
– Нет, конечно. Меня тревожит исключительная осторожность неизвестного осведомителя. Возможно, он рискнул бы проскользнуть к нам и тайно поделиться тем, что ему известно. Сейчас, однако, когда все слышали ваше выступление, он в такой панике...
– Паника, – угрюмо кивнул Хедли, – это как раз то, что нам нужно. Если у кого-то в доме есть какие-то подозрения, то мы скоро услышим о них. Мои слова должны чертовски обеспокоить этого человека, или я совсем не разбираюсь в людях. Если и теперь он будет молчать, значит, для осторожности у него есть какая-то невероятно важная причина. Хотите пари, Фелл, что через пять минут кто-то, из них постучит сюда и изъявит желание поделиться кое-чем?.. Между прочим, что вы скажете об услышанном нами от Карвера?
Фелл стукнул кончиком трости по углу стола.
– Две вещи, – проворчал он. – Одна из них для меня загадка, а другая – нет. Первая – пока часы находились, как это подтверждает и Карвер, в доступном месте, никому не приходило в голову украсть стрелки. Вор ждал, пока часы запрут, более того, пока их покрасят. Если он действительно хотел этими стрелками кого-то убить, то к чему было идти на лишний риск испачкать перчатки и костюм этой липкой дрянью, которую можно отмыть только бензином? Разве что... разве что...
Фелл громко откашлялся:
– Э... кхм... Есть над чем поразмыслить, не правда ли? – Он покосился на Хедли. – Второй момент любопытный, но не представляющий загадки: Карвер слышал, как в половине двенадцатого кто-то отпирал дверь. Вначале он подумал, что это неожиданно вернулся домой Полл, а потом, узнав, что Стенли здесь, в доме, решил, что цепочкой загремел Боскомб, впуская Стенли. Бос-комб подтвердил это...
– И солгал?
– И солгал, если только я могу верить собственным глазам, – кивнул Фелл, с шумом раскрывая свой портсигар.
Мелсон переводил взгляд с инспектора на Фелла и обратно.
– Но почему? – в первый раз громко вырвалось у него.
– Потому что, скорее всего, Стенли к тому времени уже находился в доме, – ответил инспектор. – В этом вы правы, Фелл. Во всяком случае, в пользу такого предположения говорит то, что мы увидели за ширмой в комнате Боскомба. Как вы помните, за ширмой стоит газовая горелка, и кто-то разлил там молоко и перевернул коробку с кофе. Наверняка не Боскомб. Этот педант сразу бросился вытирать пол, услышав слова Фелла о беспорядке за ширмой. Конечно же, за ширмой скрывался Стенли... Боскомб и Стенли курили и пили, но потом очистили пепельницу и вымыли стаканы, стараясь создать впечатление, будто в комнате находился только один человек – Боскомб.
– И все это только для того, чтобы ввести в заблуждение Карвера?
– Не только Карвера, – сказал Фелл, – но и... Раздался стук в дверь.
– Можно войти? – спросил женский голос. – Я должна сообщить вам нечто очень важное.
8. Что можно увидеть через окошко в крыше
Люси Хендрет. Мелсон, сам не знаю почему, вздрогнул, увидев ее. Прошло пять минут, как и предсказывал Хедли, и сейчас они получат ответ. Под усами сидевшего за столом инспектора блуждала улыбка, когда он, вроде бы случайно, вытащил из кармана часы и показал их Мелсону и Феллу. Пять минут третьего, заметил Мелсон. После этого Хедли перевел взгляд на женщину, которая все еще стояла на пороге, положив ладонь на дверную ручку.
На ней был серый – костюм. Волна черных волос, поблескивавшая в свете лампы, подчеркивала бледность лица. Хорошее лицо, подумал Мелсон, хотя его и нельзя назвать решительно красивым; зато оно верно отражало те противоречивые чувства, которые напрасно пытались скрыть крепко сжатые губы и прищуренные карие глаза. Девушка смотрела на Хедли.
– Заходите, заходите, мисс Хендрет, – пригласил инспектор, – мы ждали вас.
На лице девушки появилось удивление. Ее пальцы отпустили, но через секунду обхватили еще крепче ручку полуоткрытой двери.
– Ждали меня? Тогда вы ясновидец. До последнего момента... я колебалась – прийти или нет. Знаю, что иду на риск, но если и я промолчу, вы никогда не поймете... А он и так хотел бы рассказать вам обо всем – только решимости не хватает. – Она хлопнула рукой по дверной ручке. – Речь идет о смерти Эймса.
Хедли покосился на доктора.
– Значит, вы знали, что убитый – инспектор Эймс?
– Я его узнала, – устало проговорила девушка, – сразу, когда он появился в трактире. Я видела его, когда мне было тринадцать лет, но не забыла. Нет, не забыла! Он почти не изменился, разве что тогда был гладко выбрит и вставных зубов было чуть поменьше. – Ее била дрожь. – По-моему, он тоже что-то почувствовал, хотя узнать меня, конечно, не мог. Факт тот, что он все время старался держаться от меня подальше.
– И вам известно, кто его убил?
– Да нет же, господи! Об этом я и хотела поговорить... Знаю только, кто его не убивал. Хотя, возможно, и не стала бы горевать, если бы они это сделали. Так или иначе, учитывая, что Дон – мой первый клиент, – неожиданно широкая улыбка появилась на ее лице, – я могу выступать от его имени... – Шагнув с порога в комнату, она распахнула дверь настежь и крикнула: – Заходите же, мистер Боскомб! Вас заинтересует то, о чем я расскажу!
– Что все это значит? – воскликнул несколько растерявшийся Хедли.
– Смешная, жалкая и подлая история, – сказала девушка, – то, чего только и заслуживал Эймс. Все до отвращения просто. Мистер Боскомб и некий Стенли хотели убить Эймса. Точнее говоря, убить собирался Кальвин Боскомб, а Стенли представлял бы собой публику, зрителей. Дон Гастингс наблюдал все это через окошко в крыше. Они собирались действовать абсолютно бесстрастно и хладнокровно, можно сказать научно, и показать болванам-полицейским, что такое идеальное преступление! Все было подготовлено великолепно, но кто-то опередил их, и наши идеальные убийцы настолько потеряли голову от страха, что до сих пор неспособны выжать из себя ни одного разумного слова.