Я почувствовала, как резко кровь приливает к щекам. Надеюсь, голос не вздрогнет, когда заговорю:
– Пусть Милосердная Мать хранит вас…
– Ларк, ваше высочество, – представился блондин.
– Пусть богиня хранит от зла вас, Ларк, и ваших воинов, – ответила традиционно и, приблизившись к десятнику, протянула ему руку.
Он деликатно поцеловал ее и не поднялся, пока я не подошла к каждому из его десятка.
Обычай целовать руки врачевателю древний, но я и представить не могла, что стану когда-нибудь его участницей. И тем более что меня будут благодарить, когда я этого не заслужила.
Принимать несправедливо признательность было не по себе. И это мягко сказано. Я не имела на нее права, ведь не спасала жизни, а всего лишь убрала часть симптомов пищевого отравления средней тяжести. И потому я чувствовала себя обманщицей.
А еще лгуном оказался Холгер – ночью я решила, что он предупредил связанных с собой клятвой верности людей об обмане. Выходит, что они не добровольно выпили горник? Его им подбросил Холгер? Или у него был сообщник? Этот Ларк, к примеру? Впрочем, не стоит забывать, что так герцог уберег своих воинов от гнева Тенебриша. Они не соучастники, а потерпевшие, и значит, если все откроется, не пострадают от рук темного.
Остатки тумана истаяли под лучами восходящего солнца, и мы двинулись в дальнейший путь.
– Яргал и Хваткий идут за ее высочеством сменными тенями.
– Хорошо, не спускайте с нее глаз – она любит попадать в истории. – Генерал задумчиво крутил отломанную веточку.
Взгляд его синих глаз устремлен на горизонт – горный склон, поросший хвойными деревьями, дубками и молодыми елками, изредка разбавленными синими махинами старых елей.
Блондин тепло улыбнулся:
– Ее высочество – удивительная девушка, добрая и красивая.
Генерал удивленно вскинул брови и внимательно посмотрел на сотника, сейчас также исполняющего обязанности командира ложно отравленной десятки.
– Вот поэтому за ней нужен глаз да глаз. Объявится рядом с ней чародей – сразу сообщаете мне. Отвечаешь головой, Ларк.
– Есть, мой генерал! – Мозолистая ладонь легла на грудь, прямо над сердцем. Браслет из клыков глухо звякнул.
Ларк, один из лучших мечников сотни Золотых Ос Сапфирного легиона, по молодости одолел волка голыми руками. Теперь его правый кулак, вошедший в пасть хищника, и запястье сплошь в белых шрамах. Клыки того самого животного пошли на браслет, который Ларк считал своим амулетом удачи. Он любил повторять, что, когда случаются неприятности, им сразу нужно давать в пасть, выбивая зубы.
Когда десятник ушел, Холгер пробормотал:
– Добрая и красивая… Дура!
И со злостью ударил по дереву.
Глава 4
Охота по-чародейски
Еще когда запрыгивала на лошадь, в животе все сжалось от голодного спазма – из-за треволнений ночи меня никто не покормил. Вчера это делал Тенебриш, а сейчас он был слишком занят сокрытием преступления, чтобы заботиться о пленнице. Да и сейчас он ехал впереди нашего маленького войска, не пожелав даже доброго утра.
Впрочем, я должна радоваться хотя бы тому, что к седлу приторочена фляга с водой – жажду терпеть сложнее, чем голод.
– Ваше высочество, подождите!
Я придержала Дымку и оглянулась.
Ко мне спешил Холгер на огромном чубаром жеребце, короткую гриву которого задорно трепал ветер.
– Доброе утро, ваше высочество!
– Доброе, ваша светлость.
В том, что оно такое, сильно сомневалась после пережитого ночью. Сначала ужин с чародеем, закончившийся домогательствами, затем помощь «отравленным». Но страшнее оказалось утро. Образ замороченной, фактически изнасилованной и убитой наемницы вновь предстал перед глазами. Нет! Нельзя думать о ней!
– Позвольте предложить вам разделить со мной скромный завтрак, ваше высочество.
Единокровный брат чародея протягивал мне один из двух источающих дивный аромат копченого окорока холстяных мешочков.
В другой раз я бы показательно отказалась: мол, есть вот так, по-простецки, да еще верхом на лошади недостойно принцессы. Но голод мешал свободно думать, и силы мне понадобятся, чтобы отстоять себя и свою страну.
И потому я согласилась:
– Благодарю вас, герцог, с удовольствием присоединюсь к вашей трапезе.
Большая краюха пшеничного каравая накрыта шматом пряного мяса (это так он исполнил приказ выкинуть все мясо из обоза?) и толстым пластом сыра – видно, что импровизированный завтрак готовил мужчина. На дне мешочка оказались еще три бледно-желтых яблока с красными боками. Им я по-настоящему обрадовалась. Обожаю кисло-сладкие твердые яблоки больше других видов!
Забота Холгера тронула, но я быстро отбросила ненужные чувства. Он – предатель и, как выяснилось, брат Тенебриша. Кто знает, что будет дальше? И насколько серьезна между ними размолвка? Ведь недаром герцог спас чародея от нечисти, когда мог отвернуться. Или все дело в проклятии? Может, оно настолько хитрое, что Холгер, как цепной пес, не только нападает на его врагов, но и оберегает хозяина?
Хотя последнее вряд ли, иначе не потребовал бы он от чародея не прикасаться ко мне до приезда в столицу. И тут важный вопрос: зачем Холгеру это? Что ему меня жаль, верится плохо, но и это объяснение откидывать не стоит – так уж вышло, что Кайрону доводилось спасать меня и раньше. А когда кому-то даришь жизнь, в некотором роде начинаешь нести за него ответственность. Еще был вариант, что предателя мучила совесть – с его помощью убили короля, моего отца.
Но почему он потребовал от Тенебриша не трогать меня только до прибытия в Форк? Потому что на более долгий срок чародей вряд ли согласился бы? А так у меня хотя бы есть время привыкнуть к своему «жениху». Или же герцог планировал уничтожить брата? Отравление десятки наемников показало истинное отношение. Знать бы, в чем суть проклятия! Если только в истинной любви, то я лично найду для него влюбленную дуру для его снятия.
Но опять-таки не стоит забывать, что Тенебриша и Кайрона объединяет общий отец. Кровь не вода, родство не перечеркнуть по мановению пальца.
От подобных размышлений даже пропал аппетит.
Милосердная Мать… Я все еще поверить не могу, что Кайрон – брат темного! Как и в то, что он проклят и служит ему!
Герои не подчиняются злодеям. Герои не подставляются. Герои не попадают в подлые ловушки…
Шэйш! Кайрон Холгер столько лет был моим героем. И я все еще не могу забыть, что он для меня сделал.
В первый раз он спас меня от смерти, когда ему только дали звание сотника Сапфирного легиона. На тот момент ему исполнился двадцать один год – впечатляющая карьера для аристократа, отец которого был против, чтобы он становился военным.
Я же была десятилетней козявочкой, которая решила, что достаточно взрослая и опытная наездница, чтобы отправиться в лес в одиночестве. За что и поплатилась – лошадь испугалась обыкновенного зайца, выскочившего из кустов ей наперерез. Я вылетела из седла и, больно ударившись о землю, потеряла сознание. Когда же очнулась, подарок отца на день рождения ускакал далеко в чащобу.
Очутиться в темном лесу неизвестно где страшно и взрослому, что говорить о маленькой девочке!
Я долго рыдала, затем молила богиню пощадить и вернуть мне лошадь, которая знала дорогу к конюшне с вкусным сеном и овсом. Когда и это не помогло, собралась с духом и пошла в сторону дворца. Уж лучше бы я продолжала реветь на одном месте…
Как позже выяснилось, направление выбрала верное, но чуть отклонилась и, взобравшись на крутой, поросший колючим кустарником холм, упала. Провалилась прямиком в берлогу медведя. Не знаю, чей голос звучал громче – мой визг или рев растревоженного зверя?
Я уже ясно видела свою смерть от кинжально-острых когтей, как меня заслонила широкоплечая фигура неожиданного защитника.
Холгер спрыгнул за мной в яму вовремя – еще несколько мгновений, и от будущей наследницы Мизгира осталась бы только память. Медведь – всеядное животное, непредсказуемое в своей ярости.
Родовой меч Скайлир против шестисоткилограммовой ярости… Кайрон мог тогда погибнуть, это потом уже он провел несколько лет в храме бога войны и научился убивать голыми руками превосходящего по силе противника за считаные секунды. Мог умереть от когтей животного, но все же бросился меня спасать, а затем доставил во дворец.
И всю дорогу он терпеливо утешал, а еще вдалбливал в мою, как он выразился, симпатичную, но буйную головку, что я глупенькая девочка, которая не умеет постоять за себя и потому должна заниматься вышиванием, а не искать приключений. Все еще испуганная, я поначалу соглашалась, но отсутствие матери, холодность отца сделали меня другой, отнюдь не послушной девочкой, а бунтаркой и упрямицей. И когда Холгер закончил воспитательную проповедь, заявила, что буду поступать так, как посчитаю нужным. Захочу погулять в одиночестве в лесу, значит, поеду. Пожелаю отправиться на кладбище в полночь – не стану отказывать себе и в этом.
