Эрнест встретился с Мэй, которая направлялась на Западное побережье, в двенадцатиэтажном отеле «Мюльбах», лучшем в Канзас-Сити. В «Мюльбахе» был шикарный пресс-центр, с пишущими машинками и телефонами, современная туалетная комната и мягкие кресла, где можно было побеседовать или подремать. Один раз Эрнест заснул в ванне после особенно тяжелого дня. Хотя одной из его обязанностей было интервьюирование всех знаменитостей, которых он встречал в вестибюле отеля, неизвестно, познакомился ли он с актрисой именно таким образом. Мэри Уэйн Марш[8] была довольно простой девушкой, из провинции. Она родилась в Нью-Мексико в 1894 году и была на пять лет старше Эрнеста – эта разница в возрасте станет постоянной чертой в его отношениях с женщинами – и тогда была на пике карьеры. Свою первую главную роль Мэй Марш сыграла в фильме 1910 года «Рамона» и продолжала сниматься в кино с головокружительной скоростью, что, в общем-то, было типичным для Нью-Йорка и Голливуда того времени. Самые заметные роли она исполнила в двух крупных киноэпопеях Д. В. Гриффита – «Рождение нации» (1915) и «Нетерпимость» (1916), которые Эрнест, по слухам, посмотрел. С трудом можно представить любовный роман между нахальным молодым репортером и настоящей кинозвездой, однако описание привлекательности Марш, сделанное критиком Полин Кил в статье 1968 года для «Нью-Йоркера», помогает объяснить, почему Эрнест мог посчитать ее более доступной, чем другие звезды экрана: «Она наша мечта, она не небесная красавица, как [Лилиан] Джиш, а земная красавица, и солнечный свет придает ее юности еще больше обворожительности. Она выглядит так, как будто может быть счастливой, чувственной, обыкновенной женщиной». И однако же недавно Марш заключила контракт с «Голдвин» и зарабатывала три тысячи долларов в неделю, что было почти немыслимо для Эрнеста.
Хотя отношения Эрнеста с Марш, скорее всего, так и не зашли дальше дружбы, в своем воображении он, видимо, полагал, что между ними роман, и так он и представлял все в письмах друзьям и семье. Дружба продолжится в следующие месяцы, и Эрнест увидит Марш снова, когда окажется в Нью-Йорке. Предыдущие биографы, в распоряжении которых не было некоторых писем Эрнеста, относились к эпизоду с Марш как к шутке, фантазии Эрнеста. Однако о недавно возникших отношениях Эрнест написал три письма Марселине, два письма отцу (и еще отправил ему телеграмму), одно письмо семье и одно – Дейлу Уилсону, другу из «Стар». Эта связь продлилась с 12 февраля до 19 мая – достаточно долго для затянувшейся шутки.
Вполне вероятно, что актриса остановилась в Канзас-Сити во время поездки по железной дороге в Голливуд и что Эрнест встретился с ней, когда находился при исполнении служебных обязанностей. Правда же в том, что писем от Марш Эрнесту не существует. Кроме того, несколько странно, что Хемингуэй, кажется, не испытывал к актрисе чувств и что нет никаких свидетельств, относящихся к концу их дружбы, – хотя, возможно, их отсутствие скорее означает, что Эрнест встречался и флиртовал с Марш, когда она проезжала через Канзас-Сити, и потом решил долго пересказывать фантазии о ней. Роман, если он на самом деле был, все так же окутан тайной.
По словам Эрнеста (возможно, только в его воображении), они почти сразу стали разговаривать о браке. Эрнест называл Мэй «будущей госпожой Хемингштайн», и, пока длился их роман, до тех самых пор, пока он не уехал за границу служить в «Скорой помощи» Американского Красного Креста, Эрнест упорно говорил о Мэй как о своей будущей супруге. Несомненно, на это повлияла царившая повсюду тогда спешка, всегда сопровождавшая любовные романы перед надвигающейся войной, когда брак становился очень реальным и, как правило, осуществляемым вариантом. В том же письме к сестре мы можем отметить еще одну особенность, характерную для таких романов: Эрнест говорит, что девушка будет «ждать» его. Когда он писал Марселине, Мэй (он называл ее Мэри) только что уехала на Восточное побережье на съемки фильма, в место под названием Вудс-Хол в Массачусетсе. Она писала ему дважды в неделю или даже чаще, рассказывал Эрнест, и на обратном пути в Голливуд снова должна была проехать через Канзас-Сити. Через три недели Эрнест пытался выяснить, видела ли Марселина со своим последним кавалером недавнего «Любимого предателя» с Мэй Марш (1918) и согласна ли его сестра, что «Мэри» просто «чудо».
Какие бы отношения ни связывали Эрнеста с Мэй Марш, это был военный роман. Поскольку, хотя времени на размышления было мало, и еще меньше – чтобы строить какие-то планы, за месяцы, проведенные в Канзас-Сити, помимо репортерской работы и романа с Марш (или влюбленностью в нее), Эрнест ломал голову над тем, как найти способ отправиться на войну, в которую США вступили 6 апреля 1917 года. В последний год в школе он уже узнал о довольно сильном сдвиге в сторону милитаризма в душе народа. Это выражалось в проведении парадов в городах по всей стране, выступлениях за укрепление вооруженных сил и подготовке к неизбежному присоединению Соединенных Штатов к конфликту.
В ноябре прошлого [1916. – Прим. пер.] года был переизбран Вудро Вильсон, обещавший удержать страну от военных действий в Европе, которая бушевала там с 1914 года. Однако даже в то время было очевидно, что президент и его советники искали лишь политически приемлемый способ вступления США в войну на стороне Великобритании и Франции. Их планам сыграли на руку атаки немецких подводных лодок на все суда, включая торговые, в зоне военных действий в северной Атлантике. Американцы ощутили всю бедственность войны начиная с затопления немцами пассажирского лайнера «Лузитания» британской компании «Кунард лайн» в мае 1915 года, унесшее жизни 128 американцев. Немцы торпедировали еще семь американских торговых судов незадолго до вступления США в войну.
Все чаще события войны вытесняли другие новости на первых полосах газет. Однако Эрнест знал и о противодействии «интервенции», особенно в больших городах, как Чикаго и Канзас-Сити. Против вступления в войну были антимилитаристы всех мастей, но особенно левые, считавшие ее средством раскола международной солидарности рабочего класса – и еще они видели фундаментальный экономический интерес предпринимателей, рассчитывавших получить выгоду от конфликта. В той мере, насколько он раздумывал об этой проблеме вообще, Эрнест, наверное, чувствовал, что разрывается между мальчишеским увлечением и военной службой, а также темпераментным стремлением принять сторону аутсайдера и, может быть, восхищением чикагца перед Джейн Аддамс, главой местной благотворительной организации, чей голос против войны звучал громче остальных. Однако, когда Эрнест осенью 1917 года приехал в Канзас-Сити, США уже отправляли солдат в Европу, и американский средний класс более или менее поддерживал военные действия. Начинающий репортер следил за вестями с полей сражений с повышенным интересом и надеялся вскоре присоединиться к американским войскам за границей.
Сама война, которая обрела форму новых, особенно жестоких траншейных сражений, перешла для США и их новоиспеченных союзников в следующую, более тревожную фазу. Западный фронт во Франции находился в безвыходном положении, и Германия со своим союзником Австро-Венгрией одержала главную победу над Италией в битве при Капоретто в октябре. Два месяца спустя революционная Россия заключила с Германией мир и вышла из войны. Дальнейшее казалось ясным: Германия должна была бросить все силы на новое наступление против Франции, Великобритании, а теперь еще и американцев на севере Франции. Спустя некоторое время после прибытия в Канзас-Сити осенью 1917 года Эрнест записался в 7-й Пехотный миссурийский полк Национальной гвардии, получил военную форму (внешний вид которой он детально описывал в письмах семье и особенно Марселине) и стал участвовать в регулярных строевых учениях. Он очень хотел отправиться на войну и проявлял нетерпение, но Эд Хемингуэй не давал своего согласия до Рождества 1917 года. Даже тогда отец с сыном оба знали, что плохое зрение Эрнеста[9], по семейной легенде, унаследованное от матери, не позволит ему попасть в какое-либо воинское подразделение. И хотя Эрнест легкомысленно рассуждал о том, что вступит в канадскую армию, присоединится к морским пехотинцам или уйдет в авиацию, его плохое зрение оказалось настоящим препятствием.
Приятель Эрнеста репортер Тед Брамбэк, сын канзасского судьи, предложил другую возможность. Брамбэку пришлось оставить Корнелл, когда во время игры в гольф, из-за несчастного случая, он потерял глаз и, таким образом, был непригоден к службе. Он поступил в полевую службу США в 1917 году и провел четыре месяца за рулем машины «Скорой помощи» во Франции, до того, как пришел в «Стар». Он горел желанием вернуться на войну, однако военные врачи стали предъявлять более строгие требования к медицинскому осмотру. Красный Крест недавно начал переправлять машины неотложной медицинской помощи и водителей на итальянский фронт, и ему было позволено набирать только тех мужчин, которые во всех остальных случаях были непригодны к армейской службе. Итальянская армия в последнее время потерпела несколько крупных поражений от австрийцев, самое главное – в битве при Капоретто в октябре и ноябре, поэтому водителей машин «Скорой помощи» на передовой не хватало. Итак, в 1918 году Красный Крест активно набирал людей, и Брамбэк и Хемингуэй влились в его ряды, уведомив «Стар», что отправятся на войну в конце апреля.
