— Раз вы будете там, то как я могу отказаться? — торжественно произнес он.
Какой-то миг они молча вглядывались друг в друга, а потом она улыбнулась и взяла свои перчатки:
— Если вы не возражаете, то мы, пожалуй, отправимся дальше. Дома у меня уйма хлопот, а на наше дело в деревне уйдет еще час.
Он, извинившись, поднялся наверх за своим саквояжем. Когда он опять спустился, она уже забралась на лошадь, ожидая его, а Джошуа стоял возле головы Пегин.
Клей вскочил в седло.
— Я буду часа через полтора, не позже, — пообещал он.
Джошуа кивнул и снова ушел в дом, а Клей с девушкой повернули к фасаду дома и поскакали по аллее к главной дороге.
Когда они въехали в Драмор, по-прежнему шел проливной дождь, и Клей подумал о том, что редко когда в своей жизни видел более убогое зрелище, чем эта деревня, с ее немощеной улицей и жалкими хибарками, лепившимися в грязи. Посреди улицы стоял колодец, и, пока они подъезжали, какая-то женщина вытащила оттуда ведро с водой и поставила его на землю. На какой-то момент она прислонилась к перилам, как будто выбилась из сил, а затем устало нагнулась, чтобы поднять ведро.
Клей, чертыхнувшись, соскочил на землю и поспешил к ней. Женщина была на сносях, с огромным животом, с покрытым пятнами, подурневшим лицом.
Он взял ведро из ее руки и ласково сказал:
— Это работа не для тебя, так ты себе навредишь.
Женщина пожала плечами с выражением безысходности:
— Да кто же за меня это сделает?
— Ну, хотя бы я! — сказал ей Клей. — Который дом твой?
Она молча показала на другую сторону улицы, и он пошел впереди нее. Открыв дверь, он очутился в темной, убогой комнатушке. По каменным стенам струилась влага, а единственным источником тепла был торф, тлевший в широком очаге. Пожилая женщина помешивала что-то в большом железном котле, не обращая на него никакого внимания. Он брезгливо наморщил нос, поставил ведро и вышел на улицу.
Джоанна, по-прежнему сидевшая на лошади, улыбнулась женщине:
— Полковник Фитцджеральд — врач, миссис Куни. Если вам потребуется его помощь при родах, достаточно будет послать за ним в Клермонт.
Женщина вопросительно повернулась к нему, и он кивнул:
— В любое время дня и ночи, миссис Куни. Пошлите весточку, и я мигом прискачу.
Внезапно на глазах молодой женщины выступили слезы. Она схватила его руку, на какой-то миг поднесла ее к своему лицу, а потом бросилась в лачугу и закрыла за собой дверь.
Когда он снова залезал в седло, на лице его было написано отвращение.
— Эта лачуга немногим лучше конуры. Каковы шансы, что она произведет ребенка на свет в таких условиях? Кому принадлежит это место?
— Моему дяде, — сказала она ему. — В этих местах только Роганы имеют свою собственную землю, ну и вы, конечно.
— Тогда, ей-богу, ему должно быть стыдно называть себя человеком, — сказал Клей. — И я, черт возьми, не премину сказать ему об этом при встрече.
— Вы попусту потратите свое красноречие, — сказала она ему. — Он вообще не поймет, о чем это вы ему толкуете. Не забывайте, что он ставит ирландцев в один ряд с неграми.
— Тогда я скажу ему, что видел рабов, с которыми лучше обращались.
— Но рабы стоили денег, — парировала она. — Вот в чем разница.
Джоанна остановила лошадь у лачуги на окраине деревни, Клей спешился и помог ей спрыгнуть на землю. Когда он отвязал свой саквояж, дверь открылась и показался священник — узко костный, хрупкий мужчина лет шестидесяти с копной серых волос, в беспорядке падающих на лоб. Лицо его было морщинистым и измученным заботами, зато глаза, обращенные на Клея, — голубыми, искрящимися и преисполненными веры.
— Это полковник Фитцджеральд, — представила Джоанна. — Полковник, отец Костелло.
Священник улыбнулся и ответил крепким рукопожатием:
— Мы с вашим дядей были большими друзьями, полковник, и вашего батюшку я тоже знавал, но это было много лет назад. Я рад вашему приезду.
Он прошел обратно в лачугу, а Клей и Джоанна последовали за ним. То была почти точная копия предыдущей, с каплями влаги на стенах, полная едкого дыма от горящего торфа. Только здесь еще были цыплята, устроившиеся на стропилах, и козел, привязанный к кольцу в стене.
Один угол занимала большая кровать, застеленная истрепанным стеганым покрывалом, другой — соломенный тюфяк на полу. На нем лежал мальчик, накрытый грязным одеялом, а возле него на маленьком табурете сидела женщина.
Звуки детского дыхания были до боли знакомы, и у Клея сжалось сердце, когда он опустился на одно колено и осмотрел его. Кожа мальчика была такой бледной, что казалась почти прозрачной, плоть так обтягивала костяк лица, что щеки глубоко запали. Рубашка была запачкана кровью, а когда Клей положил ладонь ему на лоб, тщедушное тельце сотряслось от приступа истошного кашля, после чего изо рта у него внезапно хлынула кровь.
Женщина за спиной Клея всхлипнула, а он осторожно вытер кровь тряпицей. Когда лицо мальчика стало чистым. Клей открыл свою сумку и достал маленькую бутылочку настойки опия. Он попросил чашку воды, которую подала Джоанна.
Клей налил несколько капель настойки в воду, приподнял голову мальчика и заставил его выпить микстуру. Потом встал на ноги и повернулся с мрачным лицом:
— Он должен проспать несколько часов, не пробуждаясь. Сколько раз он харкал кровью?
— Одному Богу известно, сэр, — ответила женщина. — Он не может есть, а ночью все его тело покрывается испариной. Даже когда мы с его отцом укладываем его к себе в кровать, чтобы согреть, его все равно бьет дрожь.
Она залилась слезами, и Клей ласково потрепал ее по плечу:
— Не убивайтесь так. Сегодня ночью он будет спать спокойно, обещаю вам. Завтра я зайду снова.
Ее лицо судорожно задергалось.
— Но мы не можем заплатить вам, сэр. Видит Бог, у нас нет денег.
Клей быстро покачал головой:
— Мои услуги не будут стоить вам ни цента.
Прежде чем она успела ответить, он распахнул дверь и вышел на улицу, слишком переполненный чувствами, чтобы говорить.
Джоанна появилась возле него, выражение ее лица было серьезным.
— Вы можете что-нибудь сделать?
Он покачал головой:
— Это один из самых запущенных случаев чахотки, который я когда-либо видел. Ума не приложу, как мальчику удалось прожить так долго. Я удивлюсь, если он протянет еще двадцать четыре часа. Если есть в этом мире хоть какое-то сочувствие к страждущим, то он не очнется от этого наркотического забытья.
— На все воля Божья, — спокойно проговорил отец Костелло.
Клей вскочил в седло и взял поводья в правую руку:
